- Мама, но я же не матерюсь!

- И что, я тебе за это спасибо должна сказать? - Марина

Алексеевна щелкнула зажигалкой. - Слышала эту истеричную дамочку, с которой я только что разговаривала?

- Ну.

- Не нукай - не запрягла! Так вот, эта женщина

мать Алены, и она хочет забрать ее к себе в Штаты. Кроме того,

я уже пообщалась с врачом, который будет ее там наблюдать.

Мне показалось, что он очень квалифицированный специалист, кстати,

из семьи русских эмигрантов. Теперь осталось только оформить все бумаги и немного подождать.

- Мам, а ты думаешь, с этой, с позволения сказать, мамашей в Штатах Алене будет лучше? - спросила Симка, с ужасом вспоминая ночные рассказы Алены о ее взаимоотношениях с матерью.

- Ей будет и легче, и лучше, - тоном, не допускающим возражения, сказала Марина Алексеевна и, уже не обращая внимания на дочь, стала рыться в каких-то бумагах.

Сима, вначале решившая обидеться, внезапно передумала и, наспех пробормотав что-то про неотложные дела, поспешно вышла из кабинета.

Возвращаясь в город на электричке, она успокаивала свою взбудораженную совесть материнской фразой: "Ей будет и легче, и лучше".

* * *

Марина Алексеевна в последнее время была озабочена ремонтом отделения. В их и так заваленную всяким хламом небольшую квартирку переехали горы книг, журналов, какие-то картины и маленькие ярко раскрашенные скульптурки, сделанные больными из их клиники. Поделки из хлебного мякиша были расцвечены в ядовитые цвета. Как и у покойной Анны, собиравшей рисунки своих пациентов, у Марины была целая коллекция забавных фигурок: чертиков, дракончиков, сказочных персонажей, выполненных руками больных. Но, слава богу, ремонт закончился, и можно было переезжать обратно.

- Симуля, ты не поможешь мне разобрать книги? - попросила ее Марина. - У нас накопилось столько макулатуры, которую мы напокупали за последнее время, что, по-моему, пора от нее избавиться. Хочу отвезти на работу - пусть больные читают.

- Нет проблем, - ответила Сима и взялась ей помогать.

- Кстати, ты не видела те книги и рисунки, которые я взяла из квартиры Анны?

- Нет, - безразлично пожала плечами Сима.

Зачем они мне?

- Ладно, найдутся, просто хотела унести все сразу.

Когда почти все было закончено, Марина, вдруг вспомнив о чем-то, принесла из кухни табурет и, встав на него, начала что-то искать на антресолях.

- Фу, какая тут пылища! - Марина недовольно чихнула. - Послушай, ты не видела такой большой коричневый конверт? Уверена, что я положила его именно сюда. Сима, ты меня слушаешь? Ты здесь ничего не брала?

- Ну почему, когда ты что-нибудь теряешь, всегда виновата я?

Не брала я твой конверт, не брала! - возмутилась Сима. - А что за ценная вещь была там?

- Вещи Анны. - Захлопнув дверцы, Марина слезла

с табурета и устало села на него. - После ее смерти я взяла кое-что из ее квартиры себе на память. Книги, фотографии, рисунки ее больных. Ты ведь помнишь, Анна их коллекционировала. Ничего ценного, просто память... Не понимаю, кому они могли понадобиться?

- Да никому. Скорее всего ты просто забыла, куда

их засунула.

- Ну я же не слабоумная! - разозлилась Марина.

Я никогда ничего не забываю.

- Ну, мамочка, кому как не тебе лучше других известно,

что рано или поздно все случается в первый раз, - не удержалась от колкости Сима.

- Ну ладно, заканчивай. Пойдем обедать.

На кухне Марина быстро нарезала крупными ломтиками огурцы,

помидоры, лук, сбрызнула их маслом. Пока она готовила салат, на сковороде шипело мясо. "Только бы не пережарить", - думала Марина, поминутно поворачиваясь к плите. Нельзя сказать, чтобы Марина была очень умелой кулинаркой, но некоторые блюда удавались ей на славу. Сегодня утром она, специально встав пораньше, сходила на рынок и купила яркие красные помидоры, покрытые капельками воды маленькие пупырчатые огурчики и большой пучок ароматной зелени. В мясном ряду она выбрала кусок нежно-розовой с прожилками сахарно-белого жира свиной шейки. Напоследок она купила торт "Вацлавский", так любимый ее девочкой. Марина надеялась хоть чем-то ее побаловать.

Зайдя на кухню, Сима не удержалась от возгласа:

- Ой, мамуля, ты у меня все-таки отменная хозяйка!

Марина понимала, что Сима льстит ей, но все равно было приятно.

- А теперь сюрприз! - Мать вытащила из холодильника большую белую коробку. - Твой любимый, "Вацлавский".

Симка вяло ковырялась в торте - аппетита не было совершенно, но не хотелось обижать мать, - чувствуя, что в душе поселилась какая-то тревога. С одной стороны, теперь уже не приходилось ни о чем беспокоиться: Алена улетела в Америку вместе с матерью, которая все-таки приехала за ней в Москву, Инка со Снегиревым переживали бурный роман, а в ее собственном доме воцарилось непродолжительное перемирие после очередного скандала.

Однако Сима не испытывала никакого удовлетворения. Лето

кончалось, а ее так и не отпустили в отпуск. А если бы даже и отпустили,

она все равно бы не знала, где его провести. Ее первое дело, за которое

она так билась, наконец закончено. Убийцей оказался Станислав. Выяснилось,

что еще в детстве у него стали проявляться садистские наклонности.

Но Сима чувствовала - что-то осталось за кадром, какой-то второй план. Не все звенья в этой цепочке сошлись, и ее это мучило. Непонятно, с какой целью лгала Эвелина насчет своего родства с Голубевыми. Но мало ли зачем ей это было нужно - догадки к делу не подошьешь. Эвелина очень хорошо знала Алениного отчима и была с ним как-то связана, но что из этого следовало - непонятно. Все эти размышления оставляли у Симы ощущение, что за всеми этими фактами что-то стоит, что-то объединяет их и может помочь ответить на все вопросы. Но дело было закончено и передано в суд.

Неожиданно раздался пронзительный телефонный звонок.

- Я подойду, - сказала Марина Алексеевна.

Это тебя, - добавила она через секунду. - Кажется, Снегирев.

Сима удивленно подняла брови и взяла трубку.

- Отдыхаешь? - вместо приветствия, как обычно

ехидно, поинтересовался он.

- Ну.

- Хочешь хорошую новость?

- Давай, - вяло согласилась Симка, чувствуя,

что ничего хорошего от Снегирева ждать не приходится.

- Может, сама догадаешься? - продолжал изгаляться он.

- Неужели вы с Соколовской решили наконец узаконить свои отношения?

чувствуя некоторое удовольствие от собственной язвительности, полюбопытствовала

Серафима.

Володька смущенно засопел, а потом огрызнулся:

- Не волнуйся, если что - на свадьбу пригласить не забудем.

Но ты на ней потусоваться не спеши, поскольку впереди у тебя большая работа.

- Какая? - обрадовалась Симка.

Ей казалось, что она уже засиделась без дела и попросту изводит себя всяческими сомнениями и угрызениями совести. По опыту она знала, что лучшего средства от меланхолии, чем работа, вовек не найти.

- Поздравляю вас, Серафима Григорьевна, - неожиданно официальным тоном заявил Володька.

- С чем? - поинтересовалась она.

- Вам поручается новое дело об убийстве...

ГЛАВА 22

Фиджи, 1999 год

Утром за Мохаммедом прилетел вертолет. Эвелина стояла у открытого окна, глядя, как темная точка вертолета уменьшается, а затем и вовсе исчезает. Ей было тоскливо и одиноко. Единственное, что она понимала, - ей необходимо найти те самые карты урановых месторождений. От этого зависела ее жизнь. Мохаммед не врал - они оба в смертельной опасности.

Но что же делать, что делать? Виктор, Анна, они умерли.

Умерли из-за нее... И из-за этих чертовых карт. Сначала все казалось таким легким, таким простым. Что же делать теперь, она просто не знала. Полдня Эвелина бродила по спальне, непричесанная и неодетая. Служанка-полинезийка приготовила ей завтрак, но Эвелина отказалась. Ей казалось, что жизнь кончилась и что она умрет здесь, на этом затерянном крошечном островке в Тихом океане. Несколько раз она снимала трубку спутникового телефона, но тут же бросала ее. Звонить было некому. Эвелина раскинула колоду Таро, с которой никогда не расставалась. Но выпала белая карта - знак того, что будущее закрыто для прочтения и что предпочтительно прекратить гадание. Но Эвелина упрямо повторила расклад. Опять выпала та же карта, которая к тому же могла предвещать смерть. Эвелина убрала карты и попыталась расслабиться. Она была слишком взвинчена, чтобы заниматься гаданием. Это требовало не замутненного эмоциями состояния, чистоты ауры и бесстрастности. Эвелина достала хрустальный шар и зажгла свечи. Она долго вглядывалась в его поверхность, но, кроме размытого темного облачка в центре, ничего не увидела. Она пальцами погасила огонь свечи, не ощущая при этом боли. "Думай, Эвелина, думай", - внушала она себе, лежа на разобранной постели. Тем более она знала,