— Паланя Заведеева… Прости, меня, Христа ради, прости… Я твою работу погубила… в печке сожгла из сердца… из зависти… прости, Паланя, Христа ради!

— А! — отозвался эхом рыдающий голос "цыганки"… — А! — и она дала волю слезам, упав головой на стол.

Приютки, взволнованные и потрясенные этой сценой, повскакали с мест и частью окружили Паланю, частью бросились к Вассе.

— Как! Ты? Сидорова! За что? Ах, господи! Грех-то какой! И с чего ты это?

Но Васса, бледнее известковой стены столовой, молчала и только с мольбою глядела на тетю Лелю.

Расталкивая воспитанниц, с торжествующей улыбкой на губах к ней подходила Павла Артемьевна.

— Ага! Вот ты как! Так вот как! — заспешила она, волнуясь и задыхаясь, — полюбуйтесь на нее, дети! Хороша! Нечего сказать! Преступница! Дрянная злюка! Лгунья! Воровка! Ага! Осмелилась! Ну, да ладно — получишь свое, поделом получишь! Поделом! Марш со мною сейчас к Екатерине Ивановне! И духу твоего завтра же не будет у нас, мерзкая девчонка!

Тут надзирательница средних, пылая негодованием и гневом, схватила за руку потерявшуюся Вассу и потащила ее к дверям.

В тот же миг перед ними как из-под земли выросла маленькая фигурка горбуньи.

— Оставьте девочку, Павла Артемьевна! — прозвучал твердо и резко ее далеко слышный голос, и она в волнении провела рукою по своим стриженым волосам. — Оставьте Вассу. Она поступила очень дурно и нечестно. Но и перенесла, понятно, тяжелое наказание укоров собственной совести и того стыда, который пережила сейчас и еще переживает в эти минуты. К Екатерине Ивановне же ее не трудитесь вести. Екатерина Ивановна знает все о ее поступке и простила девочку.

При последнем слове горбатенькой надзирательницы Васса вырвала свою руку из руки державшей ее Павлы Артемьевны и, кинувшись к тете Леле, разрыдалась у нее на груди.

— Никогда… Никогда… не буду больше… Вы увидите… Я исправлюсь… я другая буду… Спасибо вам! Спасибо Катерине Ивановне… Милая, родненькая тетя Леля. Золотенькая! Ангелочек! Век… не забуду, век! — И прежде чем кто-либо успел удержать ее, Васса скользнула на пол к ногам горбуньи и, обвив руками ее колени, покрыла их градом исступленных поцелуев и слез…

Глава двадцать первая

Рождество… Сочельник… Целый день бушевала метелица за окнами, пела, выла, и ветер крутил и плакался в старом приютском саду… К вечеру вызвездило прояснившееся морозное небо… Ярче и красивее всех других звезд показалась голубовато-золотистая Вифлеемская звезда.

Кучка малышей-стрижек сгруппировалась у одного из окон и, приникнув захолодевшими лбами к стеклу, смотрят не отрываясь на притягивающую их с высоты своего небесного терема красавицу звезду, тихо перешептываясь между собою.

В другом, противоположном углу рабочей, тесно прижавшись друг к другу, сидят Дуня с Дорушкой.

Дорушка, блестя разгоревшимися глазками, оживленно рассказывает маленькой своей подружке:

— Вот погоди, Дунюшка, откроют двери, тетя Леля за рояль сядет, а мы войдем парами… На середине залы елка… Зеленая… пышная… до потолка… А под елкой подарки и гостинцы на столе разложены… А кругом мы кружиться и хороводы водить будем. Песни петь… А гости на нас смотреть будут, слушать нас… Гостей понаехало видимо-невидимо, все важнющие барыни в шелках да бархатах… А потом баронесса подарки раздавать будет. Старшие плясать пойдут, а для нас игры устраивать будут. Большие играть с нами станут тоже… А на елке свечи горят! Много… А потом елку уберут… На двор вынесут… Ты никогда не видала елки, Дуняша?

Не успела ответить Дуня, как широко распахнулась дверь рабочей, и тетя Леля в новом сером, с пелериной из кружев, скрывающей ее горб, платье появилась на пороге комнаты.

— В залу, детвора, в залу… В пары стройтесь, клопики мои… Без шума только, без суеты… Тихонько!

Радостно взволнованные детишки с напряженно выжидательными рожицами, шумя новеньким ситцем праздничных платьев, торопливо становились в пары.

Шибко билось сердечко Дуни, когда она входила в залу, где уже собралось все начальство, гости и два старших отделения, целый день украшавшие ель.

— Ax! — одним общим вздохом вырвался крик восторга из детских грудок.

Пышная зеленая красавица-елка, отягощенная грузом блестящих безделушек в виде стеклянных шаров, звезд и цепей, сверкающая бесчисленным множеством огней, величественная и гордая, стояла посреди залы, распространяя чудеснейший и сладкий запах смолы и хвои далеко вокруг себя.

Дуня даже ручонки прижала к сердцу, замирая от охватившего ее при виде пленительного зрелища восторга… Ничего, ничего подобного не видела она еще в своей коротенькой детской жизни!

— Хорошо? — шепотом осведомилась у нее Дорушка.

— Ax! — могла только снова вздохнуть восхищенная девочка.

Как и предсказывала Дорушка, тетя Леля села за рояль.

Звуки рождественского тропаря огласили залу, наполненную блестящей толпою приглашенных.

Все встали и повернулись к образу, гости, начальство и воспитанницы. "Рождество твое Христе боже наш", — зазвучало соединенным хором молодых и детских голосов. За рождественским тропарем следовал национальный гимн, по окончании которого все приютки, как один человек, повернулись к Наруковой и проговорили тем же дружным хором:

— С праздником вас, Катерина Ивановна! — Затем, отыскав изящную, нарядную в белом роскошном платье фигуру баронессы: — С праздником вас, Софья Петровна!

Тем же порядком, обращаясь к каждой из помощниц, поименно поздравили всех трех воспитательниц… Елену Николаевну, Павлу Артемьевну и всеобщую любимицу тетю Лелю. И наконец обратились ко всем гостям:

— С праздником вас, господа наши благодетели!

Во время этих обязательных ежегодных поздравлений глазенки малышей-стрижек то и дело косили на правую сторону елки, о бок которой помещался длинный стол с лакомствами и подарками. По другую, левую сторону находился точно такой же стол с подношениями начальству, с рукодельными работами девочек, предназначенными для попечителей, начальницы и почетных гостей.

Зоркие детские глазенки издали старались рассмотреть надписи на билетиках, прикрепленных к вещицам, уложенным на правом столе. Каждая из девочек мечтала о том, что придется на ее долю.

Вон, на самом краюшке стола лежит недорогая куколка в розовом платье… Кому-то достанется она! А вон ящик с красками! Какой счастливице достанутся краски! Дальше прехорошенькая шкатулочка для работы… Кто-то получит ее!

Впрочем, и старшие волновались не менее малышей, силясь разглядеть подарки.

Куски батиста на кофточки, шерстяные платки, цветные чулки, дешевые муфточки, туфли, недорогие серебряные брошки с эмалью — все это заставляло разгораться молодые, выжидательно устремленные на подарки глаза.

Но и девушки, и дети знали прекрасно, что прежде, нежели приступят к раздаче подарков, пройдет еще целая вечность. Приютки по примеру прошлых лет помнили это. И действительно, тотчас после поздравлений начальства началась программа праздника.

Маруся Крымцева, регент приюта, вышла на середину залы и своим звучным красивым голосом рассказала историю рождения Спасителя в Вифлеемской пещере.

Потом Феничка Клементьева прочла стихотворение на ту же тему.

Затем соединенный хор пропел под аккомпанемент пианино красивую старинную песню о Рождестве Христа.

Наконец крошка Оля Чуркова вышла вперед с огромной звездой, сделанной из золотой бумаги, и заговорила скороговоркой:

— А вас всех с праздником поздравляю, — поклонилась низко и юркнула в толпу стрижек под всеобщий одобрительный смех.

— Дети, окружите елку! — послышался наконец голос начальницы, и стрижки, чинно взявшись за руки, повели вокруг зеленой красавицы огромный хоровод, выпевая высокими пискливыми голосами: