— Думаю, мы вполне способны сделать это, — заявил подполковник Панкаршин. — Британцы, быть может, и славные вояки в воздухе или на море, но на земле, на тверди, лучше наших чудо-богатырей, — он покосился на меня с хитрецой, — нет никого. Это доказано многими годами и многими войнами.

— Вот только нам не приходилось ещё воевать с британцами, за исключением Броцен, но это можно сказать, что и не в счёт, — возразил его командир, полковник Требенёв.

— Отчего же? — удивился Панкаршин.

— Вы не слыхали о мирном посольстве британцев? — удивился его командир. — Панкаршин, нельзя же настолько не интересоваться мирными делами, настолько уходить в войну. Осенью минувшего года, когда стала собираться антибританская коалиция, из Лондона прибыло посольство во главе с лордом Харкинсом. Британцы утверждали, что Джон Хоуп высадился в Литве, как бы смешно сие не звучало, по ошибке и шёл по нашей земле, думая, что идёт по враждебной ему Испании, а потому и вели себя как обычно. В доказательство приводили даже некие карты, на которых были обозначены литовские земли, но с названиям на испанском.

— Закончилось оно, всё равно, ничем, — заметил полковник Браун. — Государь уже подписал к тому времени основные документы по антибританской коалиции. Да и кто бы поверил этим сомнительным картам и странным объяснениям про сгинувшую эскадру. Так вы, полковник, считаете, что это была случайность? Высадка Хоупа? Очень сомнительно, на мой взгляд.

— Причин для этого нападения, полковник, — ответил Требенёв, — у британцев не было. Как-то глупо оно выглядит. Чего они хотели добиться этим? Одним корпусом разгромить Северную армию и двинуться на Петербург? Даже при британском высокомерии, слишком.

— Как бы то ни было, но бой был, — сказал Браун, — и Хоуп был нами бит. За два дня сражения его армия была практически уничтожена.

— Кроме уже знакомых красномундирников с нами будут сражаться ещё бостонцы, — заметил Требенёв. — Они, как говорят, отличные стрелки и есть несколько полков лёгкой кавалерии, с ними в Старом свете ещё никто дел не имел.

— Но и они сражались лишь против дикарей, — возразил Панкаршин, — и не имели дел с регулярной армией. Они имеют мало представления о том, как биться против нас.

— Думаю, — покачал головой Требенёв, — уже имеют. Против французов дрались, а они вояки не хуже нас. На войне учатся очень быстро, или отправляются на тот свет.

Высадились мы в городе Бургос, куда скорым маршем направлялись войска Веллингтона. Союзным войском должен был командовать брат Наполеона Жозеф, что отнюдь не радовало нашего генерал-лейтенанта. Ему отлично запомнилось Труа, где его мнение далеко не всегда совпадало с бонапартовым и последнее слово оставалось за императором Франции. А дела французов в Испании совсем плохи, раз Жозеф сидит в Бургосе, а не в Мадриде. И Веллингтон рвётся сюда со своими португальскими союзниками, стремясь одним сильным ударом выбить остатки французской армии с полуострова. Нашей задачей было помешать этому.

— Битва состоится со дня на день, — сообщил мне старый знакомый капитан Жильбер. — Уэлсли уже выстроил лагерь в десятке лье от Бургоса и ждал только вашего прибытия, чтобы дать бой.

— Отчего же он не начал осаду до нашего прибытия? — удивился я. — Ведь у него изрядный численный перевес, орудия, он вполне мог взять город до нашего прибытия.

— В том году уже пытался, — усмехнулся с законной гордостью Жильбер. — После оглушительных успехов в Галиции и Эстремадуре, Веллингтон уже рвался к Бургосу, осаждал его, но взять так и не смог. Со всеми орудиями и численным перевесом. Теперь же он не уверен в своих силах, я так думаю. Вот и повисла ситуация. Мы в городе сидим, разве что наши гусары, да ещё варшавские уланы за стены выходят, да и то нечасто. Эти американские кавалеристы просто черти какие-то, ma parole. Но и Веллингтон не спешит на штурм, ждал вас. С вашей помощью наш августейший брат решится выйти за стены и дать бой в поле. Что Уэлсли и нужно.

