Фогарти посмотрел в телевизор. Келли ответила с экрана лучезарной улыбкой. Милое открытое выражение лица.
— Ну, как тебе сказать...
— Та еще стерва! А для нас — верняк! Лучший кандидат на роль объекта ненависти! Помнишь первые прослушивания? Какая развязность, какой гонор! Так и норовила продемонстрировать свои трусы! Дурацкие ужимки! Не забыл, что я тогда сказала?
Фогарти не забыл, но Джеральдина все равно повторила:
— Я тогда сказала: посмотрим, осмелится ли она продолжать свои выверты, когда вся страна решит, что она кусучая и сосучая похотливая сучонка!
— Все это так, Джеральдина. Но на самом деле она вполне милая девчушка. Возможно, тщеславная пустышка, но совсем не стерва и не сука. Очень трудно превратить ее в пугало.
— Она превратится в то, во что мы пожелаем, и будет такой, как нам надо, — усмехнулась Тюремщица.
День тридцатый
9.50 утра
— Джеральдина всегда так с вами разговаривает? — спросила Триша.
— Она со всеми так разговаривает.
— Значит, вы привыкли?
— К такому не очень привыкаешь, констебль. Я магистр в области компьютерных технологий и медиа. И отнюдь не считаю себя тупорылым мудилой.
Триша кивнула. Она слышала о Джеральдине Хеннесси еще до того, как та приобрела славу Тюремщицы. Джеральдина была знаменитостью по праву — откровенно будоражащая, полемичная и смелая телевизионщица. Триша попыталась высказать это вслух.
— Чепуха! — перебил ее Боб Фогарти. — Обыкновенная телевизионная стерва, которая выдает себя за новатора, и это ей сходит с рук, потому что Джеральдина водит дружбу с несколькими поп-звездами и носит тряпки от Вивьен Вествуд.[12] Ворует из европейских и японских газетенок дешевые, затасканные идеи, перчит каплей забойного стиля хиппи и наркоты и швыряет в морду среднему классу, выдавая за явление постмодернистской иронии.
— Похоже, вы ее недолюбливаете?
— Я ее ненавижу, констебль. Такие, как Джеральдина Хеннесси, угробили телевидение. Она уничтожает культуру. Глупая, грязная, опасная баба.
Даже в полутьме аппаратной Триша заметила, как задрожала кружка в руке у Боба. Надо же...
— Успокойтесь, мистер Фогарти, — сказала Триша.
— Я спокоен.
— Вот и хорошо.
Затем он прокрутил ей исповедь Келли в том виде, в каком она попала в эфир. Всего пять слов: «В итоге я всех возненавижу».
День первый
4.30 пополудни
Келли вышла из исповедальни и отправилась в жилую часть дома. Навстречу попалась Лейла и, приветливо улыбнувшись, погладила ее по руке. Девушки обнялись.
— Ты мне нравишься, — заявила Лейла.
— Ты мне тоже, подружка, — откликнулась Келли.
— Держись.
Келли заверила ее, что постарается держаться. Она обрадовалась, что Лейла настроена дружелюбно. Незадолго до этого они слегка поцапались, потому что Лейла требовала, чтобы непременно купили ореховое масло. Она объяснила, что ест в основном салаты и для нее очень важно, каким маслом заправлен салат, а ореховое — самое полезное.
— И к тому же оно смазывает чакры, — добавила Лейла.
Келли возразила, что с их ограниченным бюджетом на питание ореховое масло — роскошь.
— Абсолютно субъективное суждение, детка, — парировала Лейла, восхищаясь собственным красноречием. — Может, тебе наплевать на чакры, но не лезь со своим уставом в чужой огород.
Лейлу поддержал Дэвид, заявив, что бекон — предложенный Келли только потому, что она вообразила, будто способна приготовить балдежный завтрак, — никому не в кайф, кроме самой свиньи, у которой его отхряпали.
— По мне, — провозгласил он, восседая в позе лотоса как символ явленной миру твердыни благочестия, — лучше ореховое масло, чем труп.
