«Да уж, — подумала Ева. — У Лукаса Ромера явно другая цель, но мне лучше подождать, пока не пойму, в чем она состоит».

— Ну вот, я обо всем договорился, никаких проблем.

Он стоял у столика, глядя на нее сверху вниз, и улыбался.

— Я заказал вам кофе.

Ева спросила, что именно сказал мсье Фреллон, и Ромер уверил ее, что ее босс просто в восторге. Им принесли кофе, и Ромер, удобно устроившись, щедро положил сахар в свой эспрессо и принялся старательно его размешивать. Ева посмотрела на него, кладя газету на место. Взгляд девушки задержался на его смуглом лице, слегка запачканном и помятом воротничке рубашки, тонком с каймой галстуке. На кого этот человек похож? На преподавателя университета? Не слишком популярного писателя? Чиновника средней руки? Но уж, конечно, не на пароходного брокера. Тогда почему она сидит в этом кафе рядом с этим непонятным англичанином, хотя сама этого вовсе не желает? Ева решила устроить проверку, задав ему вопрос о Коле.

— Когда вы познакомились с моим братом? — спросила она, осторожно доставая сигарету из пачки, лежавшей в сумочке. Ему она закурить не предложила.

— Почти год назад. Мы познакомились на вечеринке — кто-то праздновал выход в свет книги. Мы разговорились — Коля просто очаровал меня…

— Какой книги?

— Я не помню.

Ева продолжила перекрестный допрос и заметила, что Ромеру это нравилось все больше и больше: он получал от допроса удовольствие, и это начало ее сердить. Поведение этого загадочного человека не было ни бессмысленным времяпровождением, ни пустым заигрыванием: ее брат погиб, и девушка подозревала, что Ромер знал о смерти Коли гораздо больше, чем готов был признать.

— Зачем он пошел на ту встречу? — спросила Ева. — «Аксьон франсез»? Но ведь всем известно, что это фашистская организация! О боже, Коля никогда не был фашистом!

— Разумеется, не был.

— Тогда зачем же он туда пошел?

— Его попросил я.

Эти слова привели Еву в замешательство. Зачем Лукасу Ромеру было просить Николая Делекторского идти на сборище «Аксьон франсез», и почему Коля согласился? Она не могла найти вразумительных ответов на эти вопросы.

— Но почему вы послали его туда? — спросила она.

— Потому что ваш брат работал на меня.

До самого конца рабочего дня Ева честно пыталась заняться своими обязанностями, но Ромер и его туманные ответы на ее вопросы путали все мысли. После заявления о том, что Коля работал на него, Лукас Ромер внезапно прекратил разговор. Он наклонился и пристально посмотрел на собеседницу, как бы повторяя: «Да, Николай работал на меня, Лукаса Ромера». А потом неожиданно заявил, что ему пора идти:

— Боже, посмотрите на часы.

В метро, на обратном пути домой, Ева методично пыталась соединить все воедино, совместить различные фрагменты полученной информации, но ничего не получалось. Лукас Ромер встретился с Колей на вечеринке; они подружились — стали не просто друзьями, но, очевидно, в какой-то мере коллегами, и Коля работал на Ромера… Что это значит?.. Что это за работа такая, что потребовалось идти на сборище «Аксьон франсез» в Нантерре? Как раз во время этого сборища, по мнению полиции, Колю Делекторского и позвали к телефону. Свидетели помнили, как он вышел из зала, когда выступал не кто-нибудь, а сам Шарль Моррас. Кто-то вспомнил, как один из официантов прошел по проходу и передал Николаю Делекторскому записку, вспомнили и легкое недовольство сидевших рядом оттого, что он выходил. А затем был перерыв в сорок пять минут — это оказались последние сорок пять минут Колиной жизни, которым так и не нашлось свидетеля. Люди, покидавшие зал (сборище проходило в большом кинотеатре) через боковые выходы, обнаружили его уже мертвым в переулке за кинотеатром: он лежал, свернувшись калачиком в блестящей луже загустевшей крови на камнях мостовой. На затылке у него была серьезная рана от нескольких ударов тяжелым предметом. Что же произошло в последние сорок пять минут жизни Николая Делекторского? У трупа не обнаружили бумажник, пропали также часы и шляпа. Но каким должен быть вор, который убивает человека, а потом похищает его шляпу?

