Клэр тихо вышла из комнаты и поднялась наверх. Так вот, значит, в чем дело! Он уже думает о другой! Об этой красивой, с вызывающим, смелым взглядом, миссис Лоусон! Об этой уже дважды вдове! И к тому же обладательнице денег! Теперь овдовел и он… Да, теперь он свободен и может приударить за этой миссис Лоусон. Если только он уже этим не занимался прежде.

Чем же они там занимались? Выпивали? Или… они – любовники? Вполне вероятно, и то и другое. Но теперь, судя по всему, отец намеревался узаконить их отношения.

Войдя в спальню, Клэр начала стаскивать с себя изношенное, искусно починенное черное платье. Затем набросила столь же искусно ею подновленный коричневый шерстяной халат. Шитье превратилось не только в искусство, но и в жизненную необходимость для женщин в семье Хэркортов, и обе они – и мать, и дочь – проявляли вкус в замысловатой перекройке халатов и шляпок с шелковыми оборками.

Стоя перед зеркалом, Клэр расчесывала волосы, которые из-за сырости утратили половину своего прежнего серебристого блеска, и размышляла о миссис Лоусон.

Элегантная состоятельная вдова могла принимать знаки внимания, оказываемые ей множеством мужчин. Она могла выбирать себе приятелей, сохраняя при этом независимость. Но брак означал конец независимости – со всеми своими портшезами она становилась собственностью мужа. Да, собственностью становится не только она, но и все, что ей принадлежало, по закону все переходило к нему.

«Порядочная, услужливая дама», – так назвал ее отец, но сейчас, вспоминая ее хитроватые, черные мазки там, на могиле матери, Клэр не могла избавиться от подозрений, что этой женщине очень не хотелось отдавать себя в загребущие руки Джорджа Хэркорта. Зачем ей это? Характер отца, его образ жизни не были секретом для округи. Что могло помешать ему столь же быстро промотать ее состояние, как он уже сделал это с приданым матери Клэр?

Вглядываясь в зеркало, она радовалась, что унаследовала от матери стройную фигуру, красивые скулы. Брови – круто изогнуты, прекрасные темные волосы, кожа – чистая, чуть бледноватая…

Что же случится, если миссис Лоусон завладеет сердцем отца? Сердце ее вновь затрепетало. Оставит ее в качестве домашней прислуги за мизерное жалованье? Или же его настороженный взгляд означал, что она, по его мнению, уже довольно взрослая и вполне может подыскать место горничной? Если в доме объявится новая жена, то почему он должен ежедневно лицезреть более юное подобие своей опостылевшей, столь презираемой супруги? А сама Клэр пока не достигла совершеннолетия и никак не может повлиять на его планы…

Как долго это могло еще тянуться? Ну пять, ну десять лет… Но только не после того, как наступит совершеннолетие. Во всяком случае, она не знала закона, регулирующего положение слуг в доме по заключенному договору.

Припомнив последние слова отца, она немного успокоилась. У нее впереди еще шесть месяцев – тогда ей исполнится восемнадцать. До вступления в новый брак существует годовой траур. Шесть месяцев – это, конечно, неприличная спешка и свидетельствует о его страстном желании заполучить состояние миссис Лоусон.

«Но о каких приличиях может идти речь?» – спросила она себя и скривилась. Стоит отцу завладеть деньгами миссис Лоусон – дом снова оккупируют закадычные дружки-картежники, которые всегда прилетали и улетали, как саранча, обобрав до нитки Джорджа Хэркорта. Разве он никогда не выигрывал? Может, и выигрывал, но, будучи азартным игроком, всегда считал, что следующая карта непременно удвоит его выигрыш и он набьет карман золотыми монетами. Его карман, не ее. Все это, конечно, так, но неплохо было бы и поесть.

Вытащив из шкафа старую шерстяную шаль, Клэр спустилась по узкой лестнице в холодную, похожую на подвал кухню. Она редко пользовалась главной лестницей, предпочитала ту, по которой поднимались и спускались слуги, когда они еще были в доме: здесь она не могла столкнуться лицом к лицу с отцом или его странными дружками. С тех пор как год или два тому назад здоровье матери начало сдавать, обе женщины постоянно находились у себя наверху, где создали что-то вроде небольшой гостиной. Комнаты на первом этаже были слишком сырыми для матери, к тому же в них постоянно гуляли сквозняки, и их никак нельзя было нагреть до нужного состояния, а в этой комнате, как и в кабинете отца, в котором он проводил почти все свое время, были неплохие камины.

На кухне Клэр, надев фартук, склонилась над заслонкой печи, стараясь разворошить угли и возродить погасший огонь. Дров было по-прежнему вполне достаточно, их еженедельно покупали в поместье, а за спиленные бревна Хэркорт платил беспрекословно, как, впрочем, также безмолвно он оплачивал счета, предъявляемые мясником и бакалейщиком. Несмотря на то что жене и дочери приходилось довольствоваться обносками, сам Хэркорт не скупился на собственный комфорт.

