И зачем эти караулы по деревням? И кого это они ловят? Конокрадов, воров? Так конокрад с лошадьми мимо караула нарочно и поехал! Так ты вора и поймаешь — на лбу у него написано, что он вор. — «Кто едет?» — «Свои люди». Караульные видят, что действительно мужик, свой человек, ну и ступай с Богом. Так вор и станет одеваться по-барски, по-немецки, чтобы его караульные остановили. От пожаров караулы тоже не помогли. Никогда столько пожаров не бывало, как в прошлом году, когда завели караулы. Мужики объясняют, что караулы заведены для «строгости», чтобы, значит, «строго». А что стоят мужику эти караулы! Не говорят уже о штрафах, о недосчитанных зубах, если оценить только время, потраченное мужиками на караулы, полагая всего по 30 копеек за ночь на двух человек, составится громадная сумма в сто рублей в год на каждую деревню. Сто рублей на каждую деревню! Да за эти деньги всех воров и конокрадов купить можно. Я в своем имении давно уже пришел к тому, что уничтожил сторожей и караулы, потому что, в общей сложности, это убыточнее конокрадства. Это то же самое, что починка проселочных дорог: если дорога, по-моему, хороша, то есть я могу удобно проехать в телеге, то разных выдумок — окапывания канавами и т. п. — я просто не исполняю, пусть кто хочет починит сам и потом вытребует с меня деньги. Зимою насчет караулов легче стало. Наступили холода, пошли вьюги, метели, глубокие снега, долго ли заблудиться в глухом месте и замерзнуть… Притихли, много притихли зимой, зато весной расходились еще пуще прежнего.

Допекают мужиков, а уж как евреев доняли, так удивительно даже, как это евреи живут. Всегда еврей должен бояться, всегда можно к нему придраться, всегда можно его обидеть, сорвать с него, да и он сам знает, что без этого нельзя — бери только свое «полозоное». И это положенное как-то тотчас у них, евреев, определяется само собою. Явился новый род начальников, явилось для них и «полозоное».

У нас евреям прежде вовсе не дозволялось жить, теперь дозволяется жить только ремесленникам. Между тем, есть евреи, которых отцы тут жили, которые сами тут родились и народили кучу детей. Разумеется, теперь это все красильщики, дистилляторы и т. п. Жить ремеслом в деревне, конечно, невозможно, да это и не в натуре еврея, а потому живущие здесь евреи содержат мельницы, кабаки, занимаются торговлей и разными делами. Все это запрещено, но все так или иначе обходится. Помещикам евреи выгодны, потому что платят хорошо и на всякое дело способны. Преимущественно евреи ютятся около богатых, имеющих значение помещиков, в особенности, около винокуренных заводчиков. Как бы там законно ни было все оформлено, но придраться начальнику все-таки можно, и еврей это должен чувствовать и чувствует. Наконец, если сам еврей живет законно и у него все «билеты» в порядке, так опять-таки может оказаться, что у него незаконно проживает какой-нибудь родственник, какой-нибудь учитель для детей или просто наехали разные незаконные евреи к какому-нибудь празднику, свадьбе, шабашу. Евреев преследуют не постоянно, а как-то годами. Иногда их совсем не трогают и, отдавая свое «полозоное», евреи живут спокойно. Нет приказа свыше, а без особого приказа на каждый раз никакие правила, распоряжения, постановления, вообще все, что у нас называется законом, не исполняются и не требуются. Потому-то только и можно жить, ибо «если все по законам жить, то и самому господину становому приставу жить будет не можно», говорил один мой знакомый еврей. Иногда евреи подолгу живут спокойно без всяких ремесленных свидетельств — и ничего. В такие мирные времена в подходящих местах, близ строящейся дороги, близ винокуренных заводов, больших лесных заготовок, вообще, где предприимчивый умственный еврейский человек может орудовать и наживать деньгу, евреев распложается множество. В то время, когда я приехал в деревню, у нас был для евреев именно такой мирный период, когда их не гнали и не преследовали, к тому же перед тем строилась железная дорога и гешефту всякого было много; будки строить, шпалы резать, камень добывать, хлеб для рабочих доставлять, о водке и говорить нечего. Конечно, и бревно мужик режет, и камень мужик дробит, и водку мужик пьет, но без умственных евреев ничего этого он делать не может. В это время евреев здесь было множество, чуть не на всех, даже самых маленьких, мельницах евреи сидели, кабаки содержали и всякими гешефтами занимались совсем мещан отбили, потому что куда же какому-нибудь мещанину против еврея.

