Корд, решив, что они уже ушли, обернулся и вдруг увидел фигурку Селин, показавшуюся ему еще более хрупкой между двумя крупными мужчинами. Она уходила, держась словно королева, с гордой осанкой и прямыми плечами. Руки ее сжались в кулачки.

Эдвард и Фостер, тетя Ада и Говард Уэллс столпились в коридоре и пораженно наблюдали за разыгравшейся у них на глазах драмой.

– Кордеро! Элис хочет, чтобы ты остановил их! Она очень, очень огорчена! – вскричала Ада, обращаясь к Корду.

– Когда вы начнете говорить от собственного имени, тетя? – Корд смотрел на нее, не выходя из библиотеки, устав от смешной манеры Ады вкладывать собственное мысли в уста его матери.

Ада отвернулась, всхлипывая на плече книготорговца. В отличие от всех собравшихся в коридоре и ожидающих, что Корд спасет Селин, этот образованный джентльмен не решался встретиться взглядом с молодым человеком.

Корд грязно выругался, прошагал через всю библиотеку и захлопнул дверь прямо у всех перед носом с такой силой, что дом содрогнулся от фундамента до крыши. Но осуждающие взгляды, казалось, по-прежнему были устремлены на него. Он швырнул хрустальный бокал в дверь, разбив его на тысячи сверкающих осколков, прекрасных, но чрезвычайно опасных.

Таких же, как Селин…

Он не мог думать о ней. Не позволит себе думать о ней. Она ушла, и он снова остался один – наедине с опустошенным наполовину графином рома, что не принесло ни капли облегчения от той бесконечной боли, которая сжимала его едва ожившее сердце.

На островах хорошие новости разносятся быстро, скандальные – еще быстрее. Все население Бэйтауна высыпало на пристань, чтобы собственными глазами посмотреть, как будет унижена жена недавно приехавшего плантатора, которую подозревали в том, что она ведьма. У всех на виду Селин повели на пароход, который должен был доставить ее в Америку, где она предстанет перед судом не за одно, а за Два убийства. Ходили слухи, что в Луизиане ведьм все еще сжигают на костре.

Ее заперли в грязной тюремной камере, которая кишела крысами. Всю ночь Селин не сомкнула глаз. Когда за ней явились ее тюремщики, ей было уже совершенно безразлично, жива она или уже отдала Богу душу. Разве это имело значение, даже если ей удастся каким-то чудом оправдаться, несмотря на «бесспорные» Доказательства, о которых твердил Харгрейвс?

Первую глупейшую ошибку она совершила, когда решила бежать. Но разве это имело значение, если иначе ей никогда не пришлось бы встретиться с Кордеро? «Нет», – ответило ей сердце. Ни мгновения она не хотела вернуться обратно. Единственно, о чем она сожалела, это о том, что причинила ему такую боль, хотя желала только одного – залечить его раны своей любовью.

Утром, увидев собравшуюся на пристани толпу, Коллин Рэй настоял, чтобы на Селин надели наручники, утверждая, что кто-нибудь может предпринять мелодраматическую попытку выкрасть ее. Харгрейвс, правда, добился, чтобы на ноги ей кандалы не надевали, иначе она очень долго будет подниматься по сходням на борт корабля.

Селин, по-прежнему страдая от приступов лихорадки, не произносила ни слова. Ее внимание сосредоточилось на том, что осталось за каменными стенами тюрьмы. Она пыталась представить себе белый песок, сверкающий на солнце, подгоняемые легким ветерком пенные барашки волн, разбивающихся о берег. Она думала о Кордеро, вспоминала, как впервые увидела его в день их венчания, совершенно пьяного. Представляла, как он, опустившись на колени, обнимал детей Алекса, прощаясь с ними. Кордеро в ту штормовую ночь, когда он впервые сжимал ее в своих объятиях. Кордеро, держащий на руках ребенка Бобо, радующийся, что малыша удалось спасти. Кордеро, обнаженным плывущий по морским волнам.

Кордеро над ней. Кордеро внутри нее. Кордеро, признающийся ей в любви.

Кордеро… Кордеро… Кордеро. Она закрыла глаза и зажала ладонями уши, пытаясь заставить себя не слышать отзвуков его имени.

– Давайте обойдемся без театральных сцен, – предупредил ее Коллин Рэй, защелкивая у нее на запястьях наручники. – Харгрейвс, вы готовы?

