Я прицелился в бостонца и всадил ему пулю в грудь. Лихой кавалерист раскинул руки и рухнул с седла, на штыки гренадер. Конь его снова вскинулся на дыбы и помчался прочь, смешивая ряды атакующих бостонцев и британцев. Гренадеры выровняли шеренги, обрушив штыки на не пришедших в себя врагов. Это стало последней каплей — американские кавалеристы и британские лёгкие драгуны отступили.

Перестреливавшиеся с вольтижёрами и солдатами Ефимова всадники последовали за своими товарищами.

Мы отразили первую атаку.

— Кмит, Ефимов, — обратился я к поручикам, — доложить о потерях. Роговцев, раненных и убитых внутрь усадьбы, трупы британцев и бостонцев свалить перед проёмом. И лошадей туда же.

— Есть, — ответили офицеры и фельдфебель.

Я основательно приложился к фляге с водой, опустошив её. Тут же подошёл водонос, забрал у меня флягу, просто окунул в ведро, наполнив, и вернул мне. Я кивнул ему с благодарностью. Пить больше не стал, вместо этого снял с пояса чехол со зрительной трубой и начал осматривать поле боя.

Сражение шло всего в десятке саженей от усадьбы. Наш батальон дрался с лёгкой пехотой британцев. Судя по затянувшему их позиции сизому дыму, они вели длительную перестрелку, прежде чем вступить в рукопашную. Звенели штыки, лилась кровь, бой шёл на равных.

Равнину на всей протяжённости от наших позиций до самых британских редутов устилали ковром тела в зелёных, красных и синих мундирах. Сражение было жестоким и британцам приходилось дорого платить за каждый шаг. На флангах то и дело сходились друг с другом эскадроны кавалерии. В основном лёгкой и драгун, кирасиры и карабинеры нашей армии и несколько драгунских полков британцев оставались в тылу, ожидая приказа атаковать.

Наши пушки били по вражескому резерву, осыпая его градом ядер. В орудиях у нас было изрядное преимущество перед британцами. К тому же, позицию наши батареи занимали выигрышную. Враг не раз пытался взять их, пехотой и кавалерией, но все атаки на редуты были отбиты и вокруг них теперь громоздились горы трупов.

— Вашбродь, — обратился ко мне Роговцев, когда Кмит и Ефимов доложили о потерях роты, — со входом как быть-то?

— Сам понимаю, что одной баррикадой из тел и мёртвых коней, не отделаться, — кивнул я. — Но в усадьбе нет ни дреколья, ничего подходящего. Колья-то французские сапёры с собой принесли.

— А колья нам изрядно помогли, — усмехнулся Ефимов, его лицо почернело от пороховой гари, а усы, которые он то и дело подкручивал, и вовсе слиплись, став похожими на щётку, — не было бы их, бостонцы с британцами нас порубали бы. А так были вынуждены обстреливать нас.

— Отлично, — кивнул я, — но сейчас надо думать, что с входом в усадьбу делать. Солдатами его затыкать всё время нельзя.

— Отчего же? — удивился Роговцев. — Отбили же первую атаку? И остальные отобьём.

— Какой ценой отбили, — напомнил я. — Нет, фельдфебель, второй атаки мы можем и не отбить, если к нам пожалуют не лёгкие кавалеристы, а драгуны. Если их будет достаточно, они могут просто смять нас. Взводом гренадер входа в усадьбу не удержать.

— Кольев никаких тут нет и набрать дерева для них в усадьбе негде, — доложил мне Кмит. — Я осмотрел всю усадьбу, нет тут ничего подходящего.

— Знаешь что, Ефимов, — вздохнул я. — Отряди троих раненых, из тех, кто сражаться уже не могут, и отправь их за сапёрами. Нашими, французскими, не важно. Главное, чтобы побыстрей.

— Есть, — ответил поручик, лихо проведя пальцем по усам.

Не прошло и пяти минут, как из усадьбы выбежали трое наспех перевязанных солдат в стрелковых мундирах.

— Боюсь, не успеют, — покачал головой Кмит.

— Но попытаться-то стоит, верно? — сказал я ему.

