И двух недель не прошло со дня воцарения Шуйского, а в Москве уже вспыхнул мятеж к его низложению; в заговоре участвовали многие бояре. Царь вышел к бунтовщикам и, укоряя бояр в непостоянстве, сказал:

— Не хитрите, если я вам не угоден! Вы меня избрали, вы же властны и свергнуть… Упрямиться не буду!

Слова были справедливые и основательные, но тон, которым они были произнесены, и слезы, струившиеся по лицу Шуйского, доказывали, каких душевных усилий стоила ему эта уступка народному неудовольствию.

— Ищите себе другого царя! — продолжал Шуйский, снимая с головы шапку Мономаха и бросив свой посох на землю…

Бояре молчали.

— А если я царь, — воскликнул Василий Иванович, снова надевая) царский венец, — то горе мятежникам и крамольникам!

Мятеж был усмирен; зачинщиков сослали, и тишина в столице н4 время водворилась, зато вспыхнул бунт в Путивле, разожженный тамошним воеводою князем Григорием Петровичем Шаховским. Он распустил слух, будто Димитрий Иванович жив, вторично спасенный от смерти благодаря подмену его особы каким-то немцем, вместо его умерщвленным… Шаховской при этом ссылался на маску, которою закрыто было лицо убиенного самозванца, выставленного на Лобном месте. К Шаховскому присоединился князь Андрей Телятевский, воевода черниговский, и тогда вся Южная Россия отложилась от Москвы и провозгласила своим царем тень убитого самозванца. Жертвами мятежников падали воеводы, землевладельцы и лица духовного звания, верные присяге своему царю Василию. В Сендомире нашел себе приют в доме жены Мнишка дворянин Михайло Молчанов, выдававший себя и признаваемый поляками за Димитрия Ивановича. Полчища мятежников под предводительством Пашкова, Болотникова, Сунбулова и Прокопия Ляпунова, побеждая царские дружины, приближались к Москве… Единственным защитником престола в эту тяжкую годину был племянник царя Василия, молодой князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский. Он разбил мятежников на берегах Пахры, чем, впрочем, не попрепятствовал им придвинуться к стенам столицы и расположиться укрепленным лагерем в Коломне. Здесь Ляпунов и Сунбулов, убедись в обмане, которым злоумышленники волновали народ, покорились царю Василию и принесли ему повинную голову. За это царь взыскал их своими милостями, а Прокопия Ляпунова пожаловал в думные дворяне. Пашков и Болотников, продолжавшие упорствовать, были разбиты Скопиным-Шуйским близ монастыря Даниловского (2 декабря 1606 года). Болотников бежал в Серпухов, откуда, укрепясь, писал к мятежникам, чтобы они озаботились приисканием нового самозванца. Шаховской и Телятевский выбрали Лжепетра — разбойника Илейку, свирепствовавшего на Волге… Но имя было неподходящее: нужен был не Петр, а Димитрий! Нечего было делать, пришлось до времени довольствоваться хоть и этим, и бунтовщики, им предводимые, двинулись к Калуге выручать Болотникова… Нет возможности следить за развитием и распространением мятежа по всей России; скажем только, что все царство было раздроблено на партии, к которым приставали города. В одном признавали царя Илейку, в другом — невидимку Димитрия, в третьем — Шуйского, не повинуясь никому! Воевод резали, помещиков душили, имущества их и самые церкви Божий грабили. Россия была погружена в совершеннейшую анархию! Возмущенная слухами и подметными грамотами, Москва недоумевала, кого ей признавать царем: Василия или призрачного Димитрия? Для разрешения этого вопроса Шуйский, призвав в столицу патриарха Иова, собрал великий земский собор (20 февраля), на котором Иов усовещевал народ, доказывая ему недавнее заблуждение в признании царем бродяги и укоряя за новое: за сомнение в законности выбора Шуйского в цари; заклинал москвитян повиноваться ему и только ему одному, если им дорого счастие и спокойствие отечества. Эти увещания, хотя и ненадолго, воскресили в москвитянах чувства верности присяги ими избранному царю, а от них сообщились войскам и воеводам. Дела Шуйского приняли, хотя и очень медленно, лучший оборот. Города постепенно покорялись царю Василию; победы Ивана Никитича Романова, Истомы-Пашкова и героя Скопина-Шуйского значительно ослабили силы мятежников, еще упорствовавших в чаянии прибытия к ним их фантастического царя Димитрия. 5 июня 1607 года царские воеводы Голицын и Лыков одержали решительную победу над войсками Илейки на берегах Восми; сам Василий разбил их под Алексиным; 30 июня была начата осада Тулы, где укрепился Болотников и которая через четыре месяца (10 октября) была взята царскими войсками: Шаховской, Телятевский, Болотников сдались сами и головою выдали Василию злодея Илейку. В замену этого самозванца, повешенного Шуйским, в Стародубе нашли нового, которому пан Маховецкий и казацкий атаман Заруцкий дали все средства выдать себя за Лжедимитрия, спасенного от смерти во время московского мятежа. Около этого злодея (поповича Матвея Веревкина, а по словам некоторых летописей — крещеного еврея) вскоре собрались сильные полчища русских мятежников, ляхов и казаков… Пламя мятежа, потушенное Шуйским в одном конце его царства, с неукротимою силою вспыхнуло в другом. В исходе 1607 года новый Лжедимитрий, выступив из Трубчевска, осадил Брянск, от стены которого (15 декабря 1607 года) был отбит царскими воеводами, князьями Литвиновым и Куракиным. Отступив в Орел, самозванец писал оттуда грамоту в Ярославль к Мнишку, уверяя его в содействии Сигизмунда и готовности всей Речи Посполитой помочь царю Димитрию вторично взойти на родительский престол. В Орел к самозванцу беспрепятственно прибыли три тысячи польских всадников с князьями Рожинским и Адамом Вишневецким. Сказка о самозванце, поднятая из крови и грязи, опять пошла ходить по святой. Руси, смущая легковерных и умножая ополчение самозванца толпами разбойников, бродяг и вообще недовольных царем Василием Шуйским.

