Она указала, заваленный книгами и журналами стол.

— А как у вас английский? Неважно. Придется выучить. На первых порах я вам помогу, а потом сами. Немецкий знает Наташа. Она тоже вам поможет. Кстати, практику пройдете у нее. У нее действительно золотые руки. Сейчас пойдемте, я познакомлю вас с остальными сотрудниками.

Мы прошли все комнаты и, наконец, вошли в мою. Комната поразила своими размерами. В углу высилась громада атомно-адсорбционного масс-спектрометра, вокруг которого валялась груда дополнительных деталей. Вытяжные шкафы забиты грязной стеклянной посудой, которая так же вперемежку с приборами лежала на центральном столе. Неизвестный мне, импортный хроматограф, стоял на столе, массой блоков, покрытых густой пылью.

— Кроме этих комнат отдела, есть дополнительный участок. Он находиться далеко от сюда, но об этом потом. — сказала Любовь Владимировна.

На этом закончился мой первый рабочий день.

Тяжело быть мужиком в лаборатории. Без конца все дергают. Девушки просят, перенести клетки, приборы, баллоны со складов и обратно, реактивы. Рабочие просят оформить заказы на работы по ремонту приборов и требуют за собой глаз да глаз. Начальство таскает по семинарам и совещаниям. Плюс к этому интерес женского пола, который просто вваливается в комнату поглазеть на меня или перекинуться парой фраз. Всегда спокойно после работы. Я сажусь за книги и тщательно штудирую их, делая записи в своем журнале.

Меня научили многому. Наташа добросовестно изматывала меня каждой мелочью в операции извлечения клеток ткани. Общение с рабочими, позволило изучить масс-спектрометр, хроматограф и электронный микроскоп. Литература и семинары, дали мне кой какие мысли, так что встреча с Борис Залмановичем могла быть не такой безграмотной, как в первый раз.

— Как ты берешь? Нельзя так, — шумела на меня Наташа — За спинку, за спинку аккуратно… Да не так. Игла… Что ты делаешь? Но ты же ее поколол насквозь.

Наташа обучала меня работе с крысами. Эти твари пищали, вертелись и ни как не хотели получить свой укольчик или разрез скальпелем.

— Не снимай маски. Нельзя.

Она ударила меня тряпкой по руке.

У Наташи лицо але-утки. Черные, жесткие волосы, аккуратно подрезаны над глазами. В раскосых глазах, блестят большие, черные зрачки. У Наташи красивая, большая грудь и когда она распрямляется, на халате вызывающе выделяются соски задиристо приподнятых высоких холмов. Наташа умничка и прекрасная учительница.

— Наташка, — вопит хулиганка Света — Ну разве так мужика седлают. Уступи его мне на пару минут, я покажу, как мужики должны нас седлать.

— Девочки, вы успокоитесь или нет, — влезает в этот шум Любовь Владимировна.

Все затихают и смущенная Наташа продолжает вбивать в меня простые истины. Тишина длиться минут пятнадцать и бедлам начинается опять.

— Любовь Владимировна, у меня кончился азот, — вдруг раздается голос Гали — Пусть Виктор пойдет со мной на склад и поможет принести его сюда.

— Галка! — опять раздается голос хулиганки Светки — Я тебе клипсы свои отдам поносить, только уступи Виктора на склад мне. Я с ним, тебе такой баллон большой принесу, что на год хватит.

— Слушай кобыла, у тебя полно кобелей, ты хоть неиспорченному цветку дай расцвесть, — огрызнулась Галка.

— Виктор, ты у нас разве неиспорченный? — обратилась Светка ко мне — Ты что, голых женщин не видал?

— Светка прекрати, — подскакивает Наташа — Виктор не отвлекайся. Ну смотри… Зачем ты крысу распорол?

— Виктор Николаевич, — не отрывая головы от стола, говорит Любовь Владимировна — сходите, пожалуйста, с Галей на склад.

Наташа в раздражении швыряет скальпель в кювету.

— Разве можно в такой обстановке работать?

Светка и Галка хохочут.

Прошло три года.

