Глава четвертая.
Детритовая балка
Пустыня – место откровений, генетически и физиологически чуждое, чувственно аскетичное, эстетически абстрактное, исторически враждебное… Ее очертания отличаются мощью и наводят на размышления. Разум поражен светом и пространством, необычностью сухости, высокой температуры и ветра. Небо пустыни окружает, оно величественно и ужасно. В других местах граница неба изломана или скрыта, а здесь, вместе с пространством над головой, она несоизмеримо огромней, чем в сельской местности или в лесах… В ничем не прикрытом небе облака кажутся более массивными, иногда грандиозно отражающими изгибы земной поверхности на своей впалой нижней части. Угловатость пустынного ландшафта придает облакам и земле монументальность…
В пустыню уходят пророки и отшельники, через нее идут пилигримы и изгнанники. Здесь основатели великих религий искали целительных и духовных преимуществ уединения – не для того, чтобы уйти от реальности, но чтобы обнаружить ее.
Пол Шепард “Человек и местность: исторический обзор эстетики природы”
Медвежий мак, Arctomecon californica, – дикий цветок, который во всем мире можно найти лишь в единственном уголке пустыни Мохаве. Поздней весной он быстро распускает нежные золотистые лепестки, но большую часть года неприметно стелется по раскаленной земле. Arctomecon californica настолько редок, что занесен в Красную книгу. В октябре 1990 года, более чем через три месяца после того, как МакКэндлесс покинул Атланту, рейнджер из Службы национальных парков Бад Уолш был направлен в отдаленные районы национальной зоны отдыха Озеро Мид для подсчета кустов медвежьего мака, чтобы федеральное правительство могло лучше понять, насколько они редки.
Arctomecon californica произрастает только на гипсовой почве того типа, который в изобилии встречается вдоль южного берега озера Мед, так что Уолш для ботанического исследования привел свою группу рейнджеров именно туда. Они свернули с Темпл Бар Роуд, проехали две мили по руслу Детритовой балки, припарковались неподалеку от озера и начали взбираться на крутой восточный берег, по склону из крошащегося белого гипса. Через несколько минут, когда они были уже высоко, случилось так, что один из рейнджеров сделал паузу, чтобы перевести дыхание, и оглянулся. “Эй! Посмотрите-ка! – воскликнул он. – Что это за чертовщина?”
На краю сухого русла, в гуще соляных кустов, неподалеку от которых они припарковались, под куском серого брезента покоилось нечто крупное. Когда рейнджеры стащили покров, они обнаружили старый желтый Дацун без номеров. Записка, прикрепленная к лобовому стеклу, гласила: “Этот кусок дерьма мне не нужен. Любой, кто его сможет вытащить, пусть забирает себе”.
Дверь оказалась незапертой. Панели пола заляпаны грязью, в основном – следами недавнего наводнения. Заглянув внутрь, Уолш нашел гитару Гианини, кастрюлю с $4,93 мелочью, футбольный мяч, мусорный мешок, набитый старой одеждой, рыболовные снасти, новую электробритву, губную гармошку, набор соединительных кабелей, двадцать пять фунтов риса и ключи зажигания, спрятанные в бардачке.
Рейнджеры обыскали местность в поисках “чего-нибудь подозрительного” и ушли. Через пять дней другой полицейский вернулся к брошенному автомобилю, без проблем завел его от своего аккумулятора и пригнал на стоянку Национальной ремонтной службы в Темпл Бар. “Он газовал со скоростью шестьдесят миль в час, – вспоминает Уолш. – Сказал, что это – машинка для чемпиона”. В поисках владельца, рейнджеры разослали телетайпные сообщения и пробили номер двигателя по базам данных, чтобы выяснить, связан ли Дацун с какими-либо преступлениями. Они ничего не нашли.
Шаг за шагом рейнджеры проследили серийный номер машины до корпорации Герц. Там заявили, что подержанный автомобиль был продан много лет назад, и они не имеют на него претензий. “О, круто! – подумал Уолш. – Подарок от дорожных богов! На нем можно отлично работать под прикрытием с наркоторговцами”. Так и случилось. Более трех лет парковая служба использовала Дацун для приобретения агентами наркотиков, в результате последовало немало арестов в криминализированной зоне отдыха, включая задержание оптового торговца метамфетамином, работавшего на стоянке для жилых автоприцепов около Буллхед Сити.
