— Ты не прав, — говорил Балагуров Межову, прижав его животом к бухгалтерскому столу. — Ты ведешь собрание на слишком тугом серьезе, надо свободней, легче, с шуткой.

— Все равно разгромят.

— Разгромят. Но Сеня убедится в своей ошибке, вернется к работе и между делом придумает что-нибудь путное, а мы через отношение к этому курьезу выступающих уточним их деловые и человеческие качества. Так? Нет? Ручьев вот поддакивает из убеждения в нашей с тобой непогрешимости. Веткин тоже всегда поддакивал, но по своей алкогольной виноватости. Теперь не виноват и уже выпрямляется, держится самостоятельно.

— Вот еще Мытарина расколем… — Балагуров хохотнул и похлопал громоздящегося рядом Мытарина по локтю, не достав до плеча.

— Я вам не Огольцов и не Зоя, так легко не поддамся, — пробасил тот.

— Да, Межов, Зоя-то у тебя вон куда рванула! Вроде всегда была иронична, а тут взлетела за облака. Ты, Степан, брат ей, не объяснишь ли?

— Спросите что-нибудь полегче.

— Хватит обсуждать мою жену, пошли.

— Пусть мужики пивка попьют, не торопись. Как-никак, после трудового дня заседаем, во вторую смену.

— Тогда на досуге отгадайте старинную загадку, — предложил Мытарин. — У старика было три сына, а из имущества — девятнадцать овец. Перед смертью он завещал старшему половину овец, среднему — четвертую часть, младшему — пятую. Сколько овец досталось каждому?

— Ну это просто. — Балагуров вынул ручку и записную книжку, начал делить.

Межов вычислял в уме. Мытарин с улыбкой предупредил, что цифры должны быть целыми, овцы — живыми. Но так, если соблюдать завещание, не получалось, хотя Мытарин тут же заверил, что сыновья благополучно разделили овец живыми.

Межов пожимал плечами. Балагуров хмыкал и вертел бритой головой, но решение не приходило. Мытарин отвернул рукав сорочки и, посмотрев на часы, объявил, что время для блиц-ответа кончилось, пора идти на собрание.

— Утром бы решили, — сказал Балагуров со вздохом. — А после рабочего дня какой блиц, только совещаться годишься, только в коллективе жив.

Они опоздали на несколько минут, но мужчины из буфета еще не пришли, а женщины хлопотали возле переодетого Сени. Его Феня оказалась неотступной и за время перерыва переодела его и представила ученым женщинам на обозрение.

В синем суконном костюме, в белой рубашке и красном с белыми полосами галстуке, в узконосых черных туфлях, Сеня был неузнаваемо строен, ярок, громадная лысина в венчике белокурых волос влажно блестела, а на розовом, смягченном детским кремом — крем Феня не забыла для шелушащейся кожи — круглом лице чисто голубели открытые, доверчивые глаза.

— Базисный мужчина! — сказала Вера Анатольевна.

— Хоть куда! — подтвердила Зоя Яковлевна. — Голова только непропорционально велика, такие сейчас не носят.

— А у твоего Межова меньше, что ли?

— У него тоже немодная, но Сережа крупный, квадратный, а твой Сеня худенький, голова у него должна быть небольшой.

— Это она расширилась от систематического процесса мыслительных дум, — объяснил Сеня.

— Другие, по-твоему, меньше думают?

— Меньше. Я думаю всегда, в беспрерывной постоянности времени. Феня может подтвердить очно.

— А чего подтверждать, и так все знают, — сказала Феня. — Дай тебе законный диплом, не то что за Веткина — за директора сработал бы.

Тут подошли начальники и тоже стали удивляться необычному Сене: никто не видел его в праздничном костюме. Вечно на нем замасленный комбинезон или халат да кепка, зимой поверх одета стеганая фуфайка, а вместо кепки — малахай, одно ухо которого вздыблено вверх, другое бессильно мотается у подбородка. В праздники его назначали дежурить по ферме или мастерским, в выходные дни с утра до вечера он возился дома с железками, что-нибудь конструируя, совершенствуя. В доме, в сенях, в сарае у него стояло бесчисленное множество самоделок, и действующих и годных к действию: часы, играющие каждый час разные мелодии: «Калинку», «Во саду ли, в огороде», электропрялка и вязальная машина для Фени, велосипед с парусом, водный мотоцикл, автоснегоход…

— Вот теперь перед нами настоящий изобретатель, — сказал Балагуров, улыбаясь. — Только почему ты переоделся сейчас, а не до обсуждения?

— Я не хотел, это они, — Сеня показал на довольных женщин. — Я не имел досуга времени.

