МЫ ПРИНИМАЕМ ГОСТЕЙ

Утро началось со скандала. После завтрака мы с Николаем спрятались в кустах и с наслаждением закурили. Только курящий человек поймет, какие это танталовы муки – иметь и не мочь! Иной раз до того хочется курить, что готов лезть на стенку, а улизнуть нет никакой возможности. Беседуя на эту тему, мы затягивались, пускали кольца и следили, как они тают в прозрачном воздухе. Неожиданно раздался возглас:

– Николай, где ты?

– Я здесь, дорогая, – отозвался Николай, вставая.

– Иди сюда… Боже! Ты… ты…

Таня начала заикаться по вполне существенной причине: в зубах у Николая была зажата сигарета. Таня с ужасом показывала на нее пальцем. Опомнившись, Николай элегантно выплюнул сигарету и с наглой невозмутимостью начал объяснять Тане, что это не сигарета, а мираж, что на самом деле он, Николай, жевал бумагу.

На крики Тани прибежала Нина и освидетельствовала меня. Нам понавешали столько ярлыков, что, будь мы людьми более впечатлительными, мы презирали бы себя до конца жизни. Мы были квалифицированы как безвольные тряпки, бесчестные обманщики и трусливые подобия настоящих мужчин. Таня изумлялась, как это она могла восемь лет жить с таким ничтожным человеком, как Николай, а Нина варьировала эту же мысль в отношении меня. Посоветовавшись, жены в заключение объявили, что больше они с нами не разговаривают, и добросовестно выполняли свою угрозу целых двадцать минут. По истечении этого времени Таня сердито спросила Николая, долго ли он будет молчать, как истукан, а Нина потребовала, чтобы я держал зеркало, пока она причесывается.

– Пусть хоть будет какая-то польза от этого человека, – сурово сказала она.

Таня с ней согласилась и велела Николаю сбегать к Рае за помадой.

– Будем сегодня великодушны, – предложила Нина. – И не хихикайте! Прощаем вас в последний раз.

Пока жены восхищались друг перед другом своим великодушием, мы с Николаем пришли к выводу, что те двадцать минут, когда мы были наказаны, едва ли не лучшие в нашей супружеской жизни.

И вдруг Нина сказала:

– А почему бы нам сегодня не принять гостей?

Вася оторвался от прыжков в высоту, замерил свой результат, который мог бы украсить таблицу рекордов санатория для ревматиков, и солидно сказал:

– Гости – это вполне. Это можно.

– А ведь правда! – восторженно подхватила Таня. – Ведь нужно как-то отметить наш отъезд!

– Решено, – констатировала Нина. – Готовиться начинаем немедленно. Позовем Раю с Петей…

– Моих мальчиков, – подхватила Таня.

– Ивана Антоновича, Лешкиного сторожа, – продолжала Нина.

– Полифема, – мрачно добавил Николай. – Бросьте вы эту чепуху, погуляем лучше и рыбку поудим.

Я сделал ему знак, чтобы он молчал. Я знал, что бороться с Ниной, когда она заболевает гостями, так же глупо, как заклинаниями останавливать наводнение.

– Кстати, – подозрительно глядя на меня, сказала Нина, – не вздумай повторить что-нибудь вроде той дурацкой шутки, слышишь?

Лично я против гостей ничего не имею. Пусть они ходят друг к другу или мирно сидят по домам – это в конце концов, их дело. Меня лично приводит в умиление мысль о гостях, которые сидят у себя дома. Гость, коротающий вечера в кругу своей родной семьи, мне близок и дорог, я готов облобызать его, как брата по духу.

Но Нина настроена по-иному. Ей кажется, что если она оторвет десятка полтора людей от домашнего очага, то этим она выполнит свое предназначение в жизни. Она чувствует себя удовлетворенной только тогда, когда на каждом квадратном метре нашей квартиры стоит, сидит или лежит гость. Иной раз гостей набивается столько, что протиснуться сквозь них можно только, как в троллейбусе, при помощи грубой физической силы. Одному гостю саданешь под ребра, другому растопчешь модельный полуботинок, третьего, которого сдавили со всех сторон так, что он уже стал синий и хрипит, вежливо попросишь подвинуться. Так в конце концов можно добраться до вешалки и снять пальто. А там, глядишь, кто-то из сердобольных гостей призовет:

– Граждане, давайте сдвигаться, жмитесь друг к дружке, человеку сесть надо. Садись, гражданин, в тесноте, да не в обиде.

Наш домашний прием проходит примерно так.

