«Не томи», — попросил Никита.

«Разгадка в том, — продолжил не просто упавшим, а разбившимся, как если бы он был зеркалом, голосом Савва, — что народ самовыражается через личность правителя. Вот наш народ и выразился»…

…Или взять такой, введенный Саввой в политологию, термин, как «документальная пропаганда».

Любое, самое дикое и непотребное обвинение против кого-либо могло быть наглядно подтверждено с помощью мгновенно изготавливаемого ради этого случая абсолютно подлинного документа. Вдруг выяснялось, что страшный этот червь-документ двигался (полз) по учреждениям своим путем, пока, наконец, какой-нибудь верный сын России, соратник президента, друг народа, враг мирового зла не протыкал его копьем, как Георгий Победоносец змея (червя), не отрубал ему, как Персей Медузе-Горгоне, ядовитую башку.

Как правило, для этой цели изготавливался всего один документ, но такой (в прямом и переносном смысле) «убойной» силы, что уже никаких пояснений, полемик, публицистических статей в газетах и ТВ-обличений не требовалось.

Документ свидетельствовал сам за себя, как не остывшая печь Освенцима, как дымящийся горячей кровью жертвы нож, только что вырванный из рук убийцы.

Взять хотя бы перехваченное письмо Енота в Рейкьявик Верховному Троллю, существование которого (как и Верховного Эльфа, а также Генералиссимуса гоблинов) было официально подтверждено Римским Папой в седьмом году третьего тысячелетия.

Этот Тролль контролировал добычу не только золота и прочих полезных искапаемых, но и нефти, то есть, по сути дела являлся самым главным «естественным монополистом» человечества. Две тысячи лет он сидел тише воды ниже травы, а в ночь с тридцатого апреля на первое мая 2007 года вдруг обратился к человечеству по каналу МTV, что, мол, ресурсы земли на исходе и что, стало быть, он, Верховный Тролль, вводит «карточную систему» на их дальнейшую разработку.

Все, кто увидел на экране странную трехглазую складчато-квадратную физиономию с окладистой фосфоресцирующей бородой, решили, что это выступает какой-то новый певец, или демонстрируют очередной экологический ролик. Однако на следующий день практически повсеместно — от Арктики до Патагонии — вышли из строя по неизвестным причинам роторные экскаваторы, цепь точечных землетрясений наглухо запечатала большинство шахт и карьеров.

Вот этому-то Верховному Троллю и накатал Енот письмецо с просьбой «во имя демократии и охраны окружающей среды» окончательно урезать российскую «долю» нефтяного пирога, чтобы, значит, уровень жизни народа снизился до такой степени, чтобы народ взбесился, как он взбесился в 2007 году (когда Тролль урезал в первый раз).

Тогда народ сам не заметил, как смахнул со стола власти очередного президента России, странного, неуловимого (в смысле предпочтений) паренька, тонким голосом и зализанным своим обликом напоминавшего… дворецкого. Власть досталась ему совершенно случайно, и народ по всегдашней своей привычке сначала (неизвестно за что) сильно его полюбил, но вскоре (по вечной схеме) еще сильнее возненавидел.

После обнародования письма Еноту оставалось только застрелиться, немедленно убежать из страны, он же взялся доказывать, что никакого письма не писал, что любит Родину и т. д., то есть упорствовал в недоказуемом, истощая терпение людей, охотно верящих во все, кроме истины.

Савва никогда не делился с Никитой своими планами по переустройству России, не рассказывал, какие советы дает президенту. Никита самостоятельно постигал его программу, если конечно, ее можно было назвать программой и если Никита правильно ее постигал.

Никита с Саввой не понимали друг друга, как не понимают друг друга убежденный трезвеник и убежденный пьяница. Для одного вино — скверна, смерть. Для другого — радость, жизнь.

«Утопление пути в тумане надежд», между тем, по мнению Саввы, являлось всего лишь приуготовлением к следующему организационному действу, которое он определял как «возвращение смысла».

Из шести слов: «утопление», «путь», «туман», «надежда», «возвращение», «смысл» в голове у Никиты почему-то составился образ всплывающего утопленника. У смысла-утопленника были выпученные (или, наоборот, зияющие, вырванные раками) глаза, синее раздувшееся как дирижабль тело, зеленые косицы водорослей. Он был ужасен, утопленник-смысл, и люди, глядя на него, раскинувшегося на берегу, крестились. Им и в голову не могло прийти, что смысл вытащили не для того, чтобы похоронить, как положено, а… чтобы он ожил. И не просто ожил, а взялся командовать этими самыми людьми.

Савве, естественно, все виделось по другому.

Кошмарный безглазый со свисающими зелеными космами смысл казался ему полным сил и энергии богатырем, вставшим не из вонючей пучины, а из хрустального гроба.

После того, утверждал Савва, как в течение многих лет все произносимые властью слова народ воспринимал как ложь, бред, ничто (в лучшем случае — нечто), отсутствие, пустоту и т. д., словам (после ряда мероприятий по изменению, как выразился Савва, рельефа реальности) возвращался их истинный, первозданный смысл.

В самом деле, слово в одном рельефе представлявшееся воробьем, которого не поймаешь, в другом — оказывалось соколом, разящим без промаха, в третьем — мудрым вороном, живущим триста лет и три года. Слово, бывшее, так сказать, картонной саблей, которой никого невозможно зарубить, как, впрочем, и напугать, вдруг превращалось в саблю острую, булатную, которой можно было запросто снести башку.

Вот как должен был измениться этот самый рельеф реальности.

По мнению Саввы, наглядное (демонстративное) превращение слова в дело могло в свою очередь превратить в глазах народа президента в героическую личность. Как, впрочем, и любого другого, кто божественной рукой изменит рельеф реальности в бесконечно уставшей от слов-импотентов, слов-воробьев России.

Этим человеком должен быть только президент, рассудил Савва. Кому, как не президенту повелевать словами, которые, как утверждал Савва, прежде чем окончательно ожить, соединиться с делом, проходили стадию мумии, когда слово несло (сохраняло) в себе лишь (мистическую) форму (абрис) смысла, затем стадию… гомункулуса, когда оно становилось делом на узком, так сказать, участке бытия и не потому что это дело было нужно народу, а — исключительно тому, кто его, гомункулуса, создал, вырастил, и, следовательно, надеялся что-то со всего этого поиметь. На данном этапе слову-гомункулусу иной раз сообщался общенародный смысл, допустим, что тот или иной банк (корпорация, финансовая группа) истово блюдет государственный интерес в то время как все остальные это самое государство обворовывают, но это, конечно же, был обман.

Так полагал Савва, разработавший для президента настоящую стратегию преображения слов — изменения рельефа реальности.

Сочиняя тексты речей и статей президента, он строил слова, как войска, разделял их по родам — на пехоту, легкую и тяжелую кавалерию, десантные части, спецназ, тактические и межконтинентальные ракетные батареи, эшелонированно размещал на реальных и виртуальных театрах военных действий, бросал в бой, чтобы они уничтожали врага, оставляя за собой его территорию.

Враг в свою очередь, отступая, минировал землю, распылял в воздухе ядовитые вещества, отравлял колодцы, грозил ударами возмездия, пропаганистски шумел о мифическом чудо-оружии.

На освобожденную от врага территорию вступали слова-саперы, которые, как известно, ошибаются всего один раз, и даже слова-собаки, безошибочно вынюхивающие минные поля.

А врагов у воскрешаемого государственного слова было видимо-невидимо.

Вспомнить хотя бы соперничавшую некогда по популярности с «Провидцем» газету «Внутренний враг».

«Провидец», кстати, вскоре тоже прекратил свое существование после известного указа о запрете на предсказания будущего. Многое прекратило свое существование в России в связи с изменением рельефа реальности.

…Заводы, однако, в особенности металлургические, работали.