– Не может быть! – воскликнула, смеясь, Беатриса.

– Боюсь, что может, – серьезно ответила Генриетта. – Надеюсь, они с Хефлином не такие уж близкие друзья, потому что он просто взбесился, когда я попыталась их сравнить.

– Что еще ты ему наговорила?

– Сказала, что все знаю о них с леди Виллингфорд.

– Ну, это не страшно, – с облегчением вздохнула Беатриса.

– Одно мне непонятно, – резко произнесла Генриетта. – Если он такой же матерый распутник, как и Хефлин, почему его так задело мое сравнение?

– Да не очень-то его это волнует, – ответила Беатриса. – Вчера вечером он подкараулил меня в оранжерее и пытался добиться моего расположения. Но он хотя бы не стал применять силу, когда я ему отказала.

– Ну, это уж слишком! – воскликнула Генриетта. – Ты – гостья в доме его бабушки, кроме того, ни один порядочный джентльмен не стал бы ухаживать за понравившейся ему женщиной таким образом.

– Да нет же! Ты неправильно все поняла, – возразила Беатриса. – Мне кажется, он просто вышел прогуляться и даже не знал, что в оранжерею зайду я. А потом он решил воспользоваться случаем и проверить, как я к нему отношусь. Теперь он это знает и не будет больше мне докучать. Но я рада, что ему не удалось силой добиться твоей любви.

– Ты так спокойна, как будто все, что он делает, в порядке вещей! Я, конечно, не знаю, может быть, у вас в Америке так принято, но в Англии это просто чудовищно. – Беатриса хотела было возразить, но Генриетта не дала ей вставить ни слова. – И не говори мне, пожалуйста, как много в нашем обществе неверных супругов, я это уже слышала. Мы – другое дело. Мы живем в доме умирающей женщины и заодно помогаем ему получить проклятое наследство. А эта идиотская попытка соблазнить тебя лишний раз доказывает, что он не только бабник, но еще и дурак. Честно говоря, я не знаю ни одного знакомого мне мужчину, кто мог бы по праву называть себя джентльменом. Все они думают, что это передается им по наследству вместе с титулом, и считают, что могут позволить себе все что угодно, прикрываясь своим званием джентльмена.

– Довольно странно слышать это от тебя, дочери графа. Кстати, ты тоже носишь его титул, – заметила Беатриса.

– Я ношу его по обычаю, а не по закону. Едва ли леди Мелисса обладает более сильной властью, чем господствующие в нашем обществе лорды. Я постоянно имела перед глазами пример отца, который знал, что его положение оставляет желать лучшего, но не хотел даже пальцем о палец ударить, чтобы хоть как-то изменить свою жизнь. Брат повел себя не лучшим образом. Так за что мы должны их уважать? Только за то, что они мужчины и имеют дальнее родство с каким-нибудь правящим монархом?

– Тебе не помешает съездить в Америку, – посоветовала Беатриса. – Идеи свободы и равенства у нас только приветствуются. Оставаясь здесь с подобными мыслями в голове, ты подвергаешь опасности свое доброе имя.

– Не бойся, Беатриса. У меня хватит ума, чтобы держать рот на замке в присутствии других, но тебе я могу не боясь излить душу. К тому же я вряд ли вообще когда-нибудь выйду замуж, так что о моих смелых идеях никто, кроме тебя, не узнает.

Когда врач разрешил Чарльзу подняться с постели, он сразу почувствовал, что Генриетта стала как-то сдержаннее в общении с ним. Она, хоть и вела себя достаточно вежливо на глазах у его родственников, но все-таки старательно избегала встреч наедине. Эта перемена немного сбила Чарльза с толку, но девушка продолжала сторониться его, так что ему никак не удавалось расспросить ее. Он подозревал, что причина холодности Генриетты крылась в его интрижке с леди Виллингфорд. Больше всего на свете он хотел знать, что еще известно этой девушке, но не представлял себе, как ее об этом спросить.

Наконец приехал адвокат леди Лэньярд и провел несколько часов, закрывшись со старой дамой в ее комнате. Чарльз слонялся по дому, не в состоянии присесть ни на минуту, и больше всего боялся, что, когда бабушке вздумается позвать его к себе, никто не сможет его найти. Она уже расспросила его о том скандале у Виллингфордов и, казалось, была вполне удовлетворена его версией случившегося. Однако Чарльзу было ясно: Генриетта знала о нем гораздо больше, чем бабушка, и это лишь подстегивало его интерес к ее прошлому.

