Англичанин одобрительно кивнул головой.

— Это хорошо сказано, сэр! Что вы думаете на этот счет? — повернулся он к коменданту.

Тот, казалось, колебался, не зная, на что решиться. Наконец комендант подошел к д'Артаньяну.

— Вы благородный противник, я признаю это, — произнес он. — Расскажите мне о себе, объясните, как могло случиться, что ваш слуга был посланником в таком деле. Откуда вы и ваши друзья узнали о грозящей герцогу опасности. Может быть, вы назовете нам и убийцу герцога? Даю вам слово дворянина, что, если вы будете со мной откровенны — вашему слуге ничто не грозит.

Некоторое время мушкетер молчал, обдумывая предложение коменданта. Д'Артаньян не имел права распоряжаться тайной королевы — читатель уже, несомненно, успел составить мнение о свойствах личности гасконца, чтобы сомневаться в том, что он скорее дал бы изрубить себя на куски, чем скомпрометировал королеву. Ему также не хотелось никого посвящать в личные дела Атоса и Арамиса, но ставкой служила жизнь славного Планше…

Мушкетер пришел к выводу, что может рассказать об известных читателю приключениях, опустив некоторые подробности и умолчав о том, о чем следовало умолчать. Поздравив себя с этим решением, он с редким хладнокровием, принимая во внимание, что виселица уже отбрасывала на него свою тень, сообщил вполне достаточно для того, чтобы комендант Ла-Рошели мог считать себя удовлетворенным.

— Мне жаль отправлять вас на виселицу, — задумчиво промолвил комендант, когда гасконец закончил свой правдивый рассказ.

— Мы не причиним вреда этому малому, вашему слуге, — заявил Джейкобсон. — А что вы скажете про капитана?

— Капитан — обычный фламандский моряк. Я уверен в его честности, заявил д'Артаньян и осекся на полуслове, сообразив, что этого говорить вовсе не следовало.

Комендант желчно рассмеялся.

— Добрый рыбак по своей воле взял курс прямехонько на осажденную Ла-Рошель, а придя в порт назначения, объявил, что шел в Испанию и во всем виноват шторм!

— Но ведь он мог в действительности направляться в Сантандер? неуверенно спросил Джейкобсон.

— Помолчите уж, Гарри. Занимайтесь лучше мушкетами и алебардами — там у вас прекрасно получается. Не забывайте, что у этого доброго фламандского рыбака на борту находился этот господин. И ему-то уж никак не надо было в Испанию. Или вы готовы думать, что могущество Ришелье простирается так далеко, что он уже повелевает морскими стихиями?

— Да, в самом деле… Хотя, черт побери, после известия о гибели его светлости я готов поверить во всемогущество этого человека!

— Ладно, хватит разговоров! Эй, кто там, позовите конвой! Господин де Кастельмор, завтра на рассвете вам будет вынесен приговор военного суда. Смертный приговор.

Когда д'Артаньян выходил из кабинета коменданта в сопровождении стражников, до его слуха долетали слова англичанина:

— Жаль молодца, goddamn…

«Черт бы побрал тебя вместе с твоей тарабарщиной», — подумал в ответ наш мушкетер.

В передней томился под сенью алебард и протазанов славный Планше. При виде хозяина, конвоируемого вооруженными до зубов ларошельцами, силы покинули его. Планше побледнел, издал слабый стон и осел на пол.

— Не бойся, Планше. Возвращайся на фелуку! — крикнул д'Артаньян через головы стражи. — Передай Атосу, Портосу и Арамису — кардинал играл честно. Пусть Атос все расскажет де Тревилю!

Но Планше не слышал этих слов. Перед глазами у него поплыли радужные круги, а затем темнота заслонила свет Божий.

Между тем тот, кто без раздумий, следуя законам войны, уже вынес свой приговор д'Артаньяну, распростился с Джейкобсоном и, позанимавшись некоторое время неотложными текущими делами, отправился на покой. Он не спал двое суток и чувствовал, что силы оставляют его.

Ласково отклонив предложение своей милой крестницы, пригласившей его подкрепиться тем, что еще оставалось в оскудевающих с каждым днем запасах комендантской кухни, он отправился в спальню.

— Вы расстроены? У вас очень печальный вид, — спросила Камилла, наблюдательная, как все женщины.

