Просторная терраса, на которой собрались пирующие, была с двух сторон окаймлена тонкими колоннами, соединенными друг с другом изящными арками, увитыми гирляндами из роз.

Низкие ложа, покрытые коврами, со множеством подушек и пестрых восточных матрацев, одно подле другого, были расставлены дельтой, концы которой вытягивались к краю террасы, оставляя свободной середину — довольно широкое пространство для танцев.

Проходы позади лож были устланы белыми, желтыми, розовыми, красными лепестками роз; поверх лепестков была натянута шелковая сетка — все это напоминало пестрый мягкий ковер, источающий сладкий чарующий запах.

Длинные столики на коротких ножках были расставлены вдоль лож внутри дельты. Между ними на высоких держателях громоздились стеклянные шары, в которых горели масляные фитили. Поодаль курились сосуды с фимиамом. Светящиеся камни на колоннах изображали созвездия, дивно мерцающие.

Терраса заканчивалась невысоким парапетом. А дальше, через небольшой пролет, поднималась другая терраса, наподобие сцены, на которой должны выступать артисты. Над этой террасой нависала ещё одна, напоминающая балкон, там на скамьях уже сидели музыканты. Иногда раздавался звук какого-нибудь инструмента, то тонкий, как комариный писк, то густой, наподобие сигнальной трубы.

На небольшом возвышении позади пирующих стояли кадки с пальмами, акациями и розовыми кустами — все это напоминало чудесную оранжерею, ибо зелень растений, подсвеченная лампами, казалась неправдоподобно свежей и яркой.

Ложе Клеопатры, поражающее своей искусной отделкой и инкрустацией, находилось в середине и располагалось выше остальных лож.

Четыре эфиопа с громадными пышными опахалами из страусовых перьев заняли свое место позади царицы, чтобы отгонять мошкару.

Ирада взмахнула веткой мирта.

Раздался мелодичный удар гонга, возвещавший о начале пира.

17. БУДЕМ СОБЛЮДАТЬ ОБЫЧАЙ

Как только царица воссела на ложе, Мардоний, избранный главенствующим на пиру и выполняющий эту почетную обязанность на протяжении трех месяцев, обратился к ней со следующими словами.

— Позволь мне сообщить, прекраснейшая, что среди нас объявились новые лица. Может быть, не совсем новые, но они желали бы приобщиться к нашему союзу. И стать неподражаемыми. Разреши, я представлю тебе Диону, проговорил он и указал рукой на поднявшуюся хорошенькую женщину, вдову, родную сестру стратега Фиваиды, прибывшую ко двору Клеопатры по своему страстному желанию. — Я думаю, нет нужды знакомить Диону со всеми присутствующими. Диону знают многие, а те, которые видят впервые, узнают её ближе и убедятся, что она нам под стать и вполне разделяет с нами убеждения, высказанные мудрейшим Эпикуром.

— Хватит! Хватит! — закричало несколько голосов.

— Знаем Дионочку и ждем, когда она с нами отведает вина.

Тут раздался мужской голос из самой середины. То говорил Миний, горячий приверженец порядка.

— Не торопитесь, друзья мои. Пусть Диона, эта милая и приятная женщина, раскроет нам смысл какой-нибудь загадки или ответит на вопрос.

— Миний хочет, чтобы мы соблюдали обычай. Ну что ж. Я с ним вполне согласен. Будем соблюдать обычай, — сказал Мардоний. Он возвышался во весь свой высокий рост над столами и ложами, с венком на голове, в небрежно перекинутом через плечо легком коротком плащике, а рядом с ним стояла молоденькая женщина, смущенная и краснеющая от всеобщего внимания. — Мы зададим ей вопрос. Скажи, Диона, что ты считаешь прекрасным для самой себя? Только откровенно.

Наступила тишина. Женщина обвела взглядом собравшихся, куснула в смущении нижнюю губку и густо закраснела. Это заметили находившиеся поблизости мужчины и женщины, многие из них засмеялись и стали подбадривать её.

— Говори, Диона, — настаивал веселый Мардоний. — Здесь все свои и тебя поймут.

— Прекрасное… — повторила женщина робко и запнулась.

— Громче! — раздалось с лож.

