Никита подумал, что не человеческое это дело — продуктивные пророчества. Печаль отца и печаль Саввы вдруг сделалась и его печалью. Пропади они пропадом: дурная езда с охраной и сиренами, французское вино и омары, глазеющие на меня девчонки, подумал Никита. Хотя нет, спохватился, девчонкам пропадать не след.
«Именно так. Голод преодолевается войной, а порядок достигается уничтожением логики. Справедливость — наказанием невиновных, а любовь к Родине — лишением самого дорогого, что у всех разное, но в конечном итоге одно и то же, а именно жизни, — подтвердил Савва. — События, то есть история, движутся в противоположную от провозглашаемых общественным, скажем так, разумом целей — соблюдения прав человека, финансовой стабильности, списания долгов бедным странам, вакцинации населения планеты против СПИДа, защиты материнства и детства, религиозной терпимости и так далее — сторону. Будущее — всегда не то, что думает о нем подавляющее большинство людей».
«А… что?» — поинтересовался Никита.
«Не знаю, — ответил Савва, — но точно знаю, что не то. Наверное, будущее — то, что люди о нем не думают».
«А что же тогда предсказания, — спросил Никита, — твои, — спохватился, — продуктивные пророчества?»
Потому что его, Никиты, предсказания, даже такие блистательные — насчет вошедших в моду бритых гениталий с вытатуированными пауками и мухами — были… ничем, пустотой, в лучшем случае случайным угадыванием. Никита более в этом не сомневался. Конечно же, гениталии должны быть украшены не пауками и мухами, а грибами, это совершенно очевидно. Савва просто пожалел его, и предсказание Никиты сбылось, скользнуло по реальности, как неурочный луч, отразившийся от настоящего, пусть даже задрапированного в тот момент, зеркала (пророчеств), какое носил в себе Савва.
«Предсказания, — внимательно уставился на поплавок Савва, — как и любые другие игры с будущим — это игры со смертью, потому что как исходный, так и конечный материал предсказаний — смерть. Это холодец из ножек свиньи, которая при том, что уже в холодце, не просто бегает, но бегает вечно, то есть перебегает и убегает всех без исключения предсказателей, едоков этого самого холодца. Если уподобить предсказание некоему числу, получаемому в результате комбинации неких математических действий, то эта комбинация — всегда смерть, не важно в виде умножения, деления, сложения, вычитания, извлечения корня и так далее она выступает».
«Абсолютный ноль?» — предположил Никита.
«Абсолютный ноль, — повторил Савва, — абсолютный сон, абсолютная идея, абсолютная жизнь, а может, абсолютная власть? Называй это как хочешь. Будущее — это всегда смерть, в лучшем случае движение, приближение к смерти».
Поплавок между тем вел себя странно. Не уходил вниз, не ложился на бок, а широко, как маятник, раскачивался из стороны в сторону с одновременным (малым) подъемом (вытолком) из воды.
Видимо, проникшись ответственностью момента, разом перестали звонить мобильники. Над прудом восстановилась естественная, точнее неестественная, столь милая сердцу (уху) президента, тишина.
Поплавок прекратил всяческое движение, каменно и тревожно застыл на воде, как восклицательный знак, как балерина на пуантах перед тем как отчаянно куда-то устремиться.
Никита подумал, что вот так, наверное, и с будущим. Оно в том, что на крючке, а не в движениях (неподвижности) поплавка. Какой с поплавка спрос? Никакие (Никита) предсказатели смотрят сквозь воздух на поплавок. Истинные (Савва) — сквозь воду на крючок, точнее на рыбу, собирающуюся заглотить наживку.
Если, конечно, это рыба.
«Я объясню тебе принцип действия машины предсказаний. Точнее, один из принципов, потому что их одновременно много и нет вообще, — с мрачной решимостью произнес Савва, глядя широко раскрытыми, ничего не выражающими глазами на притихшую гладь пруда, как на судьбу, которая, как известно, может принимать любую форму: воды, стрекозы, карпа и даже… не принимать вообще никакой формы. — Я называю его универсальным принципом возмещения божественной сущности. Если человеку доподлинно известны год, день и час его собственной смерти, то жизнь, в принципе, теряет для него смысл. То есть точное предсказание, благое как бы дело, превращается в собственную противоположность, ибо три цифры — год, день и час — перечеркивают, обессмысливают жизнь человека, потому что из нее уходит самая сокровенная тайна: что умереть может любой, только не я; что со мной этого не может случиться никогда; что все другие — знакомые и не знакомые, которых показывают по телевизору — да, могут, а я — нет. Они — правило. Я — исключение. Поэтому предсказание даты смерти не имеет никакого смысла. Но иногда дату — год, день, час и даже минуту — можно не то чтобы предсказать, а… назначить».
«Себе?» — уточнил Никита.
«Себе, — подтвердил Савва, — мы сейчас не говорим о запланированных убийствах. Тогда жизнь, точнее ее остаток приобретает огромный, исполненный отчаянья, силы и воли смысл, потому что ты уходишь из жизни самстоятельно, то есть именно в тот год, день и час, который сам себе назначил. Тогда твое предсказание поднимается на качественно иной уровень, и жизнь вокруг склоняется, подчиняется, исполняет твое предсказание. Грубо говоря, чтобы заставить предсказание работать, то есть превратить его во благо, надо всего-ничего: оплатить его… собственной жизнью».
«Смертью», — поправил Никита.
«Это две стороны одной монеты, две гравюры одной купюры», — махнул рукой Савва.
«Здорово, — поплавок Никиты вертелся на легком ветру, как соскочившая с пуантов балерина. Что было странно, потому что поплавок Саввы стоял неколебимо. Как будто по глади пруда скользили два ветра. — Хотя, конечно, о цене можно поспорить».
«Нельзя, — просто ответил Савва. — Озвученное, произнесенное предсказание питается жизнью предсказателя. Оно отнимает у него энергию и силы, как сбываясь, так и не сбываясь. Вот почему предсказатели долго не живут. Их век размазывается по бесчисленным вариантам будущего, как… мед или яд по блюдцам, причем блюдец всегда много больше, чем… меда или яда. А если и живут, встречаются такие, то исключительно… немотствуя, то есть не делая свои предсказания ничьим достоянием, топя, давя, растворяя их в себе. Лишь в этом случае предсказания сообщают предсказателю свою заархивированную энергию, наполняют его силой, закаляют волю, продлевают его жизнь практически до бесконечности. Почему бессмертны боги? Потому что все знают и молчат. Стоит только заговорить и… Помнишь, что произошло с Иисусом Христом? Почему бессмертна душа? Она тоже все знает и молчит».
«То есть выбирать можно только между смертью и молчанием?» — спросил Никита.
«Или сгореть, как мотыльку на свече, — подтвердил Савва, — или просидеть весь век, как… медведка в сырой тьме».
Никита много (особенно в детстве) слышал про загадочных медведок, но никогда их не видел. По рассказам они не просто сидели в сырой тьме, а еще и (когда кто-то на них покушался) оскверняли воздух вонючей черной аэрозолью, какой следовало остерегаться. Никита подумал, что должно быть эта аэрозоль производилась из переработанных (компост) знаний о будущем, пропавших втуне, но не озвученных всуе.
…Все эти (ни о чем) мысли посетили Никиту Ивановича на автовокзале «Na Florency».
Из всех способов перемещения в пространстве он (да и не только он) предпочитал автобусы, как наиболее демократичный и наименее подверженный контролю. Причем (когда-то его научил Савва) билет следовало брать загодя, садиться же не на станции отправления, а на первой, второй, а еще лучше третьей остановке. Единственным неудобством было то, что приходилось с боем освобождать собственное место. Зачастую для занявшего не свое место человека расстаться с ним было все равно что расстаться с жизнью. Но, как правило, рано или поздно эта проблема решалась.
Вообще-то, народ уже не сильно боялся паспортного, таможенного, пограничного, экологического, медицинского и т. д. контроля, поскольку в нем отсутствовало то, что наполняло процедуру античным (божественным) ужасом, а именно, неизбежность и неотвратимость. Данный ужас базировался на том, что структуры, осуществлявшие контроль, были изначально сильнее не столько отдельного человека, который (в момент проверки) фактически не существовал (а если и существовал, то только для того, чтобы быть наказанным), а всего проверяемого (и не проверяемого) в данный момент человеческого сообщества.