Накрыв таким образом на стол, Паша в ожидании Глебушки успел продать еще парочку матрешек-Клинтонов, когда неожиданно увидел Машу Столярову, которая явно направлялась в его сторону. Паша знал Столярову хорошо — она в соседнем ряду торговала платками в псевдорусском стиле, — поэтому ее визит его ничуть не удивил. Скорее, он был ПП приятен: Паша симпатизировал этой недоучившейся художнице с роскошными формами и даже пару раз к ней подкатывался, предлагал познакомиться поближе, но она весьма хладнокровно отвергла его домогательства, так что они остались просто друзьями. Вернее, даже не друзьями, а приятелями. В друзьях же у Маши ходил Глебушка Тимонин — сосед ПП, торговавший офортами. И только потому, как подозревал Паша, что тот тоже был художником. Чем еще, спрашивается, этот волосатый гриб мог привлечь такую девушку?

Ничего не поделаешь, утешал себя тогда ПП. Клановая солидарность — вещь подчас непреодолимая.

Привет, ПП, как торговлишка? — навалилась на Пашу чуть ли не всем телом Столярова, и Паша вдруг понял, что она в дымину пьяна. Но еще больше его поразила компания, которая сопровождала Машу.

Вот и толкуй после этого о клановой солидарности, подумал Паша, разглядывая длинного парня со зловещим выражением лица, в камуфляжной форме и голубом десантном берете, толкавшего перед собой инвалидную коляску, в которой сидел мужчина в точно такой же форме с загипсованной ногой.

Десантник обнажил в неискренней улыбке плохие зубы.

Здорово, братан. Штерна знаешь?

Да не тот это, не тот. Это Паша, он матрешками торгует, — заплетающимся языком произнесла Столярова и вдруг громко икнула. — У Тимонина соседний столик. Только его сейчас нет.

Слышь, ПП, — обратилась Столярова к Паше, — ты Глебушку не видел? Тут ребята с ним поговорить хотят.

За водкой он побежал, замерзли мы, — промямлил Паша, которому вдруг совершенно расхотелось выпивать. Внешность спутников Маши Столяровой никакого доверия ему не внушала. С этими парнями лично ему, Паше, не хотелось бы иметь ничего общего, поэтому он про себя посочувствовал соседу.

Ну тогда, значит, скоро будет, — сообщила Столярова, обращаясь к высокому десантнику. — Подождём. Давай еще своего французского, солдатик.

Пей, Машуня, пей, — осклабился десантник, наливая что-то из зеленой бутылки с золотой этикеткой в пластмассовый стаканчик и подавая его Столяровой. — Заработала. А как он выглядит, этот Тимонин?

«Как выглядит, как выглядит?» — хохотнула Машуня, отпивая из стаканчика. Пока они шли, спать девушке расхотелось, и ею овладело беспричинное веселье. — Как бомж последний он выглядит — вот как. И борода большая такая, запущенная. Хотя, конечно, талантливый художник. Да вот он и сам идет — все вам расскажет — и о себе, и о Штерне.

Глебушка, заметив у своего столика оживление, махнул рукой Парамонову — погоди, мол — и бросился к своим офортам. Пристроив у ножки столика пакет с покупками, он встал к прилавку и, не замечая своей приятельницы Машуни, которая сидела на ящике сбоку от его стола, обратился к Гвоздю с вопросом:

Что вас интересует?

Гвоздь воткнулся в Глебушку оловянными глазами.

Иголку знаешь, борода?

От взгляда десантника не ускользнуло, что при упоминании этого прозвища неаккуратный бородач вздрогнул.

Да Штерна он разыскивает, Сережку! — крикнула со своего ящика Маша Столярова. — Говорит, что вместе на войне были. Вон и раненого товарища его привез, чтобы они с Серегой могли обняться перед… перед… — Тут Маша неожиданно расчувствовалась и всхлипнула. — Гангрена у него, понимаешь?

Глебчик сделал круглые глаза.

Какая гангрена? Какая война? Ни на какой войне Сережа Штерн никогда не был.

Гвоздь перевел свой оловянный взгляд на руки художника, которые принялись без всякой надобности касаться офортов в тонких металлических рамках, и понял — Глебушка нервничает.

«Горячо, — подумал Гвоздь, — уже горячо».

