Дважды войска Кутузова были отбиты, и Суворов послал к нему офицера, чтобы поздравить Михаила Илларионовича со званием коменданта крепости. Причем офицеру было приказано сообщить Кутузову, что гонец с этой вестью уже отправлен в Петербург.

А после того как Измаил был взят, Суворов писал Потемкину: «Генерал-майор и кавалер Голенищев-Кутузов показал новые опыты искусства и храбрости своей, преодолев под сильным огнем неприятеля все трудности, влез на вал, овладел бастионом, и когда превосходный неприятель принудил его остановиться, он, служа примером мужества, удержал место, превозмог сильного неприятеля, утвердился в крепости и продолжал потом поражать врагов».

К 8 часам турки были сбиты на всей линии крепостных сооружений, после чего начался ожесточенный бой на улицах города, закончившийся через восемь часов. Двадцать пять тысяч защитников Измаила пали мертвыми, еще две тысячи умерли на следующий день, девять тысяч попали в плен. Было захвачено двести сорок пять орудий, три тысячи пудов пороха, сорок два судна. Русские потеряли убитыми и ранеными около десяти тысяч человек.

Победа под Измаилом потрясла и Европу, и Турцию.

Отведя войска в Галац и оставив комендантом Измаила Кутузова, Суворов через неделю после штурма поехал в Яссы, к Потемкину.

Когда Потемкин при встрече у входа в свой дворец, поклонившись ему, спросил: «Чем мне наградить заслуги ваши?» – Суворов ответил: «Ничем, князь. Я не купец и не торговаться к вам приехал. Кроме Бога и государыни, никто меня наградить не может».

Это означало разрыв со всесильным вельможей, а следовательно, и с императрицей.

Суворов вскоре понял, как все еще необыкновенно силен Потемкин, хотя он знал, что у Екатерины появился новый фаворит – Платон Зубов, пустой и вздорный красавчик, кавалергардский ротмистр, по возрасту годный ей во внуки.

Суворов ждал от императрицы за взятие Измаила фельдмаршальского жезла или как минимум звания генерал-адъютанта, но получил лишь звание подполковника Преображенского полка, причем одиннадцатого по счету. И хотя полковником преображенцев была сама императрица, для себя новое звание Суворов посчитал постыдным, ибо среди десятка других подполковников было немало персон, не имеющих никаких других заслуг, кроме долгой службы или особого расположения Северной Минервы. Суворов, кроме того, был откомандирован от армии и 2 февраля 1791 года прибыл в Петербург.

За три месяца пребывания в столице он всего пять раз получал приглашения во дворец, а 24 апреля был послан в командировку на шведскую границу для ее инспектирования. И вскоре остался там командующим войсками в Финляндии, проводя во всех крепостях разносторонние работы по их модернизации, строя новые форты, прокладывая новые каналы и возведя наконец свое любимое финское детище – крепость Кюмергард, главную фортецию на южном участке финской границы. Кроме сухопутных войск, Суворову подчинялась и гребная флотилия из ста двадцати пяти галер с восьмьюстами пятидесятью орудиями. Чтобы квалифицированно судить о флоте, шестидесятилетний генерал-аншеф стал брать частные уроки по морскому делу, а затем сдал экзамен на мичмана.

Занимаясь всем этим, он мечтал о новом назначении, желая быть на поле брани, но о нем как будто забыли, и только письма его друзей и доброхотов свидетельствовали о том, что его все еще помнят, ибо в их письмах изо дня в день сообщалось, что по Петербургу гуляют о нем самые нелепые, порочащие его слухи.

Ему было горько читать все это, но он переносил хулу и сплетни, как настоящий философ-стоик и непобедимый воин.

Поражение Екатерины в войне с соперницей

А тут к делам и заботам государственным добавились любовные треволнения.

Оценив по достоинству ум и способности своего избранника, Екатерина готовила Мамонова к должности вице-канцлера. Но тридцатилетний талант вдруг перестал пылать чувствами к шестидесятилетней императрице, променяв ее на юную прелестницу – фрейлину княжну Дарью Федоровну Щербатову.

Мамонов почувствовал, что Екатерина все знает и, предвосхищая вызов для объяснения, однажды утром, нарядившись в красный бархатный кафтан, который особенно был ему к лицу, надев все ордена и бриллианты, явился к Екатерине. По его виду она поняла, что предстоит объяснение, и сама завела разговор о неожиданном для нее охлаждении. Мамонов сначала, как делал это и раньше, сослался на болезнь, а потом заявил, что он не достоин ее, но о своей любви к фрейлине ничего не сказал.

После этого рандеву уязвленная Екатерина села к столу и написала Мамонову: «Пусть совершается воля судьбы. Я могу предложить вам блестящий исход, золотой мостик для почетного отступления. Что вы скажете о женитьбе на дочери графа Брюса? Ей, правда, только четырнадцатый год, но она совсем сформирована, я это знаю. Первейшая партия в империи: богата, родовита, хороша собой. Решайте немедленно. Жду ответа».

Через полчаса она получила ответ Мамонова, написанный им из соседней комнаты: «Дальше таиться нельзя. Должен признаться во всем. Судите и милуйте. На графине Брюсовой жениться не могу. Простите. Более году люблю без памяти княжну Щербатову. Вот будет полгода, как дал слово жениться. Надеюсь, поймете и выкажете милосердие и сострадание.

Несчастный, но вам преданный до смерти, А.»

Любовь к Щербатовой стоила Александру Матвеевичу утраты его положения фаворита, но не более того, ибо после состоявшегося объяснения Екатерина купила молодым несколько деревень более чем с двумя тысячами крестьян, подарила невесте драгоценности и сама обручила их.

Последний фаворит

Когда место фаворита освободилось, сторонники и враги Потемкина тут же стали подыскивать государыне-матушке нового кандидата. Среди них были отставной секунд-майор Преображенского полка Казаринов, барон Менгден, будущий известный военачальник и выдающийся храбрец Михаил Андреевич Милорадович – все молодые красавцы, за каждым из которых стояли влиятельные придворные: Потемкин, Безбородко, Нарышкин, Воронцовы, Завадовский и другие.

Пока шла эта конкурентная борьба, в паузе совершенно неожиданно взлетела, зажглась и тут же погасла звезда статс-секретаря императрицы Степана Федоровича Стрекалова. Он был на год старше Екатерины, с 1775 года служил в ее канцелярии и уже пять лет управлял Кабинетом.

«Стрекалов, – писал А. М. Тургенев, – привез Екатерине в Царское Село утвержденные ею доклады к подписанию и обратил на себя внимание государыни.

Потемкин был недоволен возвышением Стрекалова. Фавор Стрекалова пробежал, как гонимое ветром облако; ему были пожалованы три тысячи душ, и он был уволен от двора».

В какой-то мере отставка Стрекалова была вызвана тем, что он, заведуя придворным театром, допустил растрату более чем на четыреста сорок тысяч рублей.

Как бы то ни было, но после Стрекалова судьба улыбнулась двадцатидвухлетнему секунд-ротмистру конной гвардии Платону Александровичу Зубову – ставленнику фельдмаршала князя Н. И. Салтыкова, главного воспитателя внуков Екатерины. Зубов был отменно красив и молод (на тринадцать лет младше сына Екатерины Павла).

Все последние фавориты Екатерины оказывались возле нее с благословения и согласия Потемкина, а вот Зубов был введен в будуар государыни недоброжелателями светлейшего, воспользовавшимися тем, что он находился на Дунае. Хорошо осведомленный в придворных делах довереннейший друг Потемкина полковник М. И. Гарновский писал: «Николай Иванович Салтыков был и есть Зубовым протектор, следовательно, и полковнику Зубову наставник, Зубов-отец – друг князя Александра Алексеевича Вяземского, а Анна Никитична Нарышкина предводительствует теперь Зубовым и посему играет первую и знатную роль. Вот новая перемена со своею лигою, которые, однако же, все до сих пор при воспоминании имени его светлости неведомо чего трусят и беспрестанно внушают Зубову иметь к его светлости достоложное почтение, что и господину Зубову (отцу) твердили».