Нанятый семьей Перо человек кивнул и распахнул дверь камеры.

Селин трясло в лихорадке, в горле у нее пересохло, суставы болели при каждом движении – такой она покинула тюрьму. Широкие металлические браслеты и тяжелые цепи тянули ее к земле. Хотя Селин не смотрела по сторонам, она понимала, что улица запружена народом, собравшимся поглазеть, как она по каменной мостовой идет через пристань к кораблю. Зонты в оборках, напоминая огромные разноцветные цветы, раскачивались из стороны в сторону на фоне собравшейся толпы – дам и джентльменов, лавочников и купцов, плантаторов и рабов, которые бросили свои дела ради этого зрелища. Большего унижения она не знала.

На корабль, пришвартованный рядом с тем, который отправлялся в Америку, гнали, словно стадо, группу рабов, скованных одной цепью. Внимание Селин привлек звон цепей. Она взглянула на выстроившихся в линию черных людей: с каменным выражением на лицах они хранили полное молчание. Одна из женщин посмотрела в ее сторону, и Селин поняла, что это Ганни. Пробежав глазами по ряду, она заметила в конце этой группы несчастных колдуна.

Хотя их разделяла пристань, глаза Селин и старика встретились. Весь вид старика говорил о том, что он, в отличие от своих товарищей по несчастью, не дрогнул и не смирился с поражением. Спину его согнули прожитые годы, но он не сдался. Глаза его пылали огнем, который угаснет только вместе с последним вздохом старика.

Селин хотела отвернуться, но не смогла. От его острого взгляда не ускользнуло ее ужасное состояние, кандалы на запястьях, мужчины, которые пристально следили за пленницей. Когда их глаза снова встретилась, губы старика медленно растянулись в беззубой победной улыбке. Колдун продолжал улыбаться, когда его и его товарищей по несчастью повели на борт корабля, отплывающего на Ямайку.

Когда они, наконец, подошли к сходням, железные наручники до крови стерли нежную кожу на руках Селин. Зацепившись носком одной испачканной туфли за подол платья, девушка споткнулась и, резко наклонившись вперед, едва не упала лицом вниз прямо в воду. Харгрейвс быстрым движением подхватил ее и рывком поставил на ноги.

– Перо заплатят мне хорошие деньги, если я вас верну, так что не думайте, что можете утопиться, воспользовавшись тем, что я за вами не слежу. Я наблюдаю за вами каждую минуту.

– Благодарю за внимание, – ответила она сыщику, – но я невиновна. Так что я не боюсь.

Селин очень хотела бы отделаться хотя бы от Коллина Рэя, но тот проследовал за ними на корабль. Он даже улучил момент, чтобы переговорить с ней наедине, пока Харгрейвс обсуждал что-то с капитаном относительно их размещения на судне.

Рэй протянул руку, схватил ее за подбородок и подушечкой большого пальца провел по щеке. Селин попыталась отвернуться, но он только крепче сжал пальцы.

– Вам следовало принять мое предложение, Селин. Будь вы моей, я не выдал бы вас Харгрейвсу, когда он, разыскивая вас, обратился в магистрат.

Он отпустил ее подбородок, пожал плечами и отряхнул руки, словно испачкался, прикасаясь к ней.

– Но раз уж так сложилось, и вы предпочли своего ублюдочного муженька, мне ничего больше не оставалось.

– Я не согласилась бы стать вашей, даже если бы вы, стоя под виселицей, обещали за это перерезать петлю на моей шее! – Селин плюнула прямо ему в лицо.

Прежде чем она успела сообразить, что происходит, Рэй поднял руку и со всего размаха ударил ее по щеке. Селин отлетела назад, ударилась о перила и едва не задохнулась от пронзившей все тело боли.

В мгновение ока рядом с ней оказался Джонатан Харгрейвс.

– Руки прочь, Рэй! Я не желаю привезти домой остатки прежней роскоши. Вы уже проводили нас на корабль, теперь можете отправляться домой.

Не сказав Харгрейвсу ни слова, Рэй удалился, но прежде, словно издеваясь, отвесил Селин поклон, точно такой, как когда-то в день их первого знакомства.

Корабль поднял якорь. Селин не нашла в себе сил смотреть на медленно удаляющиеся изумрудные тростниковые плантации и густые джунгли на склонах гор. Она боялась в последний раз увидеть особняк Данстан-плейс, стоящий на вершине холма прямо над морем.