Изменить стиль страницы

Все же она указала ей:

– «Ауэрштадт» стоит третьим во втором ряду, там, дальше.

Селия изумилась:

– Как вы можете угадать? Они все одинаковые.

– Вовсе нет. Есть небольшие различия. Министр, тот, наверно, спутал бы их, и депутаты тоже, и журналисты. Вы читаете местные газетки? В них валят все в одну кучу – броненосцы, крейсера, миноноски. Настоящий салат. Но если дать себе труд вглядеться!.. Например, «Ауэрштадт»: у него два гафеля на задней мачте, и на нем нет адмиральского флага. Если бы вы время от времени совершали прогулки по рейду с офицерами, они научили бы вас.

Она прибавила поучительно:

– «Ауэрштадт» далеко не первоклассное судно. На нем мало пушек, впрочем, как на всех французских судах! Сосчитайте: четыре 305-миллиметровых для нападения и обороны, четыре 194-миллиметровых, которые виднеются из башенок и средней палубы – один, два, три, четыре, пять с каждого борта, всего десять, а считая четыре большие орудия – четырнадцать. На прошлой неделе Л'Эстисак показывал нам планы немецких броненосцев – это совсем другое дело!

Селия от удивления широко раскрыла глаза:

– Как много вы знаете!..

– Вовсе нет, малютка. То, что я знаю, должна была бы знать вся Франция. И офицеры потому-то и злятся, что этого никто не знает, никто, как я уже сказала: ни журналисты, ни депутаты, ни даже, в большинстве случаев, сам министр. А между тем, это совсем не так сложно. Нужно только послушать немного и подумать. И очень скоро вы будете в состоянии принимать участие в разговорах.

– Да, но зачем это нам?

– Зачем? Ах глупенькая! Да ведь самое лучшее средство привязать к себе человека – это интересоваться тем, что его интересует. И это отвратительная выдумка всяких идиотов, что морским офицерам до смерти надоели их суда, и пушки, и все остальное, и что с них вполне достаточно того, что они всем этим занимаются, когда они на вахте. Ни слова правды нет в этом! Что действительно приводит офицеров в бешенство, так это те глупости, которые пишут в газетах, и разговоры людей, которые ровно ничего не смыслят. Но едва услышав пару разумных слов, они приходят в восторг. И их не приходится просить об ответе. И тогда они могут болтать без конца.

Она остановилась, чтоб взглянуть на Селию:

– Послушайте! О каком черте вы разговариваете с вашим Пейрасом?

Селия улыбнулась:

– О!.. О разных разностях. К тому же жесты превосходнейшим образом могут заменить слова. И мы много жестикулируем.

Маркиза расхохоталась:

– Вот дрянная девчонка. Кто мог бы подумать при виде этой святой недотроги!..

Она снова остановилась:

– Все-таки, ведь не все же время вы жестикулируете, десять раз за ночь и двенадцать раз за день? Что же в промежутках?

– В промежутках, – сказала Селия наивно, – мы ссоримся, разумеется!..

– Гм! – запротестовала маркиза Доре. – Мне это кажется менее естественным, чем вам, эти ваши ссоры. Послушайте, дитя мое, я настаиваю на том, что сказала вам в первый же вечер: если вы намерены влюбляться таким образом, неведомо зачем, и жестикулировать без отдыха и срока, устраивая «сцены» в качестве интермедий, вас ожидает далеко не завидное будущее. Запасите немедленно двенадцать дюжин больших носовых платков. И их тоже не хватит вам, чтоб вытирать глаза.

Глава восьмая

Очень голубая вилла

Ворота Голубой виллы были открыты. По аллее, огибавшей группу прекрасных пальм, Доре и Селия направились к дому, чей светлый фасад виднелся за морскими соснами.

– Как красиво! – восхищалась Селия.

– Вот вы увидите, какой вид открывается сверху, – пообещала маркиза.

Сад был расположен уступами, которые упирались в небольшие кирпичные барьерчики, по итальянской моде.

– Жить на склоне горы, – объяснила Доре, – удобно оттого, что мошкара не добирается до виллы. Вы понимаете, мошкаре не нравится такой крутой подъем. И Жанник может спокойно спать без кисейного полога.

