В то же время с провозглашением независимости появлялась надежда разыграть карту «неучастия независимой Украины в мировой войне», заявив, что «независимая Украина войны в 1914 году не объявляла и поэтому не будет ее продолжать».
Представители Антанты, информированные о подобном возможном повороте событий (о возможном подписании Украиной сепаратного мира), не на шутку заволновались. Комиссар правительства Франции в УНР генерал Табуи на встрече с Винниченко 22 декабря предостерег правительство от такого необдуманного шага. От имени Франции он предложил заем Украине на сумму в 500— 800 миллионов золотых рублей.
Несмотря на отказ принять помощь Антанты, правительство Винниченко еще не могло окончательно решиться «с кем дружить» — с немцем или французом...
Уже 11 января 1918 года генерал Табуи в своей ноте сообщал, что подписание сепаратного мира Украиной будет рассмотрено как «акт, враждебный Франции», со всеми вытекающими последствиями. Такое заявление было сделано в связи с тем, что украинская делегация на переговорах в Бресте была признана немцами самостоятельной и с ней, с первых дней января, уже велись тайные переговоры О мире.
Новая нота российского СНК от 30 декабря 1917 года вновь осталась без ответа, несмотря на фактическое продолжение войны и потерю больших территорий. Центральная Рада как бы «успокоилась» после потери Харьковщины и Екатеринославщины, она надеялась, что в глубь «исконной» Украины советские войска продвигаться не будут.
Новый военный министр Порш уже в первые две недели своего руководства продемонстрировал полнейшую растерянность и неспособность управлять войсками. В первом его докладе слышалась паника: «армии у нас нет... она разваливается и спешит домой»! Но потом, видимо, успокоился Порш, и за две последующие недели не издал решительных приказов относительно обороны территории Украины и сопротивления «красному» наступлению. Ему не доставало твердой воли, решимости, элементарных военных знаний и опыта, не был он ознакомлен и с ситуацией в «горячих точках»... не знал даже о надежности того или иного полка армии УНР.
23 декабря 1917 года Порш заявил, что не надо вступать ни в какие переговоры с ленинским СНК, потому что опасность «из Харькова» преодолима — «с Западного фронта движется хорошо сбитая украинская армия в 100 тысяч... среди большевистского войска начался распад». Это был самообман, так как никакой «украинской армии» даже в 10 тысяч на Западном фронте никогда не было. Правительству УНР удалось дождаться только прибытия частей 10-го корпуса с Румынского фронта, которые в начале января 1918 года выбили красногвардейцев из Кременчуга, но наступать на Полтаву у этих частей уже не было сил. Солдаты разбегались по домам, а части моментально прекращали свое существование после переезда с фронта в Центральную Украину.
Еще одной призрачной надеждой Порша было предположение, что «СНК все равно скоро упадет, а реальная опасность — монархически настроенное офицерство». Интересно, что в конце 1917 года многие украинские политики рассчитывали на то, что конфликт с Советской Россией может «рассосаться» в связи с неминуемым переворотом «в результате созыва Учредительного собрания» в начале января 1918 года.
Отчеты Порша (26 и 29 декабря) о военном положении в стране были полны диких несуразностей. Так, Порш заявлял об обнадеживающих перспективах военного строительства украинского войска и обороны УНР, попросту скрывая потерю Харькова и Екатеринослава... Порш вещает руководству УНР о каких-то трех мифических украинских корпусах на Румынском фронте и о никому не известной украинской армии на Западном фронте, в Белоруссии, о больших силах вольных казаков, что экстренно спешат на выручку Центральной Раде. Выводы его доклада удивляют: «украинская армия с каждым днем разваливается» и в то же время «до 15 января есть полная надежда выбить большевиков с Украины».
Главной заботой Порша на посту военного министра стала несвоевременная организация новой армии УНР на добровольной, платной основе. Он считал, что для этого достаточно вывести штабы с фронта и сберечь их как «командный кадр новой армии», и уже через два месяца на основе этих штабов возможно появление дееспособной армии в 100 тысяч бойцов. Но история не отмерила Центральной Раде двух спокойных месяцев: уже через двадцать дней враг будет у стен Киева.
Строительство новой народной армии Украины (по Поршу) предполагало «избавление» от «царского», априори «реакционного», офицерства. Осуществляя эту задумку, Винниченко и Порш вынудили генерала Скоропадского подать в отставку с постов командующего республиканским корпусом и Правобережным фронтом и сдать корпус генералу Ганзюку. Скоропадский был опасен своими «правыми» взглядами, резкими выпадами против назначения Порша военным министром. Центральная Рада не доверяла «царским» генералам-профессионалам, тем более что Скоропадский до 1917 года никак не выказывал украинского патриотизма. В Киеве социалисты считали Скоропадского способным установить «военную диктатуру». В каждом популярном военном лидере «сознательным украинцам» виделся новый Лавр Корнилов.
4 января 1918 года Порш, поддерживаемый Винниченко, отдал безумный и несвоевременный приказ о немедленной демобилизации украинских частей регулярной армии, распустив части «старой армии», и не менее глупый приказ о ликвидации офицерских чинов в армии УНР. Все это делалось для нейтрализации «левого» влияния большевиков на армию и для того, чтобы показать Ленину революционность и миролюбие правительства УНР. Вместе с тем приказ о демобилизации армии был авансом странам германского блока и вел к разрыву всяческих отношений со странами Антанты.
Разговоры о полной демобилизации армии шли уже два месяца, на этом решении настаивали «миролюбивые» украинские социал-демократы. Винниченко и его сторонники ратовали за переход армии на милиционную систему и создание украинской армии по образцу кантональной швейцарской милиции. В условиях войны этот приказ был равносилен полной капитуляции. Петлюра, как мог, противился демобилизации армии, но после своей отставки он уже ничего сделать не мог.
Вместе с тем Петлюра не желал оставаться в стороне от судьбоносных военно-политических событий, несмотря на то, что был выброшен из «большой политики» и «превратился в частное лицо». Петлюра сохранял еще имя, большой авторитет решительного, независимого политика и крепкие масонские связи. Он с ужасом наблюдал за распадом государства и армии и жаждал действий, стремился предотвратить крах всех надежд...
Уже через несколько дней после отставки Симона Петлюры в киевских газетах появилось объявление о том, что Петлюра начинает формировать в Киеве особое боевое военное подразделение — Гайдамацкий кош Слободской Украины для борьбы за изгнание войск большевиков с Украины. Слободским Кош назывался потому, что большевики к этому времени уже заняли Слободскую Украину (Харьковскую губернию), для сохранения государства было необходимо вернуть эту территорию.
Вскоре на афишных тумбах Киева были расклеены сделанные от руки, незамысловатые цветные плакаты, подписанные Петлюрой, на которых был нарисован казак с «оселедцем» и шапкой с красным шлыком. Этот казак призывал вступать в кош к Петлюре для «решительной борьбы со всеми врагами Украины».
Штаб Слободского коша размещался в здании Коллегии Павла Галагана, буквально в квартале от Крещатика и от Центральной Рады. В кош первыми записались некоторые офицеры УНР: штабс-капитан Александр Удовиченко из Генерального штаба, который ушел в отставку, протестуя против отставки Петлюры, поручик Виноградов, прапорщик Ляхович... Они-то и создали Первый курень «красных гайдамаков» (по красному цвету шлыка на папахах) из 170—200 добровольцев из солдат, вольных казаков и студентов, которые готовы были сражаться во имя Украины. Кош оказался достаточно самостоятельным подразделением, с хорошим обмундированием, денежным довольствием: деньги на его создание Петлюра получил от «таинственных» французов. (О каких-то «нескольких тысячах рублей», взятых Петлюрой «на формирование гайдамаков» у французов по не менее таинственным масонским «каналам», намекает в письме к Петлюре Моркотун.)