Через день я опять зашел в мастерскую. Он вновь отклонил мое предложение пойти в ресторан. К таким заведениям он питал устойчивую антипатию и предпочитал дешевые кафе.

Я принес с собой продукты, и мы с Рудольфом устроились за выцветшей занавеской прямо на топчане.

— Вот это по мне, — сказал Рудольф. — Милая домашняя обстановка. Свобода и непринужденность. Никаких условностей, можно все брать руками. А что ресторан? Чопорность, натянутость, музейная выставка зеркал и хрусталя.

Во время нашей беседы появился еще один гость. Он слегка прихрамывал и опирался на бамбуковую трость.

— Добрый день, господа, — поздоровался вошедший. — Мне сказали, что здесь я могу найти Рудольфа Тирбаха.

— Это я, — представился художник. — С кем имею честь?

— Билл Варлей… Хотел бы поговорить с вами.

— Я вас слушаю.

— Может быть, перенесем нашу беседу в более удобную обстановку? — Он покосился в мою сторону.

— Самое удобное для меня — беседовать у мольберта… Вы можете ничего не скрывать от моих друзей.

Гость окинул меня внимательным взглядом.

— Я принес вам печальную новость, господин Тирбах.

— Что-нибудь с отцом? — Рудольф отложил кисть. Медленным наклоном головы гость подтвердил эту догадку.

— Что с ним?

— Автомобильная катастрофа.

— Он жив?

— Как вам сказать?.. В общем, он в реанимации… — После паузы он добавил: — Дело в том, господин Тирбах, что вашего отца можно спасти.

— Спасти?

— Эдвард Тирбах пока в глубокой гипотермии. У него тяжелая травма мозга… Если пересадить ему мозг донора, то он будет жить.

Тут я вспомнил, что видел этого человека в Бюро. Он был главным юристом Центра трансплантологии. Сердце мое забилось сильнее.

— Что для этого нужно? — спросил Рудольф.

— Ваше согласие на операцию.

— И больше ничего? — Из-за мольберта вышла Полетт, подруга Рудольфа, которая до этого не принимала участия в наших беседах.

— В настоящее время — ничего. Вы заключите договор на свое наследство.

— Но, спасая отцу Рудольфа жизнь, вы лишаете себя гонорара? — вдруг вступила в разговор Полетт.

— У нас уже имеется свидетельство о смерти Тирбаха, составленное по всем правилам.

— Ах, вы уже все продумали! — Полетт приблизилась к Варлею. — Но что это даст нам? Вернет ли операция жизнь отцу Рудольфа, неизвестно, а мы в любом случае потеряем миллион.

— Любимая жена Эдзарда и наследница его миллиардов наотрез отказалась дать согласие на пересадку. А вы, будучи в опале, отдаете свою часть наследства. Эти факты способны сильно повлиять на симпатии старого Тирбаха.

— О чем вы спорите? — раздался голос Рудольфа. — Причем здесь деньги, когда речь идет о жизни отца?!

— Господин Тирбах, для утверждения соглашения нам необходимо ехать в Делинджер, — сказал Варлей.

— Сколько времени это займет? — опять выступила вперед Полетт.

— Я думаю, неделю.

— А не могли бы мы оформить соглашение здесь? — спросила Полетт. — Дело в том, что у Руди выпускные экзамены. Поездка может все сорвать.

— Пока мы должны избегать огласки… А здесь…

Я понял, что пришла моя очередь вступить в разговор:

— Дорогой Рудольф, я могу быть твоим поверенным во всех делах.

После обсуждения этого предложения Рудольф выдал мне доверенность на полномочное ведение переговоров и на подписание соглашения о пересадке Эдварду Тирбаху мозга донора.

Варлей не торопился расстаться с молодым Тирбахом. Но заговорить с ним при мне не решался. Я догадался, что могу быть посвященным в какую-то тайну, и не отходил от Рудольфа ни на шаг.

Увидев тщетность своих намерений остаться с Рудольфом наедине, Варлей, наконец, выдавил:

— Господин Тирбах, я хотел бы поговорить с вами еще об одном обстоятельстве…

— Я вас слушаю.