Другие парни встали на защиту Келли, но твердая, хотя и спорная приверженность Дэвида и Лейлы благостным вегетарианским устоям выставила Келли совершенной хищницей, и она чуть не разревелась. Однако вместо этого отправилась в исповедальню и поделилась с «Любопытным Томом», как сильно ей понравились товарищи.
А когда Келли снова оказалась в гостиной, Лейла наградила ее объятием.
На Келли были только майка и легкие шорты. Одежда Лейлы и вовсе состояла из шелкового саронга[13] и коротенького топика. Плоские, тугие животики девушек встретились, груди уперлись друг в дружку.
Камера на турели под потолком проворно развернулась, и объектив приблизил изображение.
День тридцатый
9.45 утра
— Представляете, даже в теплую, солнечную погоду Джеральдина настаивала, чтобы постоянно работало центральное отопление, — заметил Фогарти.
— Для того чтобы «арестанты» обнажались? — догадалась Триша.
— Ну, конечно. А чего вы ожидали? «Любопытный Том» любит голые тела, а не свободные свитера. Джеральдина считает, что почти оптимальная телевизионная температура — двадцать четыре градуса по Цельсию: тепло, но еще никто особенно не потеет. А совсем оптимальная была бы двадцать пять в комнате и минус пять — рядом с девичьими сосками.
Триша задумчиво посмотрела на Боба. Он из кожи вон лез, чтобы очернить свою работодательницу. Зачем?
— И все же, — заключил режиссер, — наша миссис Высочайшее Могущество, наша иезуитка Макиавелли Джеральдина насчет Келли промахнулась, хотя никогда в этом не признается. Решила: раз ей Келли не нравится, то не понравится никому. А зрители ее полюбили, и она, после Воггла, сделалась второй по популярности. Пришлось сменить тактику и уже на следующий день начать подыгрывать Келли.
— Значит, иногда и объект передачи влияет на сценарий?
— Но не без моей помощи: я показывал ее с привлекательной стороны. Решил, что буду последним подонком, если позволю себе пойти на поводу у Джеральдины.
День тридцать первый
8.30 утра
Прочитав отчет Триши о разговоре с Фогарти, Колридж собрал совещание.
— В данный момент, — твердо заявил он, — я пришел к мнению, что мы ошиблись относительно семи подозреваемых и жертвы.
Подобно большинству его сентенций, эта тоже была встречена изумленными взглядами. Колриджу показалось, что он услышал, как ворочаются мысли в головах подчиненных.
— Как же так, босс? — удивился Хупер.
— Босс?
— Извините, я хотел сказать, инспектор.
— Благодарю вас, сержант.
— Как же так, инспектор: почему мы ошиблись с подозреваемыми и с жертвой?
— Мы смотрели на этих людей глазами продюсеров и режиссеров «Любопытного Тома» и не видели их такими, какие они есть на самом деле. — Колридж помолчал; он заметил в заднем ряду жующую резинку девушку-констебля. Ему очень хотелось приказать ей оторвать от листа клочок и выплюнуть жвачку на бумагу, но он понимал, что времена таких приказов давно миновали. Он бы не удивился, если бы узнал, что где-нибудь в Брюсселе учрежден суд, который включил право жевать резинку в реестр основных прав личности. И поэтому ограничился свирепым взглядом, от которого челюсть девушки замерла на целых три секунды.
— Поэтому мы должны быть очень осторожны в выводах. За исключением коротких бесед с оставшимися в живых «арестантами», приходится полагаться на лживый глаз телекамеры, который лишь кажется убедительным и правдивым, но на самом деле, как мы теперь понимаем, фальшив и недостоверен. Придется начать сначала и отбросить все предубеждения. Абсолютно все.
Таким образом, им ничего не оставалось, как копаться в архивах шоу «Под домашним арестом».
«Третий день «Под домашним арестом», — раздался голос Энди, диктора за кадром. — Лейла лезет в холодильник за сыром. Вегетарианский сыр — основной компонент ее диеты и источник протеинов».
— Вот видите, как телевидение пудрит нам мозги! — с возмущением воскликнул Колридж. — Если не вдумываться — полное ощущение, что происходит нечто важное! У этого типа талант преподносить абсолютные банальности таким тоном, словно речь идет о жизни и смерти.