Укрупнение роли фон Рауффенштайна сместило всю драматическую симметрию фильма. Три основных персонажа, три пленных француза — механик Марешаль, сын богача Розенталь и маркиз де Боэльдьё, — сведённые вместе в одной истории, должны были иллюстрировать идею объединения французского народа, основную идею Народного фронта, стремившегося сплотить все антифашистские силы общества.

Фон Рауффенштайн заставил взглянуть на композицию «Великой иллюзии» по-иному. Возник новый мотив: близость, сердечная симпатия двух аристократов, потомственных военных. На протяжении фильма герой фон Штрогейма — старый вояка, считающий свой пост коменданта крепости столь же унизительным, как должность сторожа в парке, — с горечью и презрением взирает на всех французских военнопленных, за исключением де Боэльдьё. Рауффенштайн сразу выделяет его: «Я знал одного Боэльдьё… Графа Боэльдьё… Прекрасный молодой человек», на что пленный аристократ отвечает: «Это мой кузен». Сцена их встречи — одна из наиболее впечатляющих в фильме. Встретились два аристократа и сразу же почувствовали своё родство.

По-видимому, в силу особых отношений, которые сложились у него с комендантом крепости, де Боэльдьё отказался бежать со своими друзьями. Тем не менее он помог им, подняв шум в назначенный для операции час. Эту сцену прекрасно описал Жан Кокто: «Вы увидите Френе в роли Боэльдьё, этакого отпрыска старинного рода, вспыльчивого и благородного. Чтобы прикрыть побег своих товарищей, он играет на флейте в белых перчатках, при свете прожекторов немецкой крепости, будто призрачный пастушок с картины Антуана Ватто».

В той же сцене потрясённый Рауффенштайн умоляет Боэльдьё сдаться, иначе он вынужден будет стрелять. Боэльдьё с мужеством принимает смерть, а фон Рауффенштайн срезает распустившийся на подоконнике цветок, единственный в крепости, чтобы положить его на тело друга… Весь эпизод сделан Ренуаром как подлинная трагедия.

Беглецы найдут пристанище в доме немецкой крестьянки, солдатской вдовы. Ренуар показывает социальную общность немецкой крестьянки и французского рабочего. Марешаль в исполнении Жана Габена предстаёт народным героем, воплощающим французский ум и душевную чуткость, нравственную чистоту и доблесть. Все эти черты раскрываются в Марешале во время побега, когда он будет спасать не только себя, но и повредившего ногу, ослабевшего и упавшего духом Розенталя.

Много споров вызвало название фильма, найденное Ренуаром уже после окончания съёмок.

«Иллюзией» героев фильма была вера или по крайней мере видимость веры в то, что чувства, объединившие их во время войны и в плену, смогут выдержать испытания и сохраниться, когда наступит мир. И эта дружба будет прекрасна, как фронтовое товарищество, заставляющее французского аристократа жертвовать жизнью ради крестьянского парня Марешаля, а того, в свою очередь, рисковать ради спасения сына богатого дельца Розенталя.

В одном из первых вариантов сценария герои, расставаясь после успешного побега, договариваются о встрече в ресторане «У Максима» в Рождественский вечер 1918 года. В финальной сцене должен был появиться пустой столик с двумя стульями, поскольку ни тот ни другой не сдержали обещания, вернувшись в свой социальный круг.

Во время работы над «Великой иллюзией» Ренуар стремился добиться полного реализма. Игра актёров своей правдивостью и сдержанностью в значительной мере способствует прочной ценности целого. Ренуар даже дал Габену свою лётную форму, в которой когда-то воевал.

«Что касается его стиля, то уже здесь он впечатляет благодаря своей завидной умеренности в использовании средств кинематографической выразительности, — отмечает французский киновед Лепроон. — Сцена прохода немцев, в которой мы видим только тех, кто на них смотрит, сменяющиеся наплывами кадры заснеженных деревень, за какие-нибудь несколько мгновений дающие ощущение времени и пространства; волнующая сцена пения „Марсельезы“ при вести о взятии у врага Дуомона и момент расставания Габена с Далио — всё это безупречные образцы того искусства, которое не терпит ничего лишнего и обладает огромной впечатляющей силой искусства подлинного кинематографа».

