Думаешь, сегодня это возможно? Они встречаются всего-то в третий раз.
В наше время все возможно. Уж больно Маришка на Шилову зла. Ну и потом — не забывай, что она без ума от Кортнева. Так что к чему откладывать? — Валентина выразительно посмотрела на Бориса. — К тому же теперь у неё работа такая — соблазнять. А задача Кортнева — если он, конечно, потянет — искушению не поддаваться. Так придумала Великая Шилова!
Борис скрестил на груди руки и чуть отодвинулся от Капустинской.
Опять твои бабские штучки? Ты ведь сама знаешь, что Кортневу не устоять. А это означает для него смертный приговор. В том, конечно, случае, если Шилова узнает. А она узнает. — Боря кивнул головой в сторону подъезда, где скрылась Аношкина. — Может, у Летовой хватит все-таки ума задернуть шторы?
А секс при свете пикантнее, — мгновенно отреагировала Валентина. — И ещё — вспомни кофр. Там наверняка есть сильный телевик, а с его помощью даже сквозь щелку в шторах заглянуть можно. А то, глядишь, Аношкина прихватила с собой направленный микрофон, который способен записывать разговоры на расстоянии сотни метров от источника звука. Даже если Летова задернула шторы, но оставила открытой форточку, Шилова вместо видеозаписи получит аудиокассету с эротическими стонами, вскриками, а главное — разговорами, что в тысячу раз опаснее. И для Кортнева, и для Летовой, да и для нас с тобой тоже. Шилова поймет, что мы выступаем на этот раз против неё. Летова-то собиралась рассказать Кортневу все!
Они помолчали. Угроза мести Шиловой, которая поначалу казалась им весьма эфемерной, вдруг предстала во всей своей грозной реальности. То, что у Дианы хватит могущества разделаться с кучкой каких-то жалких дилетантов, вроде сотрудников агентства «БМВ», ни у кого из них сомнения не вызывало.
И Маришку Дианка тоже грохнет. Даже если она справится с заданием. Вернее, именно из-за того, что справится, — с тоской в голосе сказал Борис. — Как говорится, одно другому не мешает. Шилова не позволит жить на свете женщине, с которой ей изменил муж. Знаешь, — Борис повернулся к Валентине, — пойду-ка я гляну на окна Летовой. Задернуты у нее шторы — или нет. И открыта ли форточка. Надо же что-то делать? Ну хоть что-нибудь!
Не смей! — крикнула Капустинская, хватая Бориса за рукав и с силой, которой он в ней прежде не подозревал, снова усаживая его на лавку. — Что-то делать действительно надо, но выходить на середину двора и высматривать окна Летовой опасно. Аношкина мигом тебя срисует. У нее же весь двор как на ладони. Только эта скамеечка находится, так сказать, в «мертвой зоне».
Капустинская поднялась на ноги и отошла от скамейки на шаг, после чего окинула Бориса критическим взглядом.
Борька, а у тебя в багажнике ватник есть? — вдруг спросила она и неожиданно улыбнулась.
Ну есть, положим, — сказал Борис, в недоумении поднимая на нее глаза. — Только грязный очень. Я на нем под тачкой лежу.
Тем лучше, — сказала Капустинская, блеснув глазами. — Может, и веревка найдется?
Вот чего нет, того нет. А стальной буксир не подойдет?
Что ж мы, фашисты какие? — Капустинская продолжала развивать какую-то свою мысль, но Борис никак не мог взять в толк, куда она клонит. — Раз верёвки нет, принесешь рулон пластыря из аптечки. И ножичек какой-нибудь прихвати. Ножичек-то у тебя есть, а?
Ножичек найдётся, — мрачно ухмыльнулся Борис. — Да и кое-что другое тоже имеется — погорячее. — Борис оглянулся, распахнул куртку, и Валентина увидела торчавшую у него из-за пояса рубчатую рукоятку пистолета «ПМ». — Когда из армии увольнялся, на память прихватил. Да и потом, какое ж это, к чёрту, частное агентство, когда ни единого ствола нет? Только зачем тебе все это? Валентина сощурила глаза.
О твоем «погорячее» мы с тобой после поговорим. Но сейчас эта штука очень даже к месту. Не забудь только на предохранитель поставить. — Валентина присела рядом с Борисом и, вцепившись ногтями в его черную шапочку-презерватив, сорвала её с головы своего компаньона.
Ты что — очумела? — Борис невольно провёл рукой по обнаженной, коротко остриженной голове. — И вообще — о чем это ты поешь? Ни хрена не понимаю!