Я не могу днем изучать литературу и использую вечернее время, когда все уходят домой. В институте затихает все и только вирусы, белки, клетки, молекулы, выползают из книг и наяву и начинают путаться в голове. Я систематизирую эту кашу в черновике, а потом, отправляю в свою память. Постепенно, вырисовывается мрачная картина. Воевать надо не с вирусами и не молекулами. Биться надо с белком, который поступает в пораженную клетку ДНК. Надо его испортить так, чтобы онкогены внутри клетки, которые им питаются, сдохли.

Однажды, когда я разрабатывал стратегию борьбы с клеткой, дверь за моей спиной открылась и вошла Любовь Владимировна.

— Виктор Николаевич, мне доложили, что вы много месяцев работаете в две смены. Так нельзя.

— Кто доложил, Любовь Владимировна?

— Охрана. Они отмечают, кто поздно уходит.

— Любовь Владимировна, у меня, действительно, много дел.

— Вы не забыли, что я вас курирую и должна знать, что вы здесь делайте.

— Изучаю литературу.

— Ну и как?

— Нормально. Думаю начинать работать на следующей неделе по своей программе, если вы не возражаете.

— Виктор, — вдруг перешла она на простой язык общения — это все не так просто. Надо предоставить план, утвердить у начальства, забить номер темы, заказать под номер деньги, сырье, оборудование и штат.

— Любочка, — ответил я ей — так помоги мне пробить тему.

— Хорошо, — вдруг согласилась она — У тебя есть план?

Я подал ей черновики. Она села под лампу и стала читать. Прошло минут двадцать, Люба оторвала голову от стола. Она развернулась ко мне и задумчиво крутила волосы у виска.

— Ну что Любочка?

Она молчала минуты две. Пауза затянулась.

— Тебе надо показать эти бумаги, — сказала она — Борис Залмановичу.

— Но почему не Анатолий Федоровичу?

— Это все сложно Виктор. Ты не вписываешься в общую систему, которая здесь существует. Здесь свои правила и свои законы. Тебя раздавят и выкинут, если ты не подчинишься им.

— Я ни чего не понял Любочка. Что за законы? Кто меня раздавит?

— Есть глобальная теория советской школы микробиологии, ее суть в том, что рак возникает за счет переноса вирусов и действия канцерогенов на здоровую клетку и, в результате, она становиться в организме мутантом. Ты же утверждаешь не так. Ты пишешь, что основа болезни — это гены и онкогены, которые активны или пассивны в клетке и нужно изменить структуру поступающего к ним белка, чтобы парализовать онкогены. Понимаешь, мы боремся с вирусами и раздражающими канцерогенами, а ты с активным онкогеном и не путем его изменения, а блокировки из вне. Тебе здесь не дадут работать. Есть такой Рабинович, член кор. Академии Наук, основоположник этой теории, кстати, мы подчиняемся ему, есть наш и много других начальников отделов, которые будут его поддерживать в чистоте советской науке.

— Но это же чушь!

— Они так не думают.

— Что ты мне посоветуешь делать?

— Отдай завтра все Борис Залмановичу.

Она встала, отдала мне все бумаги и близко подошла ко мне. Мы смотрели друг другу в глаза и молчали. Я даже не понял, когда мои губы присоединились к ее губам. Все поплыло перед глазами и я их закрыл, только где-то ныли и кричали все возбужденные клеточки тела.

— Не сейчас, поехали ко мне. — прорвался через туман ее голос.

Я начал восстанавливаться.

— Поехали.

На следующий день я позвонил Борису Залмановичу.

— Молодое дарование! — рявкнул он в трубку, когда я ему представился.

— Я бы хотел с вами встретится.

— Это срочно.

— Да.

— Заходите сейчас в мою комнату. Я на третьем этаже, комната 315.

— Иду.

Он сидел спиной ко мне минут тридцать. Мне казалось, что он все прочел и, лишь, тянет время для разговора со мной. Наконец, он развернулся. Лицо его было мрачным и не предвещало ни чего хорошего.

— Чего ты хочешь?

— Мне нужно утвердить план и нормально работать.

— Кто тебе посоветовал встретится со мной?

— Людмила Владимировна.

Он вскочил и заметался по комнате. Волосы и халат разлетались во все стороны. Вдруг, он остановился, как налетел на столб.

— Иди печатай и в нескольких экземплярах. Один своему начальнику, два мне и один себе в папку. И больше помалкивай. На вопросы всей этой научной сволочи не отвечай. Да…, сейчас свалка будет. Ну иди работай, чего расселся здесь.