Мы сидели в офицерском собрании Бургоса. Делить комнаты с Серыми гусарами Жехорса не желал никто, из-за их прескверной репутации. Часть её распространилась и на меня, ведь я единственный, кто не гнушался общения с ними. На это мне было откровенно плевать, какова бы ни была их репутация, я дрался с ними плечом к плечу против Кастаньоса.

— Каковы эти бостонцы в бою, Жильбер? — спросил я. — Про них столько говорили на борту «Севастополя», а вы с ними уже скрестили клинки.

— Про стрелков Шестидесятого Американского ничего не скажу, — ответил гусар, — с ними дел иметь не приходилось. А вот лёгкая кавалерия у бостонцев отменная. Их толком нельзя отнести ни к какому роду кавалерии точно, но всё же близки они, скорее к драгунам. Хотя и легче их, быстрей, в основном несут пикетную службу, но и в авангардные бои часто ввязываются, а особенно любят преследовать. О, они просто обожают это. Обрушиваются на бегущих солдат, как коршуны, и пленных не берут, рубят всех, и кто бросил ружьё, кто не бросил. Им нет никакой разницы.

Он сделал пару глотков вина, чтобы промочить горло после длинной тирады и продолжил:

— Мы сходились с ними пару раз в сабли. Рубятся они, как черти, понимают, что в плен их брать никто не будет. Эскадронами сошлись на равнине близ Вальядолида, мы защищали обоз отступающей армии, когда эскадрон бостонцев налетел. Хотели обозников перебить, не рассчитывали на серьёзное сопротивление. Но рубились отчаянно. Мы почти половину людей потеряли, пока отогнали их, fils de chienne.

— Посмотрим, чего они стоят против наших штыков, — усмехнулся я, уже основательно захмелев.

— Главное, штабс-полковник, — такое шутливое прозвище дали мне французы, из-за того, что я в русской армии носил чин штабс-капитана, а в испанской — полковника, — чтобы вы держались. В крови, в грязи, среди трупов и мух, но держались. Побежите с поля боя — и вам конец. Бостонцы никого не пощадят.

Моё прозвище напомнило кое о чём, и я спросил Жильбера:

— А что, собственно, с моим полком? Уэльва же теперь глубокий тыл британцев.

— Нет больше твоего полка, Суворов, — мрачно произнёс он. — Уэльву Кастаньос брал. Он человек не мстительный, но горячий, как все испанцы. Твои ополченцы обороняли город вместе с паладинами, держались около месяца, британцев и испанцев с португальцами положили без счёта. Ты сам понимаешь, что с ними сотворили, когда город всё же пал. Паладины прорвались и заперлись в своём форте, обещали взорвать его tous les diables, если их не оставят в покое. Кастаньос так и сделал, взяв с паладинов какую-то страшную клятву, что они более не станут принимать участия в войне. А головы твоих ополченцев выставили на главной площади Уэльвы, как в Средневековье, ma parole.

— Скверные дела, — вздохнул я, одним глотком допивая вино и снова наливая полный бокал. — За помин души всех моих ополченцев.

— Помин души, — поддержал Жильбер.

И мы выпили, не чокаясь.

Мне было очень жаль моих людей. Я сделал из них солдат, и это стоило им жизни. Быть может, сдай они город без боя, всё решилось бы для них куда мягче. Но мои мысли на этот счёт развеял капитан Жильбер.

— Не мучь себя угрызениями совести, — сказал он. — Не сделай ты из ополченцев толковых вояк, они бы полегли на стенах в первый же штурм. Паладины, que le diable l'emporte, с их гордостью не дали бы сдать город без боя. Тем более, паладинам-то всегда было, где укрыться. А так ополченцы погибли, как настоящие солдаты, а их не перерезали, как свиней. Ты можешь гордиться ими.

Я лишь молча выпил ещё один бокал за помин души моих людей. Всех, кто погиб под моим командованием.

— Наш полк встанет на правом фланге, — сообщил нам Браун, вернувшийся с совещания штаба объединённой армии и собравший собственный военный совет. — Место почётное, но основной удар, скорей всего, будет нанесён именно туда. У Веллингтона в лагере, что он разбил под стенами города, с левой стороны расположены палатки американской лёгкой кавалерии и батальонов Первого и Второго полков пешей гвардии, а также Королевских американцев.