Слуги тоже избегали Чарльза. После болезни он стал более нервным и придирчивым, а неуверенность в завтрашнем дне сделали его просто невыносимым. Его будущее было в руках Генриетты, но самое скверное заключалось в том, что он уже не мог ее контролировать. От этого с каждым днем его раздражение росло.

Еще никому не удавалось держать его в таком напряжении. Она обращалась с ним, как с капризным ребенком. Но больше всего его раздражало то, что она никак не хотела осознать, что его положение в обществе намного выше ее. Она совершенно не проявляла уважения ни к его титулу, ни к его изысканным манерам. Ее, казалось, не интересовали его увлечения, и она ни капельки ни завидовала тому, что он всегда так элегантно и модно одет. В те редкие минуты, когда ей не удавалось ускользнуть от него, она только и делала, что критиковала каждую произнесенную им фразу, да еще с таким видом, будто была, по крайней мере, дочкой какого-нибудь герцога. За всю свою жизнь он не слышал столько упреков в свой адрес, сколько получил от Генриетты за эти две недели.

Здравый смысл удерживал Чарльза от удовлетворения его обычных потребностей. Болезнь бабушки помешала ему остаться в Брайд-порте, но не смогла подавить все разгорающееся желание. Он не мог себе позволить приближаться ни к служанкам, ни к деревенским девушкам, потому что тогда его бабушка немедленно бы об этом узнала. Много лет назад она устроила Чарльзу из-за этого скандал, запретив раз и навсегда иметь дело с кем-либо из ее прислуги. Тогда он решился попытать счастья у миссис Шарп, надеясь, что она не только красивая и моложавая женщина, но еще и вдова, которая тоже имеет соответствующие потребности. Но она оказалась на редкость благоразумной особой, и ее отказ чуть не свел Чарльза с ума. А искать приключений на стороне было слишком опасно. Сколько раз ему чудом удавалось избежать таких скандалов, какой произошел тогда у Виллингфордов!

Чарльз знал, что Виллингфорд его подозревает, но, несмотря на это, продолжал встречаться с его женой. Однажды Виллингфорд слишком рано вернулся из Линкольна и застал в своей спальне Чарльза с наполовину раздетой леди Виллингфорд. Войди он хоть бы на пять минут позже, Чарльзу не пришлось бы потом долго лечить выбитую челюсть. В течение той недели он уже несколько раз украдкой встречался с Карлой. Эта женщина была великолепной любовницей.

Чарльз становился все нетерпеливее, его чувства обострились до предела. Сейчас у него уже не возникало желания поцеловать мисс Шарп. Мало того, что эта девушка никогда ему не нравилась, теперь она стала ему даже противна. А когда Чарльз видел, как она нервно грызет ногти, он чувствовал неодолимое желание ударить ее по рукам, чтобы навсегда избавить от этой дурной привычки. А еще она была единственной женщиной, которая так открыто давала ему понять, что его ухаживания ни капельки ей не льстят. Даже когда она позволяла ему целовать ей руку в гостиной, он чувствовал, как ее переполняет бессильная злость.

Так Чарльз продолжал без дела слоняться по дому, ожидая вызова от бабушки и размышляя о возмутительном поведении своей невесты. «Господи, поскорей бы все это кончилось!»

Наконец адвокат закончил составлять завещание, и леди Лэньярд тотчас же вызвала к себе Генриетту. Нервы Чарльза натянулись, как струна. Теперь его будущее находится в руках этой малолетки, этой выскочки из низших слоев общества. Нет, наверное, лучше бы не впутывать ее в эту затею, а придерживаться первоначального плана. Может быть, ему бы повезло, и он бы смог убедить бабушку в том, что когда-нибудь он обязательно женится, но только не сейчас. Но что сделано – то сделано, и теперь Чарльз был бессилен что-либо изменить.

– Нам надо серьезно поговорить, – начала леди Лэньярд, когда Генриетта вошла и опустилась в кресло. – Я убедилась, что моему внуку не найти лучшей жены, чем ты, но я хочу, чтобы ты кое-что себе уяснила.