Из «вороньего гнезда» донесся крик Дика Сэнда:
– Капитаны!.. На палубе… белый медведь… с факелом в лапе!..
– Ну что – галлюцинация?! – воскликнул Тартарен.
– Лево руля!.. – отдал команду Артур Грэй.
– Есть лево руля!..
– Обойти айсберг на расстоянии шести кабельтов!..
– Есть обойти айсберг на расстоянии шести кабельтов! – отозвался Василий Федорович.
«Летучий голландец» начал свой маневр, чтобы не напороться на подводную часть ледяной горы, а затем, обогнув айсберг, пойти на сближение с «Синей птицей».
Корабль-призрак исчез из поля видимости…
Знаменитые капитаны терялись в догадках. Океан преподнес им еще одну тайну: белый медведь с факелом в лапе?..
«Летучий голландец» шел курсом острый фордевинд правым галсом, обходя айсберг левым бортом…
Ледяная гора высотой с тридцатиэтажный дом разделяла два судна, поблескивая лимонным цветом в лучах луны, выкатившейся из-за темных облаков.
Белый медведь поднялся по трапу на задних лапах, вступил на капитанский мостик и сунул горящий факел в ящик с фейерверками…
А когда «Летучий голландец» оставил за кормой айсберг, то капитаны увидели, что белый медведь сбросил с себя шкуру, и перед остолбеневшими от крайнего изумления членами клуба около штурвального колеса стоял Мюнхаузен.
В этот момент огромный ящик, из которого доносилось шипение, как будто там находились тысячи змей, взорвался. С оглушительным треском взлетели в ночное небо бесчисленные фейерверки. Тысячи огоньков. Мириады искр. Множество синих, оранжевых, зеленых, красных звездочек крутились над «Синей птицей». С пистолетными выстрелами лопались в воздухе вертящиеся шары, неожиданно брызнувшие разноцветным дождем.
В ослепительном свете, озаряемый радужными огнями, на капитанском мостике стоял Карл Фридрих Иероним в рваном камзоле, из рукавов торчали манжеты с кружевными обрывками. На ногах все еще сверкали лакированные ботфорты с серебряными шпорами.
Барон стоял на шкуре белого медведя, опираясь на эфес шпаги.
Обледеневший корабль медленно погружался в воду, хлынувшую уже сквозь бортовые шпигаты на палубу.
Только теперь стало ясно, что капитан брига «Леденец», описывая на последних страницах плавающих мемуаров свою гибель, не фантазировал. Все было им так и задумано в назидание потомству на долгую память о себе.
Жизнь Карла Фридриха Иеронима поистине была феерическим представлением с фантастическими аттракционами.
Его друзья в эту минуту были так поражены неожиданным появлением самого Мюнхаузена, да еще в такой необычайной обстановке, что оцепенели. И опомнились от потрясения, когда Дик Сэнд неистово крикнул из «вороньего гнезда» на марсе:
– Ракету! Ракету!
– Сирену! – прошептал Тартарен.
– Бейте в колокол! – распорядился Немо.
– Шлюпку на воду! – отдал команду Грэй.
Гулливер выстрелил из ракетницы. Зеленая ракета разорвалась в воздухе. Капитан корвета «Коршун» ударил в судовой колокол. Завыла сирена…
Не прошло и десяти минут, как окоченевшего Мюнхаузена спустили с борта тонущего корабля-призрака в шлюпку. Осипшим голосом он невнятно пробормотал:
– И как говорится в романах – продолжение следует…
Больше от него ничего не удалось услышать, так как он тут же потерял сознание.
«Синяя птица» скрылась навсегда в пучине, не оставив даже масляного пятна на воде.
В музее «Летучего голландца» на диване лежал Карл Фридрих Иероним. Его ноги были укутаны шотландским пледом Тартарена.
Любимец Тараскона, как завороженный, глядел на поборника истины, жадно уплетавшего яичницу с ветчиной. На подносе кроме сковороды стояла бутылка ямайского рома и стакан горячего чая в старинном подстаканнике.
Толстяк, кое-как поместившийся на краю дивана, поддерживал поднос с едой, изредка смахивая слезинки.
– Чай, чай!.. – восторженно прошептал Мюнхаузен, прихлебывая живительный напиток.
– Индийский, – с удовольствием заметил капитан Немо.
– Ну, дальше, дальше… Рассказывайте!.. – просил Тартарен, дрожа от нетерпения.