Одна из сцен «Великой иллюзии» происходит в горах. Стоял страшный холод. Одежда актёров вымокла в грязи. Когда начали репетировать, Габен и Далио оказались не в состоянии произнести текст своих ролей. И тут кто-то предложил заменить текст песней «Кораблик», исполняемой двумя разными голосами. Результат получился ошеломляющим. Декорация заиграла. Песня создавала звуковой фон предыдущей сцены и символизировала бегство.

После выхода на экран в июне 1937 года в кинотеатре «Мариво» «Великая иллюзия» была восторженно принята большей частью прессы и публики.

К сожалению, шедевр Ренуара немало пострадал от цензуры. Жюри Венецианского фестиваля 1937 года не решилось присудить фильму Гран-при и учредило для него специальный утешительный приз. А ещё через несколько месяцев Муссолини попросту запретил показ этой картины в Италии, хотя даже Геббельс ограничился тем, что выкинул из прокатной копии сцены, свидетельствующие о щедрости еврея Розенталя.

Несмотря на угрозу немецкого нацизма и войну в Испании, «Великая иллюзия» воспринималась как послание мира всем людям, и в частности французам и немцам. Президент Рузвельт призывал: «Все демократы мира должны увидеть этот фильм».

В 1958 году Ренуар и Спаак, откупив права на «Великую иллюзию», выпустили фильм в авторской версии. И снова — триумф как во Франции, так и за рубежом.

В этом же году по инициативе брюссельских кинематографистов в разных странах было проведено анкетирование на тему «Двенадцать лучших фильмов мира». Единственным представителем Франции в итоговом списке оказалась «Великая иллюзия».

«НАБЕРЕЖНАЯ ТУМАНОВ»

(Le Quai des brumes)

«Поэтическим реализм» — термин, который навсегда связан с творчеством французского режиссёра Марселя Карне. Он говорил, что воспевает поэтическое, что хочет интерпретировать, а не фиксировать действительность. Эти особенности стиля Карне полностью раскрылись при создании «Набережной туманов». И музыка Жобера, и декорации Траунера — окутанный туманом барак, улица с блестящей от дождя мостовой — поразительно точно сочетаются с поэтичностью сценария Жака Превера. Режиссёр считал «Набережную туманов» своим лучшим произведением 1930-х годов.

История фильма такова. Марселю Карне в 1937 году берлинская студия УФА предложила поставить картину с участием Жана Габена. Возникла идея экранизировать роман Пьера Мак-Орлана «Набережная туманов».

Действие в романе «Набережная туманов» разворачивается на Монмартре, в начале XX века. Но как воссоздать старый Монмартр, улицу Соль и кладбище Сен-Венсен? Название книги Мак-Орлана подало идею — перенести место действия в портовый город, к примеру, в Гамбург.

Подписав контракт, Жак Превер уехал в Бель-Иль и через месяц привёз сценарий фильма. Сюжет претерпел сильные изменения. «Великой находкой Жака, — писал Мак-Орлан, — было то, что он слил двух героев книги, Раба и солдата, в одного, подогнав друг к другу их характеры и судьбы. Таким образом появилась большая роль для Габена».

История, перенесённая на экран, чрезвычайно проста. Солдат-дезертир Жан (Габен) направляется в Гавр. Из тумана вырисовываются таинственные очертания домов. Жан прячется от встречного патруля. Случайный знакомый — бродяга — приводит его на пустую песчаную косу, где ютится кабачок некоего Панама.

Жан встречает одинокую красавицу Нелли (Мишель Морган). С первого взгляда возникает любовь; утром в тумане они тихо бродят, молчаливые и счастливые, пока Нелли не уезжает на трамвае домой.

Днём Жан идёт по старой улочке, на витрине лавчонки он замечает диковинную шкатулку и покупает её для Нелли. Так он попадает в дом опекуна Нелли — жестокого и порочного Забеля (Мишель Симон).