Над водой угрожающе наклонились огромные стволы с гнилой сердцевиной. От некоторых осталась лишь оболочка, скрипучая шелуха, готовая рассыпаться на куски и рухнуть при первом же порыве ветра. Прежде, на открытом пространстве, мухи и комары не так уж докучали нам, но теперь они носились целыми тучами, а наша противомоскитная сетка сильно изорвалась, цепляясь за разные сучки и колючки, и теперь мало помогала. Воздух был гнилой и нездоровый, пропитанный ароматом каких-то противных растений, поднимающихся из илистой грязи.
Мы проплывали по безрадостным местам, где погибшие деревья, словно унылые бесцветные скелеты, поднимались из ила и песка. Неподвижные ветки без листьев, перекрученные корни. Иногда поваленные стволы перегораживали речку. Молодые деревца изнемогали под тяжестью лиан. Их стволы, покрытые белыми струпьями, были изъедены сыростью и гнилью и усеяны муравьями. С высохших ветвей клочьями свисала кора, а внизу, у мертвых корней, из липкой грязи с тихим звуком поднимались разноцветные пузырьки газа. На поверхности они лопались, и тогда мелкие затхлые лужи окрашивались всеми цветами радуги.
Над самой водой, словно клубок питонов, свисали ветки с жесткими темно-зелеными листьями, над которыми роилась злая мошкара. Кривые корни были погружены в слегка колышущуюся отвратительную жижу. Из нее поднимались пузырьки газа, производя какие-то странные булькающие звуки. С пестрых красновато-коричневых ветвей в илистую грязь падали спелые стручки и лопались, едва коснувшись земли. Временами из-под какого-нибудь поваленного ствола срывались стайки небольших серых летучих мышей и тут же уносились в чашу, где мгновенно исчезали, сливаясь с пятнистой корой и лишайниками.
Мухи кабури сплошь облепили противомоскитную сетку. Они без особого труда проникали сквозь ее истлевшие ячейки и кусали до крови. Тогда в отчаянии мы накрывались с головой брезентом и включали мотор, не обращая внимания на затопленные стволы и предательские плавучие обломки и сучья. Мы направляли лодку через проходы, а там, где пути Сквозь заросли не было, мы его прорубали. Гул мотора разносился по зловещим безмолвным джунглям на многие мили и, отраженный со всех сторон эхом, постепенно оживлял берега. Зашевелились аллигаторы, почти незаметные среди травы, покрытой пеной.
Сквозь густые и темные заросли скользили, разворачивая свои кольца, змеи. По берегу, извиваясь, ползла лабария, а в реке среди плавающих растений показалась черная водяная змея. На покрытом слизью камне, свернувшись в клубок, неподвижно лежала настороженная линария, сверкая своими маленькими глазками. Эта змея такая опасная и быстрая, что ее боится даже смертоносный бушмейстер.
Когда открытый участок реки кончался и впереди был непроходимый хаос перекрученных ветвей, мы вытаскивали лодку на берег и начинали прорубать себе путь, пока снова не появлялась открытая вода. И так было десятки раз. Нам гораздо чаще приходилось брести по колено в воде и грязи, чем плыть в лодке. Это был ад! Теперь я уже не был обнажен до пояса, несмотря на духоту. Я надел куртку, а к полям наших шляп мы прикрепили накомарники, сделанные из противомоскитной сетки, и обвязали их вокруг шеи. Только так можно было спасти глаза от мух кабури.
С утра до ночи я не просыхал от пота и не мог уберечь руки и плечи от синяков и ушибов, да и Чарли был весь истерзан, несмотря на его загрубевшую кожу. Я потерял всякое представление о времени. Мы тащили, волокли, брели, рубили ветки, потели и ругались. Каждый пройденный ярд был победой, и мы все же двигались вперед. Но приходилось больше перетаскивать лодку волоком, чем тянуть ее по воде на веревке, прорубаясь сквозь сплетение ветвей. Нам случалось переваливать через возвышения, используя корни деревьев как ступеньки. Но они нередко оказывались гнилыми, а земля вокруг них была размыта последними дождями, так что корни не выдерживали, и мы скатывались вниз.
