— Трудно надеяться, что эти приемы окажутся применимы для других, более высокоорганизованных животных, а тем более для человека, — сказал А. Дыбан. — Так что сенсационное сообщение Рорвика, скорее всего, выдумка.

Мы напечатали сообщение о калифорнийском эксперименте с комментарием профессора А. Дыбана. В числе других откликов пришло письмо, в котором содержался упрек: мы слишком много внимания уделили технической стороне дела — возможностям клонирования, — упустив из виду суть. Автор письма доктор медицинских наук В. Бахур эту суть видел вот в чем: допустим, когда-нибудь мы все-таки обретем возможность производить генетических двойников — вправе ли мы будем считать, что двойник — это та же самая личность, с какой он скопирован? Гены в основном определяют лишь структуру тела, его морфологию. Поэтому, если когда-нибудь удастся получить клон человека, это еще не будет означать, что в нем будут повторены свойства, скажем, центральной нервной системы одного из родителей — того, который взят за образец. Известно, что по наследству передается только общий план развития этой системы, самые общие ее черты. Недаром говорят: «Ну и характер! Как у отца». Или: «Добрый, как мать». Более сложные психологические качества генетически не передаются, а складываются у каждого человека заново, по мере его развития, взаимодействия со средой. Прежде всего это относится к таким высшим проявлениям человеческой психики, как индивидуальное сознание и самосознание.

Между прочим, напоминал автор письма, генетические двойники всегда существовали и существуют, без всякого клонирования. Это так называемые однояйцевые близнецы. Хотя они гораздо более схожи между собой по характеру, темпераменту, наклонностям, чем обычные братья и сестры, все же нельзя сказать, что это два экземпляра одного и того же человека. Причем со временем, по мере развития близнецов, разница между ними все увеличивается, у каждого складывается собственная индивидуальность.

«Так что благодаря клонированию, — заключал свое письмо В. Бахур, — ребенок внешне действительно может быть точной копией одного из родителей, однако это будет совсем иная личность. Уже по этой причине затея калифорнийского миллионера бессмысленна».

На этом, однако, спор не завершился. После публикации письма В. Бахура пришло еще одно письмо — от философа Д. Комарова. Он писал, что и В. Бахур в своих рассуждениях не коснулся существа дела. Предположим, с помощью каких-то ухищрений удалось бы вырастить сына, в точности похожего на отца — не только физически похожего, но и психологически. Как? Ну скажем, по мере развития ребенка для него создавались бы такие же условия, в каких когда-то рос его отец. Он бы имел дело с точно такими же людьми, которые поступали по отношению к нему так же. Этакий грандиозный спектакль. Фантастика, конечно, но — предположим. И вот в конце концов получился бы человек — точная копия своего отца. Однако главный вопрос: означало бы это для отца бессмертие? Нет, конечно. По-прежнему сын был бы сам по себе, а отец сам по себе. Немыслимо, чтобы отец вдруг переселился в телесную оболочку сына и подумал бы: «Вот он я, мне снова двадцать лет». В лучшем случае, глядя на сына, он подумает: «Он точно такой же, каким я был в двадцать лет». Барьер между «я» и «не я» так и не удалось бы преодолеть. Как его перепрыгнуть, неизвестно. Разве что сделать пересадку головы. Или хотя бы мозга. Наподобие того, как делают пересадку сердца. Ведь именно мозг — хранилище сознания. Но в таком случае при чем здесь бессмертие? Мозг проживет отпущенный ему срок и погибнет. Вообще, не чудовищно ли пересаживать старую голову отца на молодые плечи сына?! На это, наверное, не пойдет даже калифорнийский миллионер, одержимый жаждой бессмертия.

Вещество, из которого сделаны мысли

Бессмертия, наверное, можно было бы добиться еще одним путем — пересаживая память одного человека в мозг другого… Но возможно ли это?

В один прекрасный день мир облетела весть: такую пересадку удалось осуществить на животных!

Американский ученый профессор Д. Мак-Коннелл добился этого в опытах с червями-планариями. Он поместил червей в ванночку, подключенную к электросети. Над ванночкой висела лампа. Когда она загоралась, червяк получал слабый удар электрическим током и, ощутив боль, сворачивался. Как и в других подобных опытах, начиная с павловских, черви вскоре усвоили урок и стали сворачиваться, как только загоралась лампочка, уже без удара током. Мак-Коннелл растолок обученных червей и скормил их необученным. И произошло чудо: черви, не прошедшие курса обучения, стали действовать так же, как съеденные ими собратья!

Другой ученый, профессор Р. Гэй, проводил эксперименты уже на крысах. Он посадил крысу в клетку с двумя дверцами. Одна вела в освещенный ящик, другая — в темный. Как и следовало ожидать, крыса выбрала темноту. Но как только она перебежала в темный ящик, ее стали подвергать ударам тока. Так продолжалось до тех пор, пока животное не научилось бояться темного ящика. Крысу забили, извлекли ее мозг, на центрифуге отделили твердые частицы. Препарат, в котором были растворены эти частицы, с помощью шприца ввели другой крысе, не подвергавшейся подобным экспериментам. Чудо случилось опять: животное, которое прежде, не задумываясь, вбегало в темный ящик, после укола стало бояться его, дрожало от страха, присев перед дверцей.

После того как эти опыты стали известны, и другие лаборатории взапуски кинулись проводить подобные эксперименты. С помощью инъекций крыс обучали отыскивать миску с молоком, не пугаться резкого свистка, не сходить с платформы, на которую их сажали. Одну группу крыс научили по световому сигналу убегать налево, а по звуковому — направо. Другую — наоборот.

Проводили опыты и с золотыми рыбками. Одних, подвергнув уколам, приучили переплывать в соседний бассейн, когда зажигается красный свет. Других натренировали при нехватке кислорода в воде не всплывать на поверхность — естественная реакция! — а наоборот, погружаться на дно.

Сотни такого рода опытов вроде бы убеждали: совершено великое открытие — воспоминания удерживаются в мозгу определенным веществом, «веществом памяти».

Попытались выяснить, что это за вещество. Профессор Дж. Унгар установил, что боязнь темноты передается «белковообразной субстанцией», названной им скотофобином (по-гречески скотофобия — мракобоязнь). Удалось даже получить это вещество искусственным путем. Синтетический скотофобин, будучи введен животным, действовал на них так же, как натуральный.

«Впервые знание получено в виде порошка, — восторженно писал по этому поводу западногерманский журнал «Штерн». — Мысль обрела форму биотехнической программы. Ее вводят в голову животного, и животное действует подобно роботу».

Кое-кто из коллег Унгара засомневался, так ли все на самом деле? Уж больно складно все получается. Но Унгар между тем выделил и вторую молекулу — кодирующую, как он утверждал, спокойное отношение к резкому звонку. Он назвал это вещество амелитином…

И вот западную печать захлестнула волна фантастических пророчеств:

«Познание в виде порошка в мозгу — ведь это означает революцию во всех наших представлениях о процессах познания…»

«С этим достижением науки для человеческого сознания наступает столь же ослепительный, сколь и пугающий период. Впервые открывается возможность рассмотреть знания под лупой, в лабораторной пробирке».

«С тех пор как существуют люди, они всегда искали средства и пути овладения как можно большим количеством знаний. Простейшим путем упаковки сведений было бы образование синтетических «молекул информации». Вместо школы существовали бы «фабрики знания», вместо учителя — шприц. И все муки ученья сменились бы легкой болью от укола в плечо».

«Если все виды информации сохраняются в молекулах памяти, то это относится и к таблице умножения, и к английскому языку, и к материалам урока по биологии».