Как это не был? — снова крикнула Машуня. Она сделала попытку подняться с ящика, на котором сидела, и подойти к прилавку Глебушки, но ноги уже плохо ее держали, и у нее ничего не получилось. — Куда же он в таком случае подевался? Да и ребята говорили — Никитин с Лукашиным, — что ему, дескать, здесь все обрыдло и он подался то ли в Абхазию, то ли в Таджикистан…

Мало ли здесь болтают всякой ерунды, — справившись с волнением, заявил Глебушка, начиная вдруг убирать со стола и складывать в коробку офорты, перекладывая их полосками поролона. — Говорю вам, ни на какой войне он не был. Он вообще из Москвы не уезжал.

Где же его тогда можно найти? А, борода? — с нажимом поинтересовался Гвоздь, подкатывая коляску с Мансуром вплотную к прилавку. — Машуня вот нам рассказала, что ты его хорошо знаешь. Очень он нам с приятелем нужен — позарез. — Гвоздь зловеще ухмыльнулся и провел ребром ладони себе по горлу. — Смекаешь?

А вы, собственно, кто такие? — вдруг напустился на Гвоздя маленький Тимонин. — Я вас, к примеру, не знаю. С какой это стати я должен отвечать на ваши вопросы?

А с такой стати, что за твоим приятелем Штерном должок есть, — угрожающим тоном произнёс Гвоздь, отпуская коляску Мансура и всем телом надвигаясь на Глебушку. — Если ты мне не скажешь, где его найти, — тогда тебе самому за него придется расплачиваться — усёк?

Низенький Глебушка с тоской огляделся, пытаясь обнаружить поблизости хотя бы одно знакомое лицо. Машу он в расчёт не принимал — её совсем развезло, и она сидела на ящике, раскачиваясь из стороны в сторону, всхлипывая и время от времени повторяя одну и ту же фразу:

Гангрена у него, понимаешь?

Как ни странно, своего соседа ПП Глебушка не увидел. Паша, у которого визит парней в камуфляже с самого начала вызвал нехорошие предчувствия, быстренько собрал свои матрешки и, погрузив их вместе со столиком в непомерных размеров клеенчатую сумку, затопал по аллее к выходу из парка. Про еду и выпивку он забыл начисто.

Глебушка Тимонин оказался один на один со зловеще ухмылявшимся Гвоздем. Мансур откатился в сторону и теперь сидел в коляске у самой бровки аллеи, по которой устремились к выходу из парка люди. Некоторые из них останавливались рядом с казахом и бросали в его кепку с длинным козырьком рубли, двуш-ники, а иногда и пятерки.

Ну что, говорить будешь? — тем временем осведомился Гвоздь, оттесняя Глебушку поближе к деревьям. — Учти, я тебя долго упрашивать не намерен. Будешь отвечать на мои вопросы — останешься жив, а нет… — В руке Гвоздя блеснул выкидной нож, из рукоятки которого с металлическим щелчком выскочило лезвие.

Глебушка был бледен, как стена. Он сразу понял, что сопротивляться или кричать бессмысленно. Стоило ему только пикнуть, как острое жало ножа вонзилось бы ему в шею. Со стороны, правда, все это выглядело довольно мирно — казалось, встретились два добрых товарища, которые отошли в сторонку, чтобы перекинуться словом.

Глебушка возвел карие глазки на Гвоздя, встретился с его неумолимым оловянным взглядом и, обреченно кивнув головой, произнес: «Буду».

Гвоздь вел допрос быстро — в точности как его учили. В боевой обстановке захваченный «язык» должен был выложить всю интересующую разведчика информацию за несколько минут, после чего пленного, чтобы он не сковывал и не задерживал разведгруппу, обыкновенно пристреливали.

Откуда знаешь Штерна? — быстро спросил он.

Вместе учились, — в том же ритме, поддаваясь гипнотическому взгляду Гвоздя, ответил Глебушка.

Где?

В МАХУ.

Какой год выпуска?

Штерн — 1989-й, я — 1988-й.

Чем он занимается — и ты, кстати, тоже?

Торгуем графикой и офортами. Сами делаем — сами торгуем.

Почему он вдруг исчез?

Сказал, что появилась серьезная работа, которую хорошо оплачивают.

Где живет?

У матери.

Адрес и телефон?

Бережковская набережная, дом 8, квартира 23. Телефон — 358-23-30. Но сейчас там его не найдешь.

Почему?

Однокомнатная квартира. Работать негде.

Значит, снимает. Где?

1-я Железнодорожная, дом № 18, квартира 14. Телефона нет.