Этим временем, когда более энергичный правитель царства для блага подданных позабыл бы о собственной семье, Шуйский сочетался браком (в январе 1608 года) с молодой княжной Мариею Петровною Буйносовой-Ростовской. Псковский летописец говорит, что брак этот был пагубою царя: дряхлый Василий, страстно влюбленный в молодую свою супругу, впал в негу, стал пренебрегать государственными делами, посвятив все свои мысли и заботы очаровавшей его красавице. Почти до семидесяти лет дожил этот крамольник, не изведав чувства любви, и вдруг на старости лет как будто переродился и по чувствам к жене превратился в пылкого юношу… Жил, можно сказать, ненавистью, а на краю гроба вкусил сладость любви, как праотец наш пред изгнанием из рая. Усиление самозванца требовало, однако же, решительных мер, и Василий отправил против него сильную рать под предводительством брата своего Димитрия и князей Голицына, Лыкова, Волконского, Нагого и Куракина. Шведский сановник Петрей, в это время находившийся в Москве, остерегал Василия, говоря, что самозванец — новое орудие Польши и папы, и предлагал царю содействие войсками и деньгами короля шведского Карла IX. Василий, полагаясь на собственные силы, отказался.

Царские дружины перезимовали в Волхове и тем дали возможность войскам самозванца безнаказанно выжигать города и селения и приближаться к Москве. По царскому указу 13 апреля Димитрий Шуйский выступил наконец навстречу самозванцу, и в десяти верстах от Волхова произошла отчаянная битва, окончившаяся совершенным поражением царских войск и бегством воевод к Москве; князь Третьяк Сеитов с 5000 воинов передался самозванцу. Такова была несчастная судьба Василия Шуйского: храбрые воеводы изменяли ему, трусы и малодушные хранили верность, но что в ней было проку? Пришлось Василию из наступательного положения принять оборонительное и позаботиться о спасении Москвы. Ополчение, собранное из немногих тысяч верных и честных людей, заняло берега Незнани между столицею и Калугою; начальство над ними вместо смененного Димитрия Шуйского вверено было ему ненавистному Скопину и боярину Ивану Романову. Подчиненные им начальники отдельных полков князья Катырев, Трубецкой и Троекуров начали склонять войска свои к измене. Заговор был открыт вовремя, злоумышленников сослали; но весть о неблагонадежности царских войск придала много бодрости полчищам самозванца. Первого июня 1608 года он занял село Тушино в 12 верстах от Москвы, где устроил превосходно укрепленный лагерь. Вместо того чтобы одним ударом вытеснить опасного противника, царь тратил время на переговоры с польскими посланниками, имевшими в то же время самые дружественные сношения и с Тушинским вором. 25 июля между Россиею и Польшею было заключено и крестным целованием скреплено следующее перемирие: 1) в течение трех лет и одиннадцати месяцев договаривающимся державам между собою не воевать; 2) в этот период озаботиться заключением вечного мира или двадцатилетнего перемирия; 3) России и Польше владеть теми областями, которыми владеют; 4) Россия не будет помогать ни войсками, ни деньгами врагам Польши, ни Польша врагам России; 5) последняя на собственный счет отпустит воеводу Мнишка, дочь его и всех находящихся в плену поляков; 6) Рожинский, Вишневецкий и прочие воеводы польские, сражающиеся за самозванца, обязуются немедленно оставить его службу и впредь подобным ему не помогать; 7) Мнишек и дочь его обязуются не называть злодея: первый — зятем, вторая — супругом; 8) последняя, кроме того, навсегда отрекается от титула царицы московской. Ни одна из этих статей не только не была исполнена поляками, но, в противность закону и совести, все действия их клонились к самому наглому нарушению договора. Польские дружины Тушинского вора подступили к Москве до самой Ходынки; войска его усилились 7000 всадников, прибывших под начальством усвятского воеводы Яна-Петра Сапеги, который двинулся к Троицко-Сергиевской лавре… Пан Лисовский с 30 000 войска овладел Коломною, с трудом отнятою воеводами Бутурлиным и Глебовым. Сапега разбил наголову Ивана Шуйского и князя Ромодановского под селом Рохманцовым и, гнав царские войска на протяжении 15 верст, спокойно продолжал свой путь к обители св Сергия. К довершению вероломства Мнишек с дочерью вместо возвращения в Польшу бежали к самозванцу в Тушино и именно признаки в нем Димитрия, спасшегося от смерти. Измена возрастала не по дням, а по часам, воины и народ играли присягою: целуя крест Василию сегодня, они назавтра толпами бежали в Тушино! Пришлось ц]уйскому искать защиты против своих у иноземцев, и он, смирив гордость, послал Скопина-Шуйского к королю шведскому Карлу IX со смиренною просьбою о пособии войсками и деньгами. Подобного же содержания грамоты были посланы Шуйским к императору австрийскому, королям датскому и английскому… Но европейские державы приняли в тогдашних бедствиях России точно такое же участие, какое принимают ныне в бедствиях Франции, т. е. решительно никакого!