— Прекрасное… я считаю… — женщина приумолкла, собираясь с духом, затем чарующе улыбнулась, сверкнув белыми зубами, и четко и ясно произнесла окрепшим голосом: — Думаю, каждая женщина со мной согласится. Что прекрасное — это когда любимый находится между ног.

Раздался громкий смех и дружные хлопки в ладоши. Мардоний заметил, смеясь вместе со всеми:

— Откровенное признание! Оно делает тебе честь, Диона. Итак, друзья мои, будем считать, что Диона принята… Пожелаем же ей найти среди нас любимого.

— Принята! Принята! — последовали радостные возгласы мужчин и женщин.

— Чашу приема! — потребовал Мардоний.

Мальчик-раб, завитой, белокурый, подобно отроку Амуру, подбежал с зеленой чашей в руке и протянул женщине. Мардоний собственноручно наполнил чашу красным вином.

Под громкие крики: "До дна! До дна!" — Диона выпила все, потом, перевернув чашу, показала, что она пуста.

К Мардонию подошла Хармион и что-то зашептала тому на ухо. Он покивал, соглашаясь, и объявил:

— Друзья мои, среди мужчин тоже есть новички. Я прошу вновь прибывших поднять руки.

Нофри приподнял правую руку. Дидим, возлежавший рядом на трехместном ложе, шепнул:

— Мне тоже поднимать? Право, не знаю, нужно ли? — И он, как бы играючи, нехотя приподнял свою ладонь, пошевелил пальцами и опустил, но, к его счастью, взгляды всех, особенно женщин, были обращены в другую сторону, на высоко поднятую руку на крайнем ложе под аркой. То был молодой черноволосый мужчина приятной наружности; он привлек к себе внимание и вызвал любопытство среди представительниц женской половины.

— А он ничего, этот новенький.

— Кто он такой?

— Подожди, видимо, его будет представлять Хармион.

— Значит, он приглашен царицей?

— Не торопись с выводом, Кассандра.

Мардоний, знавший Нофри, сказал о нем немного лестных слов и представил его как человека, любившего эллинское искусство и астрологию, а о Дидиме ничего не сказал, видимо, и впрямь не заметил его поднятой руки, чему тот обрадовался и посмеялся в кулак, как нашаливший ученик; о молодом незнакомом мужчине он сказал, что тот прекрасный скульптор, и закончил свое выступление словами:

— Сейчас Хармион представит нам его получше.

Хармион на виду у всех пересекла свободное пространство террасы и с очаровательной улыбкой большого рта подошла к ложу, на котором восседал смущенный от всеобщего внимания Филон.

Она протянула руку, и тот, взявшись за её пальцы, поднялся. На нем был нарядный желтый хитон, перехваченный пояском такого же цвета; на ногах светлой кожи сандалии с высокой шнуровкой. Одежда очень шла к его выразительному лицу, обрамленному черными до плеч волосами и короткой щегольской бородкой.

— Мардоний прав, — сказала женщина, смотря на молодого мужчину, когда назвал Филона прекрасным скульптором. В этом вы можете убедиться сами…

Раздался звон колокольчика.

Появились молоденькие рабыни. Каждая несла по небольшой терракотовой статуэтке. То были рыбак, державший большую рыбу; пьяная смешная старуха; гордый легионер; мальчик, вытаскивающий занозу из пятки; танцующий мим; раздевающаяся кокетливая куртизанка. Седьмая девушка несла в обеих руках нимфу у ручья, выточенную из слоновой кости.

Статуэтки пошли по рукам участников пира; со всех сторон слышались возгласы восхищения:

— Изумительное искусство!

— Какая точность изображения!

— Необыкновенное правдоподобие!

— Как же звать этого мастера, дорогая Хармион?

— Его зовут Филон, — громко произнесла женщина. — Но он не только хороший скульптор, но, я вполне уверена, обладает и другими нужными достоинствами, потому что имеет… имеет… — После этих слов она запустила руку под подол его хитона и нащупала то, что у того имелось между ног. Это получилось так неожиданно для Филона, что тот ойкнул и присел. А засмеявшаяся Хармион объявила на всю террасу:

— Живое и шевелится. Все равно как у Приапа.