У меня тоже была весьма смутная надежда на то, что сапёры придут до атаки вражеской кавалерии, и ей не суждено было сбыться. Не прошло и десяти минут с тех пор, как стрелки убежали за сапёрами, вдали замаячили красные мундиры британских драгун. Не лёгких, как до того, а настоящих драгун в шлемах с чёрными «гривами». И лошади у них куда мощней, разгонятся, как следует, и сомнут. Одно радует, атакуют вверх по склону, и трюков никаких предпринимать, судя по всему, не собираются. На флангах видны серые и синие мундиры лёгких кавалеристов, значит, снова будет перестрелка на стенах, а тяжёлая кавалерия атакует вход в усадьбу.

— Гренадеры! — скомандовал я. — В две шеренги стройся! Мушкеты зарядить! Штыки примкнуть! После залпа, первая шеренга, приклады в землю!

— Ефимов, — обратился я к командиру стрелков, — соберите у мертвых и раненых, что не могут сражаться, гладкоствольные мушкеты. Бой идёт на таких расстояниях, что от штуцеров нет толку. — Я обернулся к капитану Люка и спросил: — Вы не против, если мои люди воспользуются мушкетами ваших солдат?

— Absolument, — кивнул тот. — Всё для победы.

— Солдаты, — сказал я гренадерам, — сейчас на нас снова навалится враг. Тяжёлой кавалерией. Мы должны выдержать, выстоять, во что бы то ни стало. Британцы не должны захватить усадьбу, иначе под ударом окажется весь фланг нашей армии. Под вражьи пули подставим наших братьев по полку!

— Умрём, вашбродь, — ответил Роговцев, — но не пустим врага!

Как я и предполагал, вражеская кавалерия разделилась. Лёгкие драгуны и бостонцы устремились к стрелковым позициям, осыпая их градом пуль их мушкетонов и пистолетов. А драгуны тяжёлые помчались на нас. Они обстреляли нас, без особого результата, скорее, что называется, для порядка, и тут же устремились в рукопашную. Вот тут я и скомандовал:

— Залп!

Он был поистине разрушителен. Пули, выпущенные со столь небольшого расстояния, выбивали красномундирных всадников из сёдел и те падали под ноги своих коней. Те, кто и не было убит выстрелом, но упал с лошади, оказывался просто затоптан. Страшная смерть.

Драгунам изрядно помешала импровизированная баррикада из трупов и мёртвых лошадей, она не давала им приблизиться вплотную, и мои гренадеры получали преимущество. Они рубили по штыкам и мушкетным стволам, но подойти ближе не могли, не рискуя переломать лошадям ноги. Некоторые стреляли по гренадерам в упор из пистолетов, выбивая солдат из шеренг. Я скрипел зубами, глядя, как тает на глазах строй. Но поделать с этим ничего не мог. Я заряжал свой пистолет и стрелял по драгунам, почти не целясь. Промахнуться с такого расстояния было невозможно.

Наконец, отчаявшись пробиться мимо импровизированной баррикады, драгуны отъехали на некоторое расстояние. Их трубач заиграл неизвестный мне сигнал.

— Гренадеры, мушкеты заряжай! — выкрикнул я.

— Шевелись! — тут же подхватили унтера. — Поспешай! Пока раки тут мешкаются!

Заряжать мушкеты с примкнутыми штыками весьма сложно, однако мои гренадеры успели вовремя и спрятали шомпола в держатели, как раз когда проёму подъехали уже знакомые американские кавалеристы с верёвками с «кошками» при седле. На сей раз, они пересели на небольших коней, более привычных лёгкой кавалерии. Держась на безопасном расстоянии, они зацепили конские трупы «кошками» и в два счёта растащили их.

Драгуны, отъехавшие на полсотни саженей, пришпорили лошадей. Я понял, что это конец.

Драгуны мчались на нас, горяча коней. Почти все пренебрегли огнестрельным оружием, лишь у одного двух в руках пистолеты, остальные держали поперёк седла тяжёлые палаши. Время как будто замедлилось. Я отчётливо видел, как взлетают конские копыта, как из-под них вылетают комья сухой земли, как врезаются в лошадиные бока стальные звёздочки шпор, кровеня их. Я видел все детали драгунских мундиров, вплоть до пуговиц и галуна, их тяжёлых палашей с широкими клинками и темляками у офицеров, замки пистолетов, на курках которых некоторые драгуны держали ладони левых рук.

— Сейчас они ударят по нам, солдаты! — сказал я гренадерам. — Залп одновременно обеими шеренгами. А после сойдёмся в рукопашную. И ту надежда только на ваши штыки. Мы должны выстоять! Умереть — не отступать, гренадеры! — выкрикнул я. — И, что бы то ни было, для меня было честью командовать вами!