Дом был теперь совсем близко. Доре понизила голос:

– Без кисейного полога, – повторила она. – На свежем воздухе всегда легче дышать, и бедняжка, быть может, проживет липший месяц.

– Здравствуйте! – крикнул слабый голосок.

Со своего кресла, которое стояло на верхней террасе в благоуханной тени сосен, Жанник заметила гостей.

Они нежно поцеловались: все те, которые не были в смертельной вражде друг с другом, могли быть только страстными друзьями. Потом маркиза Доре поднесла соответствующий случаю комплимент:

– Милочка! Я даже не спрашиваю вас, как вы себя чувствуете: у вас такой вид!..

– Не правда ли? – сказала Жанник в шутку и сохраняя притом самый серьезный вид. – Я уже воспользовалась этим, я сообщила гробовщику, чтоб он не торопился выполнять заказ раньше будущей недели.

Жанник славилась своими мрачными шутками. Она злоупотребляла ими; казалось, что она наслаждается ими, и она была для этого достаточно умна и достаточно отважна. Но это было с ее стороны не столько бравадой и показной смелостью, сколько расчетом, раздирающим душу, и жалким; оттого что в глубине души она вовсе не была уверена, что действительно умирает. И она сомневалась, и надеялась, и желала, и хотела выздороветь. И в страхе, в неуверенности, снедаемая ужасным желанием знать правду, она отважно говорила о близкой смерти, чтобы пытливым взглядом следить за позами, взглядами и тайными помыслами тех, кто слушал ее.

К счастью, маркиза Доре хорошо знала эту жуткую игру.

– О да! – сразу отвечала она невозмутимо. – Но если заказ еще не выполнен, закажите непременно побольше размером, оттого что никогда нельзя знать, кто в доме умрет первый. В большом ящике может поместиться кто угодно.

– Например, я, – сказал Л'Эстисак.

Он тоже был здесь и сидел на земле, прислонившись спиной к стволу дерева.

Маркиза Доре поспешила к нему:

– Я не заметила вас. Как поживаете?

– Превосходно. Так же хорошо, как детка.

Он перебирал образцы материй. Заинтересовавшись, Селия подошла поближе:

– Вы забавляетесь?

– Да, сударыня, я забавляюсь тем, что сочиняю для Жанник костюм к будущему Сифилитическому балу.

– Сифилитическому?..

Она так разинула рот, что герцог, несмотря на всю свою серьезность, расхохотался:

– Неужели вы так недавно в Тулоне, что не знаете даже этого?

Жанник прервала его:

– Разумеется, не знает. Она не знает еще ничего и никого. Но я сама объясню ей: сифилитические балы, дорогая… Не беспокойтесь! В этом нет ничего скандального!.. Сифилитические балы в Тулоне – это попросту те балы, которые офицеры дают дамам полусвета.

Л'Эстисак дополнил объяснение:

– И мы называем их этим точным именем из протеста против столь модного теперь ханжества. Мы, моряки, вовсе не собираемся подражать скромнику Брие: мы говорим по-французски, и там, где надо сказать «кошка», мы так и говорим: кошка.

– Но отчего же именно это название, а не какое-либо другое?

– Из вежливости и сочувствия к тем несчастным мужского и женского пола, которые, раньше чем надеть домино, подверглись болезненному подкожному впрыскиванию.

– Понимаете, – сказала Жанник задорно, – в этот вечер они могут воображать, что все такие же, как они. И это их утешает.

Маркиза повернулась к Селии.

– В самом деле! Мы не подумали об этом. Вам нужно будет придумать костюм, детка.

– Оденьтесь совсем голой женщиной, – посоветовала Жанник, – костюм будет как раз по вас, а это можно сказать далеко не про всех. Вы смеетесь! Знаете, это почти не шутка. На наших сифилитических балах бывают основательные декольте. Уже в прошлом году Уродец появилась в ночной рубашке.

– В этом году будет еще того лучше, – сказал герцог.

– Во всяком случае, в этом году вы рано беретесь за дело – уже в декабре месяце!

– Вследствие предполагаемого ухода эскадры на Восток.

Он аккуратно сложил свои образчики в коробку. И подошел к Жанник:

– Время вам есть котлетку, девочка. Можно мне сказать это Сильвии?