Поставив сковородку с овощной похлебкой на огонь, который Клэр все же удалось раздуть, она принялась размышлять о своем будущем. Мама, ее единственная подруга на протяжении семнадцати лет, ушла в мир иной. Так как мама была ее учителем во всем – от французского языка до вышивания, Клэр никогда не посещала школу и никогда не дружила с другими детьми. Конечно, когда они с матерью выезжали в город, она видела, как играют дети на улицах и в поле, и испытывала сильное желание подойти к ним, поиграть вместе, но дети, заметив карету Хэркортов, словно исчезали куда-то. Только многие годы спустя она наконец поняла, что репутация Джорджа Хэркорта как недоброго помещика заставляла людей сторониться и избегать его. Теперь у них уже давным-давно нет кареты, и те дети уже выросли. Некоторые из них завели семьи, у самих появились дети. Выйти замуж, завести семью? Ее невольно передернуло от этой мысли. Брак – это ловушка, и его всячески нужно стараться избегать.

Она слегка задумалась, помешивая похлебку, кисло улыбаясь, Клэр никак не могла представить себе галантного кавалера, подъезжающего на лихом коне к двери ее дома и обращающегося к ней с просьбой отдать ему руку и сердце. Может, она станет поварихой или швеей, но женой – никогда.

В коридоре, ведущем к холлу для слуг, раздался зычный голос Хэркорта:

– Ты там, девочка?

– Да, папа, – откликнулась Клэр, стараясь унять раздражение из-за его небрежного обращения – «девочка», словно она какая-то кухонная девка.

– Принеси мне обед в кабинет, когда все будет готово. Я ухожу.

– Хорошо, папа.

Куда же он уходил? Чтобы сразу начать ухаживания за миссис Лоусон, ведь теперь он стал свободным человеком? Она в сердцах грохнула черпаком по краю сковородки. Чувствительный человек, несомненно, не выходил бы из дома в день, когда похоронил жену, но разве у Джорджа Хэркорта были чувства? Ему абсолютно наплевать на всех людей, живущих в этом маленьком городке Брэдфорде-на-Эвене, на всех людей на всем Уилтшире. У них свои заботы, у него – свои. Она взяла поднос. Ну да ладно – еще несколько лет, и она будет хозяйкой собственной судьбы.

Печальная зима, сопровождаемая резкими ветрами и ливнями, уходила, и в воздухе запахло весной. Стручки нарциссов и гиацинтов выглянули по обочинам дороги, а на деревьях появились молодые листики. Подснежники застенчиво вытягивали свои головки к солнцу, приветствуя теплую погоду. После нескольких месяцев, когда отнюдь не ласкали взгляда сухопарые обнаженные деревья и лишенные жизни изгороди из кустарников, вновь совершалось чудо возрождения природы.

В доме последнее время было очень тихо. Продолжительные отлучки Хэркорта были для Клэр большим облегчением. Она была уверена, что он, выходя из себя, оказывает всяческие знаки внимания миссис Лоусон. Еще три месяца, и он непременно сделает ей предложение. У Клэр на этот счет не было ни тени сомнений. Но примет ли его вдова? Правда, ее отец был все таким же высоким, стройным мужчиной, на его голове не было и следов седины, но лицо уже огрубело, и признаки разгульной жизни явственно читались на нем.

Когда на смену весне пришло лето, Клэр воспрянула духом. Теперь ей было почти восемнадцать, и память о матери постепенно тускнела. Она кое-что выбрала из их совместного гардероба и сама состряпала небольшую коллекцию приличной одежды для себя. Немного кружев здесь, ленточка или оборка там, и в результате у нее получилось с дюжину вполне респектабельных, достаточно скромных платьев. Твидовый плащ и старомодная шляпка с полями – к сожалению, это было все, что она смогла раздобыть для выхода из дома. Но она редко ходила по улицам Брэдфорда-на-Эвене, который, конечно, не шел ни в какое сравнение с таким центром моды, как Бат, расположенный в восьми милях отсюда, поэтому ее устаревшая шляпка с полями не привлекала с себе никакого внимания. Торговцы и продавцы были с нею вежливы, хотя она почти ничего не покупала, и она относила их почтительность к тому, что Хэркорт являлся владельцем кое-какой собственности. Она, конечно, сильно удивилась бы, узнав, что ее отец уже давно ничем особенно не владеет, если не считать нескольких акров земли с лесом, и получает аренду лишь от нескольких коттеджей. Она не предполагала, что их уважительное отношение к ней объяснялось их симпатией к одинокой бледной девушке, очень похожей на свою красавицу-мать в то время, когда та была невестой, а Джордж Хэркорт превратил ее в высохшее хрупкое создание, в собственную тень.