— Видите ли, у нас нет уверенности в благополучном исходе операции… Впрочем, вашему отцу нечего терять… До того, как все станет ясно, о пересадке никто не должен знать.

— Согласен, господин Варлей, мы будем молчать, — как-то буднично пообещал Рудольф.

Я сообразил, что могу использовать этот факт в своих интересах. Обронив ненароком фразу о том, что мне тоже пора на родину, я ждал ответных ходов со стороны Варлея и не ошибся.

Он предложил мне возвращаться вместе, и, получив мое согласие, заказал два билета на самолет.

В машине по дороге в аэропорт я как бы между прочим сказал Варлею:

— Как удачно вы, господин Варлей, явились со своим известием о старом Тирбахе. До вас я не знал, что делать со своим очерком. И вы сразу сняли все проблемы!

— Вы журналист? — удивился Варлей.

— Да, из «Фурора»…

И я как можно бесхитростнее поведал ему о своих авторских затруднениях…

— А не лучше ли подождать с публикацией? — Взгляд маленьких глаз Варлея был колючим и настороженным. — Тирбах вернется к жизни, он узнает о поступке Рудольфа, и, надеюсь, их отношения наладятся сами собой.

Я не согласился с ним:

— Тут важен общественный резонанс. Семейный конфликт Тирбахов типичен для наших деловых кругов.

Варлей замолчал, потом осторожно сказал:

— Господин Хьюз, поговорим как деловые люди…

— Я догадываюсь о ваших проблемах, господин Варлей. Руководство Центра не заинтересовано в преждевременном оповещении об этой операции, так как неудача может надолго задержать ее внедрение в клиническую практику. Не так ли?

— Правильно. Вы случайно оказались так близко к уникальной операции и, конечно, жаждете выйти на страницы «Фурора» с сенсационным сообщением.

— Безусловно!

Варлей откинулся на спинку кресла.

— В ответ на мое предложение подождать вы будете ссылаться на ваше право, на свободу печати. Но я предложу вам…

— Одну минуту, — перебил я его. — За мое молчание вы предложите мне сто тысяч дин.

— А вы попросите пятьдесят тысяч выплатить вам сразу по прибытии в Делинджер, остальные — после операции? — засмеялся варлей.

Так между нами было достигнуто джентльменское соглашение.

8

По возвращении в Делинджер я получил чек на пятьдесят тысяч дин, а потом попросил выдать мне свидетельство о смерти Эдварда Тирбаха. В то время я не подумал ни о возрасте Тирбаха, ни о его здоровье.

Предвидя возможные разногласия относительно того, кем считать реципиента после операции, я хотел держать в своих руках нити этого дела, тем более что когда-то сам изучал законоведение…

— Свидетельства о смерти Тирбаха еще нет, — ответил мне Варлей.

Я посмотрел ему в глаза и улыбнулся.

— Для успешного завершения нашей сделки такое свидетельство надо составить.

— Это почти невозможно.

— Почему же? Ведь вы утверждали, что Тирбах обречен…

— Видите ли, фирма предвидит, что такое свидетельство осложнит идентификацию личности Эдварда Тирбаха.

Вот в чем дело! Значит, в Центре тоже понимали последствия операции и тем не менее шли на нее.

— Я думаю, что осложнения возникнут в любом случае.

— Возникнут, но их можно будет устранить. А свидетельство сделает их неразрешимыми.

— Вам знаком своенравный характер Эдварда Тирбаха. Вы вернете его к жизни, а он ради очередной сенсации изменит завещание и оставит вас без гонорара! Но если составить по всем правилам документ о его кончине…

После выдачи свидетельства о смерти Эдварда Тирбаха Варлей с нетерпением проговорил:

— Надеюсь, теперь вы готовы подписать соглашение?

— Не совсем.

— Что у вас еще? — В его голосе послышалось раздражение.

— Я бы попросил внести в соглашение пункт о том, что в случае неудачи с операцией все расходы на себя берет ваше Бюро.

Варлей начал было торговаться, но я отрезал:

— Если вы не готовы к операции, то я отказываюсь от своих обязанностей. Почему ваши эксперименты кто-то должен оплачивать? Я бы хотел знать, какие кандидаты в доноры у вас имеются?

Варлей удивился моей осведомленности в таких вещах и без обиняков доложил: