Мужчина тоже встал.

- Пелагея Прохоровна… позвольте мне… просить вас, - начал он нерешительно.

- Ну?! - недовольно произнесла Пелагея Прохоровна.

- Простите меня великодушно. Я слышал, вы изволили обидеться.

- Кабы умен был, не орал бы во все горло.

- Ну, простите же меня… - И он взял ее руку, крепко стиснул и прибавил: - Ей-богу, это меня черт сунул… Я давно хотел объяснить это… Ну, скажите, вы не сердитесь?

- Пустите!

- Нет, вы скажите.

- У! какой невежа!.. - И Пелагея Прохоровна отвернула лицо. Мужчина выпустил руку и сказал:

- Простите великодушно, што я задержал вас…

Но Пелагея Прохоровна не удостоила его ответом и вошла во двор. Она остановилась у лестницы и стала припоминать, что она сказала своему врагу. Кажется, ничего, но только как-то по-девичьи… И зачем он непременно тут?

Она задумалась… Ничего у ней не выходило, кроме того: "Какой ласковый… Этот не как Короваев!"

Опять стала думать: "И зачем он тут? Да я его часто вижу, только не в этой смешной ермолке… Ах, кабы он был кержак… то, бишь, раскольник… Экая я дура, о чем задумала, а там, поди, бог знает што творится наверху-то!" И Пелагея Прохоровна побежала кверху, и ей было легко бежать; она думала: не боюсь я тебя, поганый бульдог!

Только что Пелагея Прохоровна разделась и легла спать на свою кровать, как майор подошел к ней со свечкой и, схватив ее за волосы, проговорил с яростию:

- Где ты была, гадина!

- Неужели мне и на улицу нельзя выйти? - ответила кухарка тоном никого не боящейся женщины и правой рукой вышибла из руки майора свечку. Майор выпустил ее волосы, но схватил за рубаху. Пелагея Прохоровна встала, но почувствовала крепкий удар в щеку, потом еще удар.

- Вон, тварь поганая! - кричал майор. - Разве я не знаю, куда ты ходила?! Вы все заодно с моей женой… Вон!! - И майор стал толкать Пелагею Прохоровну.

- Расчет наперво подайте, паспорт!.. - кричала Пелагея Прохоровна вне себя.

Но майор ничего не слушал; Пелагея Прохоровна не могла защищаться и выскочила в сени.

- Куда?.. - крикнул майор в сенях.

Пелагея Прохоровна спустилась по лестнице.

Майор постоял немного у перил и ушел в квартиру.

Ставши у крыльца, Пелагея Прохоровна заплакала. Вдруг кто-то в коридоре отворил дверь, к Пелагее Прохоровне подошла пожилая женщина. Это была нянька нижних жильцов, Дарья Васильевна.

- Кто это?! А! Пелагеюшка… што, не прибил ли он тебя? - спросила она нежно.

- Бог с ним… завтра от места отхожу.

- Ну, полно-ко! Твоя-то барыня говорит, што все это будто от тебя… Мы ее спрятали.

- Врет барыня… Она сама задирает… Скажите ей, што она ошибается.

- Мне што?.. Я бы тебя пригласила, да сама знаешь, я в людях живу; каково еще моей барыне понравится.

- Да я где-нибудь.

Пелагея Прохоровна вышла за ворота, потому что ей не к кому было идти и не хотелось кланяться и просить приюта.

Был уже сентябрь месяц на исходе; дул резкий холодный ветер с реки. Луна освещала набережную и Неву с ее судами и барками. И здесь и кругом было тихо, только в реке плескались волны, скрипели суда и барки с дровами, лесом и камнем.

"Вот и опять одна и опять без приюта", - думала Пелагея Прохоровна, уперлась о фонарный столб, на котором не было фонаря, и задумалась. Но в голову ничего не шло хорошего, как будто майор весь мозг вытряс из головы. А ветер так и дует; Пелагею Прохоровну начинает трясти от холода.

- И это столица! Уж если здесь такая жизнь, где же лучше? - сказала она, глядя на реку.

- Пелагея Прохоровна… што вы тут делаете? - произнес вдруг позади ее мужской голос.

Пелагея Прохоровна обернулась; перед ней стоял рыжеволосый мужчина в том же наряде, в каком он был часа за два тому назад.

- Ведь вы простудитесь… - опять произнес он с сожалением.

- А вам-то что? Што вы за мной ходите? - недовольно проговорила Пелагея Прохоровна.

- Всякий вам то же скажет, что и я… Али вам жизнь надоела?.. Да вы идите лучше хоть во двор.

- Куда же я пойду… Уж я не пойду больше туда.

- Экие вы спесивые… Все же за паспортом али за деньгами придется идти. Прошу вас, отойдите отсюда, пожалейте себя.

Пелагея Прохоровна пошла к дому. Во дворе бушевал майор.

- Где жена? - кричал он.

- Эко горе… Не проходила Вера Александровна? - спрашивал во дворе дворник.

- Да вы все, подлецы, спали! - ревел майор, и слышно было, как он бил дворников по щекам.

- Господи! я боюсь, как бы он сюда не пришел! - сказала шепотом Пелагея Прохоровна, смотря на мужчину и дрожа от холода и от страха.

- Ну дак что! Пусть только тронет… Я покажу ему, кто из нас сильнее.

Но голос майора затих во дворе; по-видимому, он ушел куда-то.

- Вы постойте тут, а я посмотрю, куда он ушел, и похлопочу, где бы вам ночевать.

- Уж не беспокойтесь, я и здесь просижу.

- Ну, и значит, што вы дура!

И мужчина ушел во двор.

Пелагея Прохоровна не знала, что ей делать. Эта сцена вышла так неожиданно, что она не могла ничего придумать. Если бы она знала, что майор ее прибьет и прогонит сегодня ночью, она бы позаботилась о ночлеге. А теперь не сидеть же ей, в самом деле, на улице в такой холод? При этом она обозвала себя дурою за то, что стала у самой реки в одной рубахе, без платка на голове и босиком, когда могла бы спрятаться где-нибудь в подвале и таким образом избежать встречи с этим мастеровым, от которого теперь все узнают, что она стояла на улице в таком виде. "А он человек добрый, хороший и на тех подмастерьев, што я видела здесь, не походит", - думала она об этом мастеровом, не сердилась на его навязчивость, а ждала, где-то он ее приютит ночевать.

На улицу вышли дворник и лавочник Иван Зиновьич Большаков, за ними шел и мастеровой.

- Эдакой проклятый… Штоб ему лопнуть, живодеру! - говорил дворник.

- Пелагея Прохоровна… пожалуйте к нам, не побрезгуйте, - сказал лавочник, подойдя к Пелагее Прохоровне.

Пелагея Прохоровна не знала, что сказать. Ей вдруг представилось, что Агафья Петровна сделается еще надменнее и ей придется унижаться перед нею.

- Нет, я в другое место.

- Ну, полноте. Вон и Игнатий Прокофьич тоже советует, - указав на мастерового, проговорил лавочник и прибавил: - У меня места много, хватит.

- Именно! А я завтра наведаюсь к хозяину, может, и ничего, - сказал дворник.

Все вошли во двор. Большаков спустился налево в подвал, в свою квартиру, заключавшуюся из одной комнаты, с двумя окнами у самого потолка и с русскою печью, и из овощной мелочной лавочки.

VII ЖЕНА ИВАНА ЗИНОВЬЕВИЧА БОЛЬШАКОВА НАХОДИТ, ЧТО ПЕЛАГЕЯ ПРОХОРОВНА НЕ ГОДИТСЯ ЕЙ В КУХАРКИ

Комната, или изба со сводами, была просторная, но так как она примыкала к лавке, то до половины была загромождена кадками, кулями и мешками, которые лежали тут потому, что Иван Зиновьич Большаков не имел ни погреба, ни ледника. В комнате было тесно и грязно; а так как на окнах были наставлены разных величин банки с вареньями, изюмом, миндалем, черным немолотым перцем и тому подобными мелочами, то даже и днем тут было не совсем светло. По-видимому, Иван Зиновьич не заботился ни о свете, ни о просторе и чистоте своего помещения. Имея жену, работящую женщину и хорошую хозяйку, и выторговывая в сутки от двух до пяти рублей барыша, он этим помещением был бы совершенно доволен, если бы не дымила в ветер печь, не текла в лавочку и в комнату со двора вода весной и осенью и если бы он имел ледник, в котором можно было бы дольше сохранять масло, молоко и рыбу. Но уж такова русская неподвижность, или привычка к одному месту, что Иван Зиновьич каждую весну и каждую осень собирается переехать на другую квартиру, но летом и зимой раздумывает, потому что летом выручает много, а зимой ему кажется, что все равно, - где бы ни нанял квартиру, везде холодно; а во-вторых: "Ведь прожил же я здесь семь лет, авось и восьмой проживу. Вот разве когда кончится срок контракту, тогда подумаем". К этому еще присоединялись хлопоты по переноске и перевозке вещей: "Все это было припасено не враз, а помаленьку да потихоньку; все это хоть и дешево куплено, дешевле, чем на толкучке, а стань-ке переносить или перевозить - половины не досчитаешься, и заводись опять снова; а мы знаем, каково опять сызнова-то обзаводиться".