Изменить стиль страницы

По свидетельству хорошо осведомленного члена горбачевского Политбюро, Е. Лигачева,(26) меры, принятые правительством, дали эффект. В промышленности темпы прироста продукции в 1986-88 гг. составляли примерно 4% по сравнению с 3% в XI пятилетке, в сельском хозяйстве соответственно 3 и 1%. В горбачёвскую эпоху удалось увеличить ввод жилья примерно с 300 млн.кв.м. в 1981-1985 гг. до 343 млн.кв.м. в 1986-1990 гг. по РСФСР. За 1986-1988 годы вводилось в среднем по 128 миллионов кв. м жилья. Был достигнут существенный прирост в строительстве жилых домов, чего не было за предыдущие две пятилетки.(27) Западные экономисты в один голос утверждали и утверждают, что у советской хозяйственной системы были значительные экономические резервы и в 1991 году, но руководители страны их даже не пытались использовать. «Почему? — спрашивает Вилькоцкий и сам же отвечает — «Ответ напрашивается только один — номенклатуре было необходимо разрушить Советский Союз и создать на его обломках удобную государственную систему.»(28)

Многие считают, что советская экономика, что в сталинском, что в хрущёвстком, что в брежневском исполнении, уже никак не могла расти — не было эволюционного механизма. Только и получалось, что двигать науку и технику, но со временем всё медленнее и медленнее. Между тем, тщательный анализ показывает, что советская экономика как раз и росла за счет огромнейших инвестиций в онаучивание населения.(29)

У реформаторов же разного толка, звавших к рынку (и зовущих сейчас, только уже не к плохому, как в нынешней России, а к хорошему), не предусмотрен научно-технический прогресс. В нынешних условиях любая рыночная система без огромных усилий государства по инвестированию в инновации и науку неизбежно, может быть, после некоторого кратковременного улучшения, привела бы к новому кризису.

В 1985 году выхода было три. 1. Копирование системы США. 2. Возврат к системе Сталина.(30) Только эти две системы давали простор для развития инноваций и прежде всего науки. 3. Наконец, можно было пойти по пути социализма и «онаучивания» населения, как это предлагал Петров,(31) и требовалось увеличить давление на руководителей в плане заставить их заниматься инновационной деятельностью и резко увеличить финансирование науки.

Копирование системы США — это именно то, чем, среди прочего, занимаются реформаторы, но без особых успехов для России. После стольких лет реформ и при сравнении путей различных стран, проведших реформы, стало ясно, что реализация любых предложений по переходу к рынку привела бы примерно к таким же результатам, как и те, что фактически достигнуты сейчас. Разброс, конечно, велик. От умеренного падения уровня жизни в Чехии, до полного краха в Грузии и Молдавии. То есть копирование американцев ведет к краху. Система же Сталина была свернута в 1956 году. Но это не значило, что система Сталина не могла быть вновь реализована. Для этого надо было сделать очень мало. Снизить эмиссию денег до размеров роста ВНП или ниже этого уровня (но тогда надо ввести централизованные снижения цен и понижение зарплаты) и восстановить планы по снижению себестоимости продукции.(32)

Промежуточные варианты типа шведского социализма, когда вроде бы больше социализма в капитализме, не могут служить альтернативой. По сути, это бледная копия американской системы. Они двойственны и работают плохо, когда нет стимулирования инноваций. Эти системы тогда успешно развиваются, когда активно стимулируют инновационную активность. В Швеции и Финляндии сохранили самое главное — государственное стимулирование науки. Я был в Швеции. Там мне сказали, что лет 15 назад они были в глубоком кризисе, но потом стали активно стимулировать инновации и все заработало. Сейчас в Швеции и Финляндии один из самых высоких процентов ВНП, идущих на науку и инновации.

ТАК МОЖЕТ НЕСУНЫ УБИЛИ СССР?