— Плохие вести, Камилла. Видимо, мы не дождемся помощи от Бэкингема он убит.

— О Боже! Значит, город будет сдан?!

— Я думаю, этого не избежать. Они возьмут нас измором. И на этот раз мы не можем даже надеяться на помощь герцога Рогана, как кальвинисты осажденного королевскими войсками Нима.[6]

— Вы и раньше подозревали, что слухи о смерти герцога не лишены оснований.

— А теперь убедился в этом окончательно.

— Вам что-то сообщил тот дворянин, ради которого вы не спали этой ночью?

— Лучше сказать не «ради которого», а «из-за которого», Камилла.

— Разве это не друг?

— Он окончательно развеял мои надежды. А так как он является солдатом вражеской армии и, следовательно, заслан в Ла-Рошель, мы повесим его завтра на рассвете.

— Но в таком случае, возможно, все эти разговоры о гибели герцога не более, чем ловушка неприятеля?

— Ты прекрасно разбираешься в военном деле, девочка моя, я же разбираюсь еще и в людях. К сожалению, это не ловушка. Этот офицер подослан кардиналом, это правда. Однако правда и то, что он говорит. Бэкингем пал жертвой наемного убийцы, подосланного шпионкой кардинала.

— Если бы я была мужчиной, я бы убила этого Ришелье, и герцог Роган поблагодарил бы меня за это! — с горячностью воскликнула девушка, и в черных ее глазах загорелся недобрый огонек.

— Францию уже не раз пытались избавить от ее всесильного министра, но всякий раз судьба не была благосклонна к смельчакам.

Девушка задумалась. Впрочем, раздумья эти были непродолжительны, так как мадемуазель де Бриссар не принадлежала к числу тех особ, что склонны к долгим раздумьям и меланхолии.

— Какая тогда разница между теми, кто хотел избавить короля Франции от такого врага, как Бэкингем, и теми, кто ради той же Франции покушался на жизнь Ришелье?

— Камилла, Камилла, тебе не стоит говорить об этом. Предоставь судить о таких вещах мужчинам. До Ришелье мы не можем дотянуться, но его шпиона я прикажу вздернуть завтра же утром. Хотя должен признаться, что этот Кастельмор мне понравился. Он честный и мужественный солдат — я сразу понял, что роль лазутчика ему не по душе.

— Значит, он пробрался в Ла-Рошель только ради того, чтобы дать знать, что Бэкингема ждать бесполезно?

— Я этого не могу знать наверное, Камилла, но, по всей видимости, только для этого. Ведь он очень настаивал на том обстоятельстве, что прибыл из Портсмута, где видел обезглавленный английский флот, который уже не придет к нам на помощь. Ришелье понял, что мы не верим его парламентерам, и решил подбросить нам «случайного путешественника». Но довольно, Камилла, я устал.

Девушка нахмурилась.

— Но зачем в таком случае обходиться с этим дворянином столь сурово? Ведь он хотел только избавить всех от мучений осады. Выходит, он ни в чем не виноват.

Комендант раздраженно пожал плечами.

— Он виноват в том, что попал в наши руки. На войне не следует попадаться неприятелю.

— В таком случае — он в плену. Пленных обменивают после окончания военных действий.

— Он — шпион. И знал, на что шел. Шпионов вешают, и больше разговаривать на эту тему мы не будем.

Девушка топнула ногой.

— А понимаете ли вы, крестный, что вам придется вешать ларошельцев десятками, начиная с этого часа? Скоро в городе только и будет разговору что о Бэкингеме и о том, что Бэкингем не придет!

— Я требую, чтобы ты наконец замолчала, Камилла! — вскричал комендант и быстрыми шагами удалился к себе. — Этот молодчик будет повешен, черт возьми! А уж потом я сдам Ла-Рошель. — Эти слова коменданта, произнесенные им уже наедине с самим собой, в полной мере свидетельствовали о том, что демоны злобы безраздельно завладели душою главы последней цитадели кальвинизма во Франции.

Пробормотав эту угрозу, комендант рухнул на кровать и провалился в сон.

Оставшись наедине со своими мыслями, мадемуазель де Бриссар прежде всего постаралась разобраться, почему гасконец, которого она лишь мельком видела сегодня утром в кабинете коменданта, произвел на нее такое сильное впечатление.