— У меня электричка в пять, — сказала она, не отрывая своего сумасшедшего взгляда. По интонации сказанного я понял, что это не отговорка, а знак нетерпения. Мол, чего мы стоим? У нас совсем мало времени.

Успех был сокрушительный.

«Уж не маньячку ли я подцепил», — вертелось у меня в башке, пока я пялился на циферблат часов.

«Да уж, лучше быть заебанным насмерть нимфоманкой в молодости, чем задроченным невыплатами пенсий в старости!» — вот таким постулатом подкормил я свою волю и выкрикнул:

— Без пятнадцати пять мы будем стоять в кассах ЖД-вокзала!

Клянусь, она первая сделала шаг в направлении Городского пляжа.

Мы шли молча и скоро. Она несла на лице застывшую, неживую улыбочку. Определенно, у нее была неординарная психика. И это возбуждало.

День был будничный и пляж пустовал, не считая оголтелой стайки гибких и дрожащих от холода мальчишек.

— Мне нужна лодка на два часа и бутылочка вина, — сообщил я грудастой предпринимательнице, что восседала в будке у входа на пляж.

На ее нижней губе лоснилась гроздь подсолнечной шелухи.

— Какую лодку и какое вино? — измученным голосом отреагировала хозяйка, смахнула гроздь и тяжело поднялась.

— Лодку без пробоин, а вино крепленое, — отпарировал я и выудил из заднего кармана своих цветастых шорт отцовское портмоне (личного я не держал, не имел привычки).

— У тебя есть какие-нибудь пожелания? — обратился я к своей спутнице и только тогда понял, что даже не знаю ее имени.

— Есть, — сказала она, — но я тебе позже скажу, Игорек.

Я вытаращился. Прорицательница указала мне на раскрытое портмоне — там лежали мои права.

— Один ноль, — сказал я, повернулся к хозяйке и нагло подмигнул.

— Вот есть хорошее вино «Букет Кубани», — затараторила она с неожиданным участием. — Все очень хвалят, сладенькое и забористое. Ну, в смысле, пьется хорошо. Без закуски, — выставила на прилавок бутылку 0,7 и обтерла ее фартуком.

— Хорошо, это нам подходит, — поощрял я ее рвение.

— А лодку я бы вам посоветовала взять деревянную. Они хоть и не такие новые, как пластиковые, но зато устойчивые и течению меньше податливы.

— Отлично! — налегая на прилавок, обратился я к обходительной хозяйке. — Заверните нам этот букетик и зафрахтуйте один деревянный фрегат. Можно без сдачи, но побыстрее, — и сунул ей в кармашек на фартуке крупную купюру, составляющую весь мой капитал. Она смачно хохотнула, выбралась из будки и поманила меня толстым пальчиком через пухлое плечо.

— Пойдем, весла получишь.

Я передал бутылку спутнице. Все это время она зорко следила за мной. Я чувствовал это. Мне было приятно. Я купался в атмосфере, насыщенной испарениями флирта, бравады и пижонства.

Итак, за веслами.

О Боже милостивый! Никакая сила в мире не способна удержать женщин натягивать на свои зады эти ковбойские подштанники. Такой причудливой жопы, какая была у хозяйки лодочной станции, я еще не наблюдал — крутобедренная трапеция!

— Вот эти бери — самые легкие, — указала мне на пару весел чудозадая. — Да не греби против течения, силенки береги, — добавила и расхохоталась еще смачнее.

Чему она так радовалась? Складывалось впечатление, будто это мы с ней отправляемся на прогулочку в тихую заводь, где трещат кузнечики и сочная душистая трава дурманит голову.

— Учту, — ответил я, похлопал ее свободной рукой по трапеции и пошел к реке.

Мы отплывали от деревянного причала под крики мальчишек и ехидные взгляды хозяйки. Моя добыча сидела на корме, и легкий ветерок, гуляя под подолом ее сарафанчика, изредка приоткрывал мне бледные неподбритые икры.

Я правил в протоку. Размашисто, как заправский лоцман. До намеченной мною бухты у нас было время. Время, в течение которого между нами будет сохраняться небольшая, но дистанция. Руки, ноги мои будут заняты. Оставалось орудовать языком.

— Как тебя называть? — спросил я.

Она не ответила сразу. Она выдержала паузу, за которую распустила волосы и встряхнула головой, давая локонам расправиться. И этот жест дал мне больше, чем ее имя.

— Лена.

И этот пристальный взгляд тоже дабавил нечто напоминающее.

И вдруг мне что-то почудилось. Но что? Эти волосы… Жест… Имя… Взгляд… Нет, я так и не смог уловить.

