Встреча с самим собой не произвела на него особенного впечатления. Мимо него просто пробежал молодой парень, который, как подсказывала холодная память, и был им, Маликовым в молодости. И всё…
От последних деревьев к камням Маликов скатился стремительно, как мальчишка, боясь, что немцы на той стороне заметят его и подстрелят раньше, чем он доберётся до оружия. Но обошлось.
Он с трудом дополз до убитых, снял с одного из них автомат. Когда добрался до валунов и занял удобную позицию, автомат Сосновского уже молчал.
Вскоре между камней замелькали зелёные каски. Потом немцы поодиночке начали вставать в полный рост. В их движениях сквозила нерешительность, но, чувствуя, что опасность миновала, они, разгорячённые ещё недавним боем, стали оживлённо обсуждать что-то друг с другом.
«Айн, цвай, драй, фир…» — считал ефрейтор тела партизан. Потом он громко, для всех, сказал несколько слов, и остальные преувеличенно громко загоготали, но смех получился неестественным, вымученным.
А всё-таки трусите, удовлетворённо отметил Маликов. Ему почему-то казалось, что всё происходит не с ним, что он лишь сторонний наблюдатель.
Солдаты неторопливо выстраивались в цепь. Потом один из уцелевших офицеров подал команду, и цепь снова двинулась через русло.
Долго выжидать было нельзя. Маликов вспомнил, что с флангов обходят каратели. Но всё же подпустил поближе, чтобы не давать маху, и затем нажал на спусковой крючок. Автомат резко задёргался в его отвыкших от оружия стариковских руках. Несколько солдат мигом пропали за камнями.
Снова перестрелка. Время от времени Маликов оглядывался назад — не подходят ли с тыла каратели? Но они просто не успели ещё дойти до того места, где он залёг.
Он сдерживал немцев всего восемь минут, а затем шальная пуля, слегка задев камень, изменила направление и, миновав распахнувшуюся пижамную куртку, вошла точно между четвёртым и пятым ребром слева.
Маликов уронил автомат, криво сполз с валуна на влажный мох и так остался лежать — лицом на покатом боку большого камня, вросшего на три четверти в землю. Последнее, что увидели его глаза, была шершавая поверхность этого камня, забрызганная кровью, и обрывок мха, разросшийся в невиданный сказочный лес.
И Маликов шагнул в заросли его…
И снова немыслимый полёт сквозь тьму. Постепенно он растворялся в ней, теряя частицы себя. Он не мог, не в состоянии был противиться этому распылению, и его оставалось всё меньше и меньше, но тут на грани, разделяющей временную тьму перехода и окончательный мрак небытия, он понял, что снова лежит на больничной койке, и облегчённо вздохнул. Теперь он спокоен. Долг отдан сполна.
Он вернулся. Небытие теперь не страшило его. Маликов был готов к его приходу…
Ефрейтор стоял над тем местом, откуда в последний раз вёлся огонь по цепи, — на самом краю русла, возле пологого склона, поросшего высокими старыми буками, на стволах которых белели свежие следы от пуль.
Он никак не мог прийти в себя. Ладонь его левой руки лежала на горячем от стрельбы стволе автомата, другой ладонью он напряжённо сжимал рукоятку. Но стрелять было не в кого. Удивлённо задрав брови, ефрейтор рассматривал брошенный у подножия валуна «шмайссер», россыпь отстрелянных гильз. На поверхности валуна — размазанная полоса крови. И никого. Отсюда до самых деревьев простиралось открытое пространство, и русский партизан не мог уйти незамеченным…
Руки патологоанатома были в толстых перчатках из жёлтой резины. Они держали сердце Маликова. Патологоанатом внимательно осматривал его и при этом удивлённо покачивал головой.
На вскрытии присутствовал врач инфарктного отделения, во время дежурства которого умер Маликов. Он заглядывал через плечо патологоанатома. Видно ему было плохо, он морщил лоб, щурился и наконец нетерпеливо спросил:
— Ну, что там?