Как либералы, так и сторонники чистого коммунизма очень любят выставлять СССР как страну несунов. Они утверждают, что в конце советской эры именно массовое распространение «несунства» породило весьма примирительное отношение к расхищению госимущества и привело в конце концов к гибели СССР. Многие из них считают, что расцвет «теневиков» стал символом разложения советской системы в период «позднего застоя». «Не видеть этого, — восклицают они, — значит, объяснять перестройку только «изменой» Горбачёва, что совершенно ошибочно». Но это утверждение нуждается в дополнительной проверке. Криминальная прослойка и теневые рынки возникли ещё при Сталине после ввоза огромного количества неучтённых материальных ценностей из Германии. Никто пока не доказал, что преступность выросла и стала угрожать безопасности страны. Она была приемлема для нормального роста.

Пресловутое несунство тоже служило способом корректировки системы распределения. Так, в г. Зеленокумск Ставропольского края на излёте советской эры почти всё потребляемое населением сливочное масло и колбаса были вынесены с местных пищевых предприятий. А связано это было с тем, что по плану 100% производимой, например, мясокомбинатом продукции направлялось в Москву. Несунство означало, что работники данного предприятия, после выплаты государству налогов в виде выполнения плановых поставок, получали к своей зарплате добавку в объёме продукции, которую смогут произвести и вынести в дополнение к плану из имеющихся ресурсов. Таким образом, система согласований при составлении планов обеспечивала относительно равномерное распределение налоговой нагрузки по субъектам экономики, а после выплаты этих налогов предприятия могли работать на удовлетворение потребностей своих работников.(33)

Да, несунство несколько развращало общество (но разве сравнишь нынешнее полностью развращенное рынком общество, где процветает преступность, воровство, проституция, порнография…, и высоконравственное, как оказалось с высоты видения из нынешнего времени, общество СССР?).

Для того чтобы бороться с негативными для морали последствиями несунства, надо было сначала разобраться, какой легальный механизм позволил бы компенсировать недостатки планирования. И может быть надо было просто восстановить принципы планирования, характерные для сталинской экономики, где планировались не деньги, а натуральные показатели?

Несуны никому особо не мешали, кроме приверженцев идеологической чистоты. Уровень «коррупции» (в понимании сторонников святости) был приемлемым и не выше, чем в США. Была обратная связь, не дававшая ей разрастись, — Советы, КПСС, правоохранительные органы. Коррупция, теневые рынки были механизмами, компенсировавшими недостатки планирования и позволявшими решать проблему дефицита. В Грузии теневики работали открыто, в Узбекистане вообще, в понимании блюстителей законов, расцвела мафия.

Но это мнение далеко не бесспорно: на самом деле, шло приспособление системы обмена и распределения к местным особенностям. Полная ликвидация нарушений законов и преступности в многоэтнической стране вообще невозможна, потому что нельзя выработать единые, приемлемые для всех правила, отделяющие преступные действия от легальных. Существенное её снижение возможно только в государствах с моральным неприятием экономических нарушений и других преступлений всем обществом (например, Швейцарии). При этом нужно, чтобы трактовка действия как преступного была одинаковой в морали всего общества, а это, как правило, достижимо только в моноэтнических государствах.

Поэтому некоторые экономисты вводят понятие приемлемого для народа уровня преступности. Это оптимальное для роста и стабильного развития соотношение цены мер по борьбе с преступностью и наносимого ею ущерба. Когда затраты на усиление борьбы с преступностью превышают уменьшение ущерба от преступности в результате дополнительных мер борьбы, дальнейшее усиление борьбы становится бессмысленным.

В 1987 г., последнем году перед реформой, в РСФСР было совершено 9,2 тыс. убийств или покушений на них, 33,8 тыс. грабежей и разбоев. Расширенного воспроизводства преступности не было!!! Из данных, представленных в статсборнике СССР 1990,(34) видно, что роль теневой экономики была минимальной. При общих денежных доходах населения в 493,5 млрд рублей в 1988 году потреблено было благ на сумму 502,9 млрд рублей. Превышение составило менее 2%. Опять почти идеальный показатель.