– Я устал, поймите… Я хочу спать!
– Еще один вопрос. Только один, дорогой Карлуша, – умоляюще произнес тарасконец. – Мне что-то не верится… Неужели это возможно?.. Дельфин, как вы его назвали – мистер Томас? – восклицает «О'кэй!» – И покоритель Альп громко рассмеялся: – Все это… не умещается в моем сознании!..
– Ничего удивительного, Тартарен. Мозг дельфина, если хотите знать, по своим размерам и по сложности превосходит мозг человека. А что касается непосредственно моего морского друга – звезды цирка «Атлантос» мистера Томаса, могу вас заверить: его уму и таланту могли бы позавидовать некоторые мои знакомые, – не без сарказма закончил барон.
– Вы на что намекаете? – запальчиво произнес уязвленный любимец Тараскона.
– Я просто сообщаю о новейших научных изысканиях. Ваше здоровье!.. – Карл Фридрих Иероним, улыбаясь, поднял рюмку…
– Учитывая состояние вашего здоровья, Карл, не буду спорить. Готов со всем согласиться, но дельфин говорил по-английски, а вы как раз этого языка и не знаете. Как же вы разговаривали? Не понимаю.
– У меня был переводчик!.. – не задумываясь, выпалил барон.
– В океане? Вы же были верхом на дельфине! Откуда взялся переводчик?
– Имя этого переводчика – моя дружба с дельфином!..
– Браво, Мюнхаузен!.. – весело сказал Дик Сэнд.
– Я еще не договорил… Мне приходилось много раз наблюдать, когда люди разговаривают на одном языке и не могут понять друг друга!..
– Достопочтенный коллега, – любезно начал Лемюэль Гулливер. – Вы, как мне кажется, еще далеко не все рассказали нам о своем пребывании на борту корабля-призрака. «Синяя птица» пошла на дно. Неужели же тайна этого парусника навсегда погребена в океане?.. Может быть, вы, находясь на борту…
– Собственно говоря, – перебил его Мюнхаузен, – мне нечего вам больше рассказывать. Все изложено в моих мемуарах «С того света». В трех почтовых бутылках от ямайского рома. Вот… точно в таких, как эта… – указал он на пузатую бутылку зеленого стекла и, подняв ее с подноса, с удовольствием подлил себе в чай порцию рома.
– Да, но ваши мемуары плавают в океане, – возразил Артур Грэй.
– До поры до времени! – веско заявил барон. – Могу вам по дружбе сказать: в мои мемуары вкралась только одна ошибка. Я написал: «Единственным свидетелем моей гибели был белый медведь на плавучей льдине». В эти роковые минуты его не было. Медведь был замечен мною раньше… Первый раз он был далеко. Я не мог рискнуть своим единственным патроном. Но во второй раз мне удалось сразить его метким выстрелом. И у меня возник такой план спасения: покинуть борт «Синей птицы», погружающейся в пучину, затем перебраться на попутную льдину, укрыться от холода в шкуре белого медведя, и дрейфовать с надеждой встретить рыбачье судно. Но покинуть борт корабля-призрака я не смог. Вблизи не было льдины, а добраться до нее вплавь в ледяной воде не представлялось возможности. Оставалось одно: погибнуть так, как было описано мною на последней странице мемуаров. – И сладко зевнув, добавил: – Ныне плавающих мемуаров вашего старинного друга… Карла… Фридриха… Иеронима…
Его слова звучали в музее «Летучего голландца» все тише и тише… И, не договорив своей фамилии, он уснул.
– Спит… – прошептал Тартарен, осторожно убрал поднос с пледа, прошелся на цыпочках по салону, поставил посуду на стол, не сводя глаз с пузатой бутылки зеленого стекла. – Подумать только… Мемуары Мюнхаузена в трех бутылках от ямайского рома!.. Не пропадут ли они в океане?.. Что он там написал?..
– Вы его разбудите, – прошептал Немо. – Откровенно говоря, меня сейчас волнует другое…
– Что именно? – полюбопытствовал Василий Федорович.
Лемюэль Гулливер, сумрачно поглядев на порыжевший спасательный круг с еле заметной надписью «Синяя птица», тихо сказал, чтобы не потревожить спящего барона:
– Этот корабль-призрак исчез навсегда в океане. Вряд ли когда-нибудь будет раскрыта его тайна. Вернее – никогда!..