Значит, так, Боренька, — скомандовала Валентина. — Я в агентстве главная, поэтому изволь делать, что тебе говорят. А поймешь ты все потом. И очень скоро. А сейчас беги к машине и быстренько переодевайся. Напяливай ватник, хватай пластырь — и быстро сюда. Нет, постой. — Она помедлила, что-то соображая. — Сначала наденешь ватник, а поверх куртку накинешь. Я посмотрела — она у тебя китайская, безразмерная, значит, налезет. Ну а теперь — беги!
Что было делать? Борис двинулся к машине. Не побежал, конечно, но пошел довольно-таки быстрым шагом. Он знал, что, если Валентина забрала себе что-нибудь в голову, спорить с ней бесполезно.
Пока Борис отсутствовал, Валентина достала из сумочки маникюрные ножницы и сноровисто расправила его черную шапочку на колене. Без подворотов этот головной убор можно было натянуть до самой шеи. Другими словами, он полностью закрывал лицо. Прикинув так и эдак и приложив в нескольких местах к шапке пальцы, Валентина вырезала в черной шерсти три дырки — две для глаз и одну для рта. После этого, аккуратно собрав крохотные кусочки шерсти, положила их вместе с ножницами в сумочку, а шапку спрятала под пальто — на груди. Потом, тихонько ругнувшись, снова открыла сумку, достала сигареты и зажигалку и, закурив, стала дожидаться Бориса.
Подошел Борис в куртке, наброшенной на ватник, и молча сел рядом.
Не глядя в его сторону, Валентина заговорила, но уже совсем по-другому, без шуток — коротко и деловито.
Слушай меня и не перебивай. Кортнев с Лето-вой находятся в квартире не более получаса, так что, надеюсь, в постель еще не легли. Но лягут, можешь мне поверить. И тогда Аношкина примется за работу. Мы этого допустить не можем. Держи. — Валентина слазила за пазуху, вынула шапку с дырками для глаз и рта и протянула Борису. Тот, увидев свой изуродованный головной убор, хотел было возмутиться, но сдержался и ничего не сказал. Капустинская продолжала говорить все тем же ровным, размеренным голосом, сделав вид, что не замечает недовольства Бориса. — Шапку наденешь в самый последний момент — на лестнице. Вид у тебя будет жуткий, можешь мне поверить. Особенно если ты явишься в грязном ватнике, а потом, когда обнаружишь у окна на лестничной клетке Аношкину — вытащишь свою пушку. Разговаривай с ней грубо и низким голосом. Короче, постарайся нагнать на нее как можно больше страха. Пусть описается. Это, доложу я тебе, самый лучший критерий. Но не забудь с самого начала заклеить ей пластырем рот — иначе всем нам хана — вопить будет, как резаная.
Валентина перевела дух и продолжила свои наставления. Все время, пока она говорила, Борис молчал и больше уже не выражал неудовольствия или каких-либо других чувств или эмоций. В это время он мысленно проигрывал всю операцию про себя, как делал это прежде, в армии, когда его роту посылали на учения и ставили перед ней боевую задачу.
Теперь самое главное, — сказала Валентина, и Борис невольно подтянулся. — Перемотаешь ей пластырем запястья, щиколотки, снимешь и выбросишь в мусоропровод обувь. С непривычки босиком очень трудно бежать, особенно по снегу. Это на тот случай, если она раньше времени выпутается. Да, — тут она повернулась к Борису, — не забудь затащить ее на самый верх, пусть полежит и подумает — ей полезно. И еще: кассеты, которые при ней будут, заберешь с собой. А аппаратуру — всю, какую только найдешь, выбросишь из окна с самого верха, а окно, соответственно, закроешь. Видишь, — Валентина едва заметно повела бровями, — во дворе, не считая пары старушек у ДЭЗа, никого нет. Пока поймут, что упало да откуда, времени пройдет достаточно. Так что не торопись, уходи спокойно. Ты в ватнике — так что тебя всякий примет за слесаря, — Валентина улыбнулась и на секунду привалилась к Борису плечом. — Ты только, Боречка, не хмурься. У нас другого выхода нет… Я буду сидеть здесь и ждать, когда вся эта дерьмовая аппаратура вылетит из окна и вдребезги разобьётся об асфальт. Потом встану и буду дожидаться тебя в машине. Кстати, дай ключи. — Валентина протянула руку, и Борис вложил ей в ладонь брелок с ключами. — Куртку твою я перекину через руку и унесу с собой. Вопросы, есть?