Ева брела по рю де-Флер, думая о Коле. Она не понимала, что заставило ее брата «работать» на такого человека, как Ромер, и почему он никогда не рассказывал ей об этой так называемой работе. И кем был этот Ромер, предложивший Коле, учителю музыки, работу, связанную с таким риском? Работу, за которую он заплатил жизнью? Почему он это сделал, хотелось бы ей знать. Это связано с пароходной компанией? С международным бизнесом? Ева поймала себя на том, что сардонически ухмыльнулась абсурдности этой мысли. Покупая себе, как обычно, два багета, девушка постаралась проигнорировать сладострастную угодливую улыбку Бенуа, который принял ее ухмылку за проявление кокетства. Ева моментально приняла серьезный вид. Бенуа был еще одним мужчиной, желавшим ее.

— Как поживаете, мадмуазель Ева? — спросил Бенуа, беря у нее деньги.

— Очень плохо, — ответила она. — Брат умер — вы понимаете?

Его лицо изменилось, оно все вытянулось от сочувствия.

— Ужасно, ужасно, — сказал Бенуа. — В какое время мы живем.

«По крайней мере, теперь он на какое-то время перестанет приглашать меня», — подумала Ева, выходя из магазина и сворачивая в небольшой дворик жилого дома. Она вошла в маленькую и кивнула консьержке, мадам Руасансак. Поднявшись по лестнице на два пролета, Ева открыла дверь, оставила хлеб на кухне и прошла в гостиную, размышляя: «Нет, сегодня я не останусь дома, только не с папой и с Ирэн — пойду в кино, что там идет в „Рексе“? Je Suis Partout[4] — мне нужно сменить обстановку и побыть одной какое-то время».

Когда Ева вошла в гостиную, ей навстречу с ленивой радушной улыбкой поднялся Ромер. Отец встал рядом с гостем и сказал на своем плохом английском с напускным неодобрением:

— Ева, в самом деле, почему ты не рассказала мне, что знакома с мистером Ромером?

— Я не думала, что это важно, — ответила Ева, не спуская глаз с Ромера. Она хотела выглядеть совершенно равнодушно и невозмутимо. Ромер все улыбался и улыбался — он был очень спокоен — и, как она заметила, одет более тщательно. На нем были темно-синий костюм, белая рубашка и еще один очередной полосатый английский галстук.

Отец суетился: выдвинул для нее стул и все говорил, говорил.

— Мистер Ромер знал Колю, ты понимаешь?

Но у Евы в голове звучала лишь череда резких вопросов и восклицаний: «Как вы посмели прийти сюда?! Что вы наговорили папе?! Какая наглость! И что вы хотите от меня услышать?».

На столе на серебряном подносе стояли стаканы, бутылка портвейна и тарелка с засахаренным миндалем. Было ясно, что Ромеру ничего не стоило инсценировать для себя такой радушный прием в этом доме, поскольку он был уверен, что его визит принесет утешение.

«Как долго он уже здесь», — подумала Ева, отметив уровень портвейна в бутылке. Что-то в поведении отца подсказывало, что каждый выпил больше стакана.

Отец почти силой заставил дочь сесть; но она отказалась от стакана портвейна, в котором так нуждалась. Ева заметила, как Ромер осторожно сел на свое место, небрежно закинул ногу на ногу и намеренно едва заметно улыбнулся. Она поняла: эта улыбка свидетельствовала о том, что ему известно, что последует дальше.

Решительно намереваясь расстроить его планы, девушка поднялась.

— Мне пора идти. Я опоздаю в кино.

Каким-то образом Ромер опередил Еву в дверях, придержав ее пальцами за левый локоть.

— Господин Делекторский, можем ли мы поговорить где-нибудь с Евой с глазу на глаз?

Отец проводил их в свой кабинет — небольшую спальню в конце коридора — со скучными официальными фотографиями родственников Делекторских на стенах, письменным столом, диваном и книжным шкафом, полным книг его любимых русских писателей: Лермонтова, Пушкина, Тургенева, Гоголя и Чехова. В комнате пахло сигарами и помадой для волос, которой пользовался отец. Подойдя к окну, Ева увидела мадам Руасансак, развешивавшую во дворе белье. Неожиданно девушка почувствовала себя неловко: ей казалось, что она поняла, как ей вести себя с Ромером, но сейчас, когда оказалась наедине с ним в этой комнате — одна в папином кабинете — все внезапно изменилось.