“Старичок до сих пор наматывает немало миль, – гордо говорит Уолш через два с половиной года после обнаружения Дацуна. – Капни в него бензина на несколько баксов, и он проездит целый день. Очень надежный. Я удивлен, почему до сих пор никто не вернулся за ним”.
Дацун, конечно, принадлежал Крису МакКэндлессу. Выехав на запад из Атланты с головокружительной скоростью, как и подобает адепту трансцендентализма, 6 июля он прибыл в Зону отдыха “Озеро Мед”. Игнорируя надписи, строго запрещающие езду вне дороги, он свернул с проезжей части в широкую песчаную балку и проехал две мили по направлению к южному берегу озера. Температура была 120 по Фаренгейту. Голая пустыня широко распростерлась, дрожа в знойном мареве. Окруженный кактусами, колючим кустарником и забавной суетой ошейниковых игуан, МакКэндлесс установил палатку в жалкой тени тамариска, греясь в лучах обретенной свободы.
Детритовая балка тянется на пятьдесят миль от озера Мид до гор к северу от Кингмана, собирая воду с немалой территории. Большую часть года она суха как мел. Летом, однако, перенагретый воздух поднимается над выжженной землей, как пузыри со дна кипящего котла, устремляясь в небеса бурными завихряющимися струями. Зачастую восходящие потоки образуют крепкие кучевые облака на высоте тридцать и более тысяч футов. Через два дня после того, как МакКэндлесс разбил лагерь у озера Мед, необычайно мощная завеса грозовых туч возникла в полуденном небе, и страшный ливень обрушился на Детритовую долину.
Лагерь МакКэндлесса стоял у края балки, на пару футов выше основного русла, и когда шквал коричневой воды обрушился с высоких равнин, он едва успел схватить палатку и вещи, чтобы их не смыло. Увы, ехать на автомобиле было некуда – единственный путь отступления превратился в мощную пенящуюся реку. Наводнение не смогло унести автомобиль или даже причинить ему серьезные повреждения. Но вода залила двигатель, и когда МакКэндлесс попытался завести мотор, это ему не удавалось, и в нетерпении он окончательно разрядил аккумуляторы.
Теперь у него не было возможности завести Дацун. Чтобы вывести автомобиль обратно на трассу, МакКэндлесс должен был известить власти о происшедшем. При этом едва ли удалось бы избежать докучных вопросов: Почему он проигнорировал предупреждения и свернул с дороги? Знал ли он, что регистрация автомобиля истекла два года назад, и с той поры не возобновлялась? В курсе ли он, что его водительское удостоверение тоже просрочено, а машина не застрахована?
Правдивые ответы на эти расспросы вряд ли бы понравились рейнджерам. МакКэндлесс мог попытаться объяснить, что он был ответственен перед законами высшего порядка – будучи новообращенным последователем Генри Дэвида Торо, он воспринял как евангелие его эссе “Гражданское неповиновение”, а потому считал моральным долгом пренебрегать законами штата. Было крайне маловероятно, что представители федеральных властей смогут разделить подобную точку зрения. Его ожидали тонны бюрократических бумажек и штрафы. Родителей, вне всяких сомнений, известят. Но был один путь, позволяющий избежать осложнений – просто оставить Дацун и продолжить одиссею пешком. Именно так он и поступил.
Крис не чувствовал растерянности. Напротив, он ощутил душевный подъем, восприняв наводнение как повод избавиться от ненужного багажа. Он старательно укрыл автомобиль брезентом, снял и спрятал номерные знаки штата Виргиния. Закопал свой винчестер для охоты на оленей и несколько других вещей, рассчитывая при необходимости вернуться за ними позже. Затем он совершил поступок, которым могли одобрить и Торо, и Толстой – сложил из всех оставшихся у него купюр кучку на песке – жалкий шалашик из бумажек номиналом не более двадцати долларов – и бросил в нее спичку. Сто двадцать три доллара в казначейских билетах быстро превратились в дым и пепел.