Утром Нина сообщает, что у нее для меня припасен приятный сюрприз: сегодня у нас будут гости. Причем они придут со своими детьми, и дети дадут концерт. Это исключительно интересно, правда? Я соглашаюсь, что увидеть концертную программу детей наших знакомых – это удача, которая выпадает на долю только избранных счастливчиков, людей, родившихся в сорочке. Я добавляю, что, к сожалению, сегодня вечером быть дома не могу, поскольку обещал Николаю играть с ним в шахматы. Нина сочувственно кивает и говорит, что она все предусмотрела. Николай приглашен вместе с Таней, сыном и шахматами к нам в гости.

В порядке обмена опытом расскажу, как проходил концерт силами детей наших знакомых.

Первым выступил восьмилетний вундеркинд со скрипкой. Сопровождаемый яростными аплодисментами своих родителей, он вышел на середину комнаты, воткнул себе в горло скрипку и начал довольно здорово имитировать драку котов на крыше в апрельскую ночь. Когда восхищенные родители спросили мое мнение, я сказал, что они могут чувствовать себя в полной безопасности и смело выходить на улицу, поскольку окна были закрыты плотно. Родители почему-то обиделись, отлепили своего Паганини от тарелки с халвой и ушли.

Не успел я как следует окрепнуть после всего пережитого в тот вечер, как у Нины возникла новая идея. Она сказала, что начинает подготовку к воскресному обеду, на который уже приглашены все возможные родственники: наши родственники, родственники наших родственников и родственники родственников наших родственников. Это около ста человек. Основная цель этого сборища – доказать мне, что мой организм курильщика находится накануне краха. Сводная рота родственников будет хором убеждать меня бросить курить.

И здесь я предпринял блестящий контрудар, на который намекала Нина. Я побывал в домоуправлении и обо всем договорился. То, что в воскресенье утром в нашей квартире начинается капитальный ремонт, Нина узнала за пять минут до прихода маляров…

Таня и Николай уехали за покупками в Лесную Глушь, а мы с Васей отправились приглашать соседей. За последние дни Вася очень изменился. Он мало говорил, на его лице часто можно было уловить задумчиво-мечтательное выражение: Вася переживал святую первую любовь. И даже Николай, у которого один вид нелепой Васиной фигуры вызывал буйный взрыв веселости, и тот старался не острить по его адресу. Тема Раи была для нас под запретом, и лишь Таня и Нина, томимые любопытством, выклянчивали у Васи крохи подробностей. И вдруг неожиданно для меня Вася сам заговорил на эту тему.

– Знаешь, брат мой, – торжественно сказал он, – все-таки было бы обидно постареть, так и не узнав, что такое любовь. Я люблю Раю всей душой. Меня особенно привлекает в ней то, что она не такая, как все женщины, а какая-то другая, особенная. И кроме того, она мне очень послушна, – без особой уверенности добавил Вася и пытливо посмотрел на меня. – Ты этого не заметил?

Я тактично кивнул и скорчил мину, которой Вася мог придать любое значение. То, что Рая в Васиных глазах какая-то другая, особенная, было ясно. А вот насчет того, кто кому будет послушен, у меня было настолько определенное мнение, что я ни за что не решился бы высказать его Васе. Иллюзии нужны влюбленному, как хворост для костра.

– И ты понимаешь, братишка, – трогательно признался Вася, – я ради нее готов… ну, буквально на все! Ради нее, – голос его поднялся до пафоса, – я готов даже голодать!

С этими словами Вася вытащил из кармана яблоко, впился в него и ускорил шаг. Если бы он знал, при каких обстоятельствах ему придется сегодня же доказывать свою любовь!

Удивительная вещь – любовь! Она – это жизнь через розовые очки, которых не чувствуешь, а когда почувствуешь, еще долго не хочется снимать. Хотя бы один раз в жизни любить необходимо, мне жаль человека, у которого нет в памяти этого светлого воспоминания о прошедших иллюзиях, когда она казалась лучше всех, с тем чтобы потом стать тоже лучше всех, но уже лишь для одного тебя… Это очень трогательное зрелище – старик и старушка, тихо бредущие в парке. Он нежно держит ее за локоть, смотрит на нее, и она для него та же, что и была тогда, в белом платьице до колен, только немножко постарше… Я не люблю старых холостяков, они эгоисты. Я уверен, что нет такого холостяка, который на старости лет не проклинал бы свою постылую свободу, давшую ему много мимолетных радостей, но отнявшую у него самое естественное, что требует от человека природа, подарившая ему жизнь, – семью. Одно дело удрать от жены в командировку и походить в холостяках недельку, и совсем другое – всю жизнь проночевать наедине с четырьмя стенами, немыми свидетелями тусклого, как свет лампады в сыром погребе, холостяцкого существования…