В-третьих - и это самое скверное - мы видим небывалый рост и успешность фашистской пропаганды в российской молодежной среде.

Но этот феномен требует отдельного рассмотрения. Сейчас же - о том, что все перечисленное означает в целом? В чем живем, куда движемся? По многим приметам - вниз по лестнице одичания. К сожалению, никакой спонтанный "нутряной" патриотизм сам по себе ничего тут не изменит.

В этой связи хотелось бы остановиться на еще одном "околомайском" событии. А именно, на нашумевшем фильме "Мы из будущего". Он прошел широким экраном, 9 мая был показан по телеканалу "Россия", обсуждался в прессе, потому пересказывать сюжет не буду. Скажу о впечатлении. Поскольку фильм в чем-то очень репрезентативен.

Не надо его судить за сюжетные благоглупости (хотя их в избытке) - лубочность оправдана выбранным жанром. Ведь "фэнтази" не предполагает достоверности деталей и даже точной психологической игры. Кстати, играют в этом фильме весьма неплохо. Еще фильм в хорошем смысле идеологичен, проникнут патриотическим пафосом и имеет очевидную воспитательную цель. Он говорит с молодежью на понятном ей языке и, соответственно, доходит до целевой аудитории.

Все это хорошо. Что же тогда плохо?

Плохо не с фильмом - с ситуацией. Фильм это "плохо" собой знаменует. Он сделан талантливыми людьми и с явно благими целями. Но чем дальше авторы развивают сюжет, тем безнадежнее высвечивается проблема. Она в том, что "герои из будущего"… абсолютно чужды "прошлому". А прошлое - им. Как бы ни старались это обстоятельство "замазать" сценарист, режиссер и актеры.

Тут дело не только в "языковом барьере" (который сознательно выстраивается и обыгрывается). Герои - чистой воды инопланетяне, "прогрессоры", а вовсе не потомки. Это ощущение от фильма возрастает по мере "освоения" и "присвоения" прошлого героями. Ведь задумана-то авторами чуть не инициация - глубокая процедура соединения с предками. Но такая процедура должна закончиться катарсисом, то есть перестройкой сознания. Созданием новых личностей. А тут гора рождает мышь.

Промышлявшие "черным копанием" юноши, повстречавшись с прошлым, наверное, станут более положительными. Перестанут делать тех, с кем воевали отцы, объектами культа. Но - не более. Скромность полученного результата, находясь в разительном несоответствии с заявленными средствами, создает какое-то чувство неловкости.

И вдруг понимаешь, что эта неловкость касается не конкретного фильма, а чего-то гораздо большего. Нового патриотизма, наверное. К финалу, когда парни, наконец, совершают свой побег в настоящее, недоумение от их внутренней абсолютной "непластичности" по отношению к "среде прошлого" отливается в твердое понимание: да, Отечественная война для сегодняшней молодежи, это УЖЕ "чужая война". Не случайно ведь побег назад, для "старомодного" зрителя очевидный как дезертирский, ни героями, ни создателями фильма таковым не ощущается. Само понятие дезертирства в случае "чужой войны" нонсенс, не правда ли?

Итак, следует признать: культурный разрыв состоялся. В современном кино НЕ МОГУТ снять и сыграть "ту войну".

Могло ли этого не произойти?

И нет, и да. Понятно, что проблема подлинности в передаче событий иных, ушедших, эпох - это всегда проблема. Коллективная эмоциональная память действует на отрезке жизни одного - двух… ну, максимум трех поколений. Пока живы семейные воспоминания и их носители. Потом в дело включается культура - именно она способна осмыслить и передать живой опыт прошлого. Что из того, что Лев Толстой писал "Войну и мир" через полвека после событий, свидетелем которых не был? Он был связан с эпохой тысячью невидимых тяжей, разрыва не было. У нас же разрыв с советской эпохой был проведен жестко. И профессионально. То есть не на идеологическом даже, а именно на культурном - и даже онтологическом - уровне.

Как поступают в таких, особо тяжелых, случаях, если хотят жить и развиваться? "Охранительская" позиция - не выход. Развитие предполагает сложность. Полученный в ходе "реформ" культурно примитивный потребитель на освоение сложных произведений сегодня не способен. Но, подделываясь под "культурного вырожденца", потакая его вкусу и запросу, невозможно выстроить ни идеологии, ни идейно состоятельного патриотизма. Невозможно даже понять, что за война была в 1941-1945 гг., с кем, зачем и почему?