Часто нам приходилось ползком пробираться под стволами поваленных деревьев, и, если лодка там не проходила, надо было подвешивать блок и переволакивать ее через бревно. Мы ощупью пробирались по узким лощинам среди густого кустарника и папоротника чуть ли не в рост человека. А в тех местах, где извилистые речки, по которым нам время от времени удавалось плыть, впадали в долины с крутыми склонами, нам снова приходилось доставать блок и веревки. Иногда веревка лопалась или слетал блок, лодка с грохотом падала в густые заросли, мы падали вместе с ней, образуя клубок из рук, ног и колец верёвки. И всегда здесь оказывались лианы или скрытые корни, за которые мы непременно цеплялись, особенно я. А тут еще постоянный страх, как бы не наступить ногой на змею.
Иногда мы по пояс проваливались в ямы с застоявшейся водой. Они были скрыты густым кустарником, так что их нельзя было заметить вовремя. Местами нам приходилось ползти. Мы скользили по бурому ковру мокрых прелых листьев, откуда выползали тысячи свирепых муравьев и кусали нас. Острая трава резала руки, а сломанные сучья рвали одежду и тело. Если, поскользнувшись, ты необдуманно хватался за свисавшую лиану, она тут же рвалась, и тебе лишний раз приходилось падать в грязь или колючий кустарник.
За что бы мы ни схватились, все было гнилым или кишело муравьями и многоножками. Однажды скорпион укусил Чарли в левую пятку, но его жало не смогло проникнуть сквозь толстую, жесткую кожу. А ведь он мог вцепиться не только в пятку… Но все это было не так уж страшно. Нужно было напрячь все силы, ведь такая трудная дорога не будет длиться вечно. Добираясь до воды, мы наскоро латали лодку, спускали ее на воду и шли следом за ней, потому что в речке бывало слишком мелко и мы не могли увеличивать осадку суденышка. А когда мы достигали более глубоких мест и могли наконец-то сесть в лодку, содрав с себя отвратительных пиявок, почти всегда оказывалось, что русло реки так сильно забито водяной растительностью, что нельзя было воспользоваться мотором. И мы принимались грести.
В воде я все время боялся нападения ската, не забывая того случая на Курупунге. А пока я думал о скате, меня раза два ударил током электрический угорь! Все это очень выматывает нервы, когда не знаешь, какое очередное потрясение тебя поджидает: ужалит ли тебя в ногу змея, или из сумрачного леса вдруг появится анаконда и обовьет тебя своими кольцами. Не знаю, беспокоило ли все это Чарли. По его виду этого нельзя было сказать. Он ко всему относился спокойно и, не задумываясь, брел босиком по воде.
Наконец мы вышли к такому участку, где речка намного расширялась, но, видимо, где-то поблизости она была просто подпружена. После бесконечного мрака джунглей открытая вода дала нам хотя и короткую, но очень приятную передышку. Спокойная гладь реки сверкала под лучами солнца, гигантские стрекозы парили в воздухе или стремительно носились над водой, слегка касаясь ее крыльями. Но дальше снова надо было прорубать себе дорогу, потому что деревья здесь стояли сплошной стеной, и мы никак не могли протащить лодку. Иногда между могучими стволами не мог бы протиснуться и худой человек, а я был не таким уж худым, хотя и сбросил уже больше тридцати фунтов, если судить по болтавшимся брюкам.
Спустя некоторое время мне все же удалось включить мотор, и, когда его гул нарушил относительную тишину, впереди за возвышением послышались громкие всплески и неожиданный рев аллигаторов… Но когда мы туда подъехали, я увидел, что это со дна реки поднимается огромная скала, покрытая зеленым мхом. Она разделяла поток на две струи, и течение в этом месте становилось угрожающе быстрым. Сильное течение неожиданно подхватило нашу лодку, завертело ее и мгновенно понесло по узкому проходу мимо скалы навстречу затягивающему водовороту!
Мы включили мотор на полную мощность и стали отчаянно грести, чтобы не попасть в этот бурлящий котел. Нам удалось выбраться в спокойные воды, но дальше речка опять сузилась и деревья снова сомкнулись над нашими головами, почти не пропуская солнечных лучей. Аллигаторов в этом месте было видимо-невидимо. Они были повсюду. На илистой пойме среди корней деревьев и в узком русле речки. Сотни аллигаторов, напуганные гудением мотора, с ревом выползали из прибрежной слякоти и, налезая друг на друга, спешили к воде.