Вдруг началось гонение на евреев. Не дозволяют жить тем, которые не имеют ремесленных свидетельств, а таковых ни у одного нет. Ну евреи отмалчиваются, отсиживаются. Не помогает. Гонят, приказ за приказом, сотскому: выпроводить из уезда! Напоят сотского раз, напоят другой, сунут что-нибудь… опять приказ за приказом! Полетели евреи свидетельства добывать и «своих старших» просить, чтобы помогли, похлопотали. Иные добыли, другие нет, а тем временем, пока «свои» выхлопотали, все идут приказы да приказы. Ничего не поделаешь, начались выпроваживания евреев из уезда в уезд. Нельзя на месте оставаться, нанимает еврей подводы, забирает весь свой скарб, пуховики, скот, кур, еврейку, детей, переезжает в соседний уезд, поселяется там и живет, пока не погонят и оттуда. Тогда он, смотря по обстоятельствам, едет или третий уезд, или возвращается в прежний. Разумеется, такие перекочевывания не могли быть продолжительны. Поубавилось евреев, но оставшиеся жили довольно спокойно, а помаленьку стали и опять появляться новые.

Но вот наступили новые начальники. Эти скоро узнали, где раки зимуют , житья не стало евреям: никакое «полозоное» не удовлетворяет.

Однажды, обходя поля, я встретил еврейку, торгующую разным молочным товаром.

— Барин, а барин, куда тут дорога ближе в город проехать, — остановила она меня. Я указал дорогу.

— А чи есть тут по дороге господа?

— Да вот сейчас за леском начальник живет, он из «благородных», семейством живет, может, и купят что!

— Начальник! Ах, миленький барин, нет ли другой дороги, не можно ли как начальника объехать?

— Можно. Да разве у тебя что не в порядке.

— Нет, все в порядке.

— Так чего же ты боишься, он — ничего.

— Миленький барин, долго ли бедную еврейку обидеть!

Разумеется, я указал еврейке другую дорогу. И вот разнесся как-то слух, что их уничтожают. Заехал ко мне знакомый еврей, который контрабандой родился здесь еще в то время, когда евреям не дозволялось у нас жить, контрабанды же вырос и контрабандой сам наплодил детей. Я сейчас догадался, что еврей, проезжая мимо, не утерпел, чтобы поделиться свеженькой новостью.

— Уництозают! Уництозают!

— Ну, и слава Богу, — перекрестился я.

Еврей по ошибке тоже чуть не перекрестился.

— А все наси выхлопотали, — похвастался еврей. — Потому, всего им мало. Ну, возьми свое «полозоное», и то и денег, и муки, и круп, и петуха. Разве так мозно?

Потом оказалось, что вовсе не уничтожают, а еще, говорят, он будет и подати собирать, и за правильной продажей вина смотреть. Отлично. Чего доброго, налетит, увидит, что пунш, сидя на балконе, попиваешь: «Зачем, — скажет, — водою разбавляете? Отчего не пьете как есть за печатью? Штраф!» Ведь и водку полагается пить непременно узаконенной крепости и не менее определенного количества. Зимою как-то был я в городе, зашел после театра в ресторан и спросил рюмку коньяку.

— Рюмку коньяку нельзя-с.

— Разве у вас нет коньяку?

— Есть-с. Только рюмочкой пить нельзя-с.

— А как же?

— Извольте шкалик взять, за печатью-с.

— Мне маленькую рюмочку. Кто же коньяк шкаликами пьет?

— Нельзя-с, не дозволено.

— Так целый шкалик и выпить нужно?

— Целый-с.

И выдумают же эти акцизные — всех превзошли. Выдумали, например, заводы «тормозить». Слышу, рассказывает акцизный, что такому-то заводчику открытие завода «тормозят». Я и не понял сначала, а это вот, видите ли, что: если чиновники подозревают какого-нибудь заводчика, что он делает отвод спирта, и не могут его изловить, так «тормозят» ему открытие завода, то есть делают разные придирки, чтобы тот вовсе отказывался от винокурения. Отлично.