— Видишь, Леночка, вон тот шикарный особняк, — кивнул я в сторону трехэтажного здания из красного кирпича, изобилующего причудливыми эркерами, симпатичными декоративными бельведерчиками со шпилями. Оно было выстроено на самом краю высокого и крутого берега реки. Просторная застекленная веранда нависала над водой и открывала ее посетителям великолепный вид на заливные луга противоположного берега.

— Да, вижу, — отстраненно ответила Лена. — Это дом мэра.

Она сидела, скрывшись за занавесом из своих волос и запустив пальцы в набегающую воду. Выглядело очень трогательно — Аленушка скорбит о братце Иванушке.

Я продолжил:

— На месте этого замка лет двадцать назад стояла халупа моих деда и бабки. Пацанами мы приходили к ним, брали лодку и отправлялись в странствия по протокам и заводям. Купались, ловили щурят удавками. Знаешь, как это?

— Нет.

— Просто. Из тонкой стальной проволоки делается затягивающаяся петля. Свободный конец наматывается на тростинку. Для удобства и безопасности, чтобы проволока пальцы не порезала. В заводях вода горячая, как у тебя под мышками…

Откинула прядь, взглянула. Я уловил грусть, но продолжил.

— Щурята там балдеют и охотятся за головастиками. Стоят неподвижно, как брусочки полузатонувшие. Осторожно, не отбрасывая тени, нужно завести на него удавку, резко дернуть, и щуренок в лодке. Петлю ослабишь, а зубастика в сандалию, чтобы не скакал по лодке и за пятки не цапал. Натаскаем с полведерка и на луга уху варить. Возвращались уже затемно.

Она умела слушать. Она не пялилась на тебя, изображая интерес, не хохотала, демонстрируя чувство юмора. Она погружалась в глубь повествования и содействовала.

— Как сейчас помню, поднимаемся мы от реки, все тело ноет от приятной усталости и хочется поскорее завалиться спать. А бабка зовет вечерять на дорожку. И мы заходим в низенькую комнату, где стоит необъяснимый дух. Тут и запахи пчеловодства, и сырой земли, и вонь сараев, и дух старости, а на столе огромная сковорода глазуньи с полосками сала, прозрачными, как осколки стекла…

— А у меня бабушки с дедушкой никогда не было, — неожиданно сказала Лена.

— Как это? — искренне удивился я.

— Мама с папой детдомовские. Знали друг друга сызмальства, ну и поженились, когда из детдома выходили. Чтобы вместе за жизнь держаться.

Я молчал, и она молчала. Лишь монотонно поскрипывали уключины весел да бились о борт встречные волны. Что-то не хотелось мне углубляться в подробности ее семейной жизни. Слишком печальная намечалась история.

Вскоре лодка уткнулась в берег. Я соскочил в прохладную от влаги траву и вытянул нос лодки на берег. Лена поднялась и осторожно пошла ко мне, держа в одной руке босоножки, в другой «Букет Кубани». Я смотрел на пальцы ее ног, они были крупные и корявые, с растрескавшейся кожей, но с покрытыми лаком ногтями. Я поднял взгляд и подал ей руку.

Все произошло неожиданно, будто разорвалась под ногами противопехотная мина. Лена спрыгнула с лодки, и я обнял ее дрожащее тело. Босоножки и «Букет» упали к нашим ногам. Лена схватила меня за волосы и притянула к себе. Наши зубы щелкнули друг о друга, языки ринулись навстречу, сшиблись и переплелись. Мы сопели носами, переживая затяжной поцелуй взасос. Оторвавшись от ее губ, я одним движением сорвал с нее сарафан. Перед глазами запрыгали тяжелые груди с сосками величиной с блюдце. Я отлавливал их по очереди и мусолил до тех пор, пока они не затвердевали. Потом я опустился на колени и, выписывая языком узоры на бархатном брюшке, оголил Лену окончательно. От одного прикосновения к клитеру у нее подкосились ноги, и мы повалились в траву. Она словно впала в бредовую эйфорию. В ее стонах слышалось болезненное нетерпение. Я суетливо спустил шорты до колен, попутно прихватив и трусы, и вторгся в нее, как пожарник врывается с брандспойтом в полыхающую комнату. Это смахивало на бесноватость. Два раза я кончал и не останавливаясь зачинал по новой. Мы примяли вокруг себя всю траву. Колени, локти, ладони и задницы наши зеленели от хлорофилла и чернели от чернозема. Наконец у меня вызрело очередное семяизвержение. Я изогнулся и затрубил, как слон. Похоже, Лену пронял мой победный рев, мы кончили вместе и, вцепившись друг в друга мертвой хваткой, замерли.