Двигаясь в русле нисходящих тенденций преодолеть разрыв с прошлым, восстановить историческую личность нельзя. Значит, все-таки единственный путь - вытягивание нынешнего "масскультурного потребителя" назад, в зону культуры. Причем создание личности, взыскующей сложности, - должно быть отдельной задачей нового культурного строительства.

Это, конечно, очень непросто. Но необходимо.

Александр Проханов - Владимир Карпец РОССИЯ И МОНАРХИЯ Беседа главного редактора газеты «Завтра» с известным отечественным историком

Александр ПРОХАНОВ. Владимир Игоревич, что такое "монархический проект"? В политологическом, а, может быть, и в историософском смысле?

Владимир КАРПЕЦ. Прежде всего хотелось бы заметить, что употребление рядом со словом "монархический" слова "проект" вряд ли применимо к такому явлению, как русская монархия. Дело в том, что, собственно, от монархического типа правления Россия не уходила никогда. Все кратковременные периоды существования демократической республики заканчивались для нашей страны крахом. Вслед за умалением, а затем и низвержением монархического типа правления следовали распад страны, её разделение, расчленение, оккупация и т. д.

В России не существует монархического проекта. Ведь что такое проект? Это то, что изобретается для того, чтобы решить некий вопрос. А русская монархия никуда не уходила, ее выдумывать не нужно, она находится вокруг нас. Здесь можно привести пример: сразу скажу - это не каноническое, а апокрифическое Евангелие - Евангелие от Фомы, но там есть такое высказывание: "Царство Божие находится вокруг нас, но мы его не видим". Мы не относимся к этому как к тому, во что мы должны верить, мы относимся к этому высказыванию, как к некоему художественному образу. Так вот, используя этот художественный образ, мы можем сказать: монархия существует в России, но мы ее не видим.

Монархическая форма правления существовала у нас всегда: либо открыто, либо в извращенной форме, то есть с несвойственным для истинной монархии метафизическим, онтологическим, идеологическим подтекстом. Как мы знаем, Аристотель выделял три типа правления, три типа государства: монархия, аристократия и полития, которую он лишь иногда называет демократией. Но каждый тип правления содержит внутри себя некое зерно, семя тли, которое способно исказить первоначальный идеал. Так, монархический тип правления может вырождаться в тиранию, аристократический - в олигархию, а политический или демократический тип правления - в охлократию, во власть толпы. Аристотель говорил, что монархический тип правления оптимален для государств с большой территорией, аристократический тип правления пригоден для государств средних размеров, демократический, или политический тип правления, хорош для малых государств - там, где люди лично знают друг друга. Поэтому переход от монархического типа правления к демократическому в государстве нашего масштаба грозит перерождением монархии в тиранию, что мы и наблюдали в ХХ веке. При этом для государства с громадной территорией монархия является не просто оптимальным, а естественным способом правления. Не следует думать, что монархия исключает элементы правления аристократического - прежде всего на правительственном и военном уровне, и демократического - на уровне местного самоуправления. В конце ХХ века Россия оказалась в плену у навязанных ей теорий, которые на самом деле полностью противоречат классической политологии Аристотеля. С точки зрения политологии Аристотеля, мы видим, что власть всегда едина и имеет монархическую природу. Она либо принадлежит одному человеку, либо качественному меньшинству, это аристократия, либо она принадлежит количественному большинству, это демократия. То есть власть всегда сосредоточена в одном месте. Об этом, кстати, писал замечательный государствовед Лев Александрович Тихомиров в своем труде "Монархическая государственность". В нем говорилось, что для России Аристотелев принцип дополняется. Это связано прежде всего с Православием. Государь несет нравственную ответственность перед Богом. При этом он не несет ответственности юридической, к примеру, перед народом. Отсутствие юридической ответственности при наличии ответственности нравственной - в более широком смысле, ответственности онтологической - является основным образующим фактором православной монархии. Она складывается из двух моментов: во-первых, это политико-исторический момент, о котором мы уже говорили, и, во-вторых, момент онтологической ответственности перед Богом, что характерно именно для православной монархии. Православный государь является не просто правителем, он является образом. Преподобный Максим Грек писал и говорил о том, что православный царь есть образ Самого Царя Небесного. Это образ, это икона, через который мы восходим к Первообразу. Царь является земной иконой второй ипостаси Пресвятой Троицы - Господа нашего Исуса Христа. В соответствии с православным учением энергии первообраза трансформируются на земле через образ. Энергии, о которых говорили исихасты, переходят на землю через этот образ.