— Ладно, на других не сваливай, — сказал Мытарин. — Признайся уж, почуял решительный час. Что ж, мы понимаем. В старину наши предки перед смертельным боем тоже облачались в чистые рубахи.

— Посмотрим, поможет ли ему новый костюм, — сказал Межов, занимая место за председательским столом. — Зовите людей из буфета.

XI

И грянул бой, неравный, беспощадный, на полное истребление страшной МГПМ. Добросовестный Митя Соловей подробно зафиксировал этапы ее уничтожения и увековечил имена разрушителей. Вот выписки из этого документа.

Виктор ШАТУНОВ, шофер: Сеня тут пудрил мозги насчет того, что создает нашему брату-шоферу облегчение, а на самом деле он убивает нас. Ведь его хваленый оператор — не шофер, а всего лишь вшивый моторист. Всю жизнь он будет сидеть у своих моторов, глядеть на один и тот же столб или куст, и мимо него, как мимо того столба или куста, будет ехать транспортер с грузом и людьми. Всю жизнь! А я и другие шофера не просто сидим в кабинках и вертим баранку — мы едем по родной земле, мы управляем послушной машиной, мы везем людей и грузы, и мимо нас мелькают столбы, кусты и деревья, навстречу нам поворачивается родная земля, под нас стелется любимая дорога! Чуете разницу? Плохая дорога — снижаю скорость, хорошая — жму на всю железку, увидел препятствие впереди — объезжаю. И встречаюсь я с разными людьми, вижу разные деревни, села, города… А твой оператор — это смотритель машины, ее придаток. И ты хочешь, чтобы я, развеселый хмелевец, ударник пятилетки, истратил свою единственную жизнь на операторство, прожил придатком машины? Нет, я останусь ее повелителем, руководителем, ее полновластным хозяином! Спасибо за внимание, дорогие товарищи. (В зале улыбки, смех, аплодисменты.)

Ф. Г. ЗАБОТКИН, председатель райпотребсоюза: Правильно говорил Витяй, одобряю. Он хоть и бужевольник, но местами действительный молодец и голова у него не только для беретки. На его грузовике мы везем товары без тревоги, хоть ширпотреб, хоть дефицит. Надо завезти по пути в Выселки — завозим, надо прямо на склад — везем на склад. А с твоей, Сеня, магистралью как? Она что, к областной торговой базе будет подходить? И к каждому, значит, учреждению, предприятию, заводу, фабрике, складу? Это что же такое получится в городе — грузопассажирское метро на поверхности? И стало быть, без вагонов, одни транспортеры? И как же я повезу на тех транспортерах дефицит? Под охраной? Но ладно, допустим, повез. И вот на пути от областного города у нас один районный поселок, четыре деревни и два села — всего семь остановок. Стало быть, там сходят люди, сгружаются грузы, И, значит, пока идет высадка-посадка, разгрузка-погрузка, вся дорога должна стоять, а то ведь задние секции накидают на остановленные передние людей и грузы, сделают затор, пробку… Нет, Сеня, не прогневайся, не сойдемся. (Разрозненные хлопки.)

И. ЛОМАКИН, строитель: Если Заботкину не подходит, то нам и вовсе гибель. Сборный железобетон без перегрузки на этой магистрали не подвезешь, цементный раствор, жидкий бетон, кирпич — тем более. Соображай хоть малость, Сеня! Тут ведь все равно самосвалы понадобятся, панелевозы, автокраны. Зачем же лишний раз грузить да разгружать. Или ты к каждому строительному объекту будешь вести свою магистраль? Смешно же!..

Начальник пожарной охраны т. БАШМАКОВ: Не смешно, товарищ Ломакин, а преступно. Изобретение новой дороги сделано, понимаешь, без всякого соблюдения (?), без учета (?) (Здесь и далее оратор допускает, с одной стороны, недоговоренности, с другой — лишние слова.) Может, понимаешь, возникнуть очаг на данной магистрали от замыкания или, извини-подвинься, от неисправности, небрежности? Может, понимаешь. А магистраль, извини-подвинься, закрыта в трубу от станции до станции, понимаешь. А раз закрыта и случится, извини-подвинься, пожар, как могут спастись пассажиры и что будут делать грузы, которые, понимаешь, не умеют бегать и даже двигаться самостоятельно? Извини-подвинься, но они погибнут. Все вместе, понимаешь, и каждый в отдельности. Где же безопасность нового объекта? Ее, понимаешь, забыли изобрести. Будете вы строить эту магистраль, понимаешь, или не будете, а приемный акт я вам, извини-подвинься, не подпишу.