Патологоанатом искоса глянул на него.
— Что? Очень занятная штука, вот что. — Он протянул кардиологу сердце и указал на отверстие с изъеденными краями в стенке сердца. — Здесь всё ясно. — Затем он повернул сердце обратной стороной и указал на второе, похожее, отверстие в стенке сердца. — И здесь как будто всё ясно. Не так ли? И там, и здесь следы некроза налицо — инфаркт. Но тогда как объяснить это?.. — Он ввёл в отверстие указательный палец. Кончик его показался из другого отверстия. — Какая поразительная симметрия! Она вам ничего не напоминает?
Кардиолог с сомнением покривил губы, нерешительно молвил:
— М-м-м, похоже на… след пулевого ранения?
— И форма самих отверстий не соответствует обычным разрывам ткани, — добавил патологоанатом. — Создаётся впечатление, что нашему пациенту навылет прострелили сердце.
— Но это невозможно! — растерянно воскликнул кардиолог. — Смертельное ранение в сердце без повреждений грудной клетки…
— И без пули, — уточнил патологоанатом,
— Это — сверх моего понимания!
— И моего тоже, — сообщил патологоанатом хладнокровно.
— Так что же?
— Будем считать, что это… н-ну… редчайший случай. — Патологоанатом ещё раз взглянул на сердце и, кладя его на оцинкованный стол, озадаченно пробормотал: — И всё-таки, я бы хотел знать, что же это значит на самом деле?
Виктор Подрезов
ПОТОМОК ПРОРОКА
Художник Владимир Неволин
Для правоверного мусульманина джума день особый. Нурулла представил, как течёт сейчас нарядная толпа по улочкам его родного Шахрана. Наперебой звучат громкие возгласы торговцев, зазывно простирающих руки к прохожим. Снуют весёлые разносчики, неторопливо катятся тележки, на которых отсвечивают всеми цветами радуги огромные бутылки с прохладительными напитками. А к вечеру, когда аллах убавит фитиль у солнечной лампы, люди сядут у дастарханов, чтобы насладиться ароматным пловом или сочным люля-кебабом. Нурулла судорожно сглотнул слюну. До вечера ещё далеко, так что надо набраться терпения. Да и лепёшка с водой из родника — не слишком-то роскошное угощение. Но ничего не поделаешь, если другого нет. Ночью он не стал шарить в положенном под голову заплечном мешке. Опасался, как бы не проснулся кто-нибудь из «воинов пророка» и не поинтересовался, чего это ему не спится. А так можно было сказать, мол, прихватило живот. «Ференги на ислам поднялись издалека, кровь моет, как вода, цветы в саду пророка», — вдруг пришла почему-то на ум слышанная от Масуда мисра. Нурулла зябко поёжился и поплотнее запахнул стёганый халат. Ничего, ещё несколько часов, и можно будет выбраться из этого холодного мрака, где чувствуешь себя, словно в могиле, развести костерок, погреться. А утром он перевалит хребет…
От входа в пещеру донёсся какой-то неясный звук. Нурулла вскинул голову, прислушался. Всё тихо. Видно, просто после бессонной ночи начинает мерещиться невесть что, постарался успокоить он себя. Уже полдень. Едва ли они станут так долго искать беглеца, когда утром обнаружат его исчезновение. Наоборот, поспешат побыстрее покинуть место ночёвки из опасения, как бы не нагрянули солдаты Народной армии. А про него решат, что струсил и подался домой. В последнее время такое у душманов случалось.
Нурулла совсем было успокоился, как вдруг послышался шум осыпающихся камешков, похоже, кто-то поднимался по склону к пещере. Он вскочил на ноги и осторожно двинулся дальше в темноту, держась рукой за стену. Подземный коридор, судя по всему, уходил вбок, потому что, когда Нурулла оглянулся, просвета у входа в пещеру не было видно. В подобных случаях нужно обязательно идти вдоль стены, неважно, левой или правой, иначе легко потерять ориентировку.