В темноте испуганно заржал Драгоценный. Никаких иных звуков слышно не было; ощущение чьего-то невидимого присутствия внезапно исчезло, и башня вновь стала тем, чем казалась накануне вечером, — очень старой, очень загаженной и давно необитаемой руиной. Лэн подождал еще несколько минут, но таинственный невидимка не возвращался. Тогда маг осторожно вернулся к костру и, ощупью нашарив несколько разбросанных вокруг щепок, затеплил маленький огонек.

В первый раз с начала путешествия он пожалел, что не взял с собой связку смолистых факелов. Теперь вместо факела ему приходилось довольствоваться тоненькой лучинкой, дававшей достаточно света, чтобы видеть державшую ее руку. И все-таки в самом сердце непроницаемой враждебной тьмы, царившей в башне, даже такой огонек казался другом и защитником. Лэн на всякий случай начертил им в воздухе знак «Уту», отгоняющий демонов ночи, и, по-прежнему сжимая в руке кинжал, направился к тому месту, откуда доносилось ржание Драгоценного.

Конь, насколько он мог судить при таком скудном освещении, был в порядке — испуганно косил черным глазом, прядал ушами, жался к стене и постоянно нервно всхрапывал, но и только. Что же касается Кусаки, то он куда-то исчез. Привязь, которую Лэн примотал вчера к торчавшему из стены позеленевшему бронзовому кольцу, оказалась аккуратно обрезана посередине. Лэн побродил по залу, светя лучиной себе под ноги, и наконец наткнулся на ту самую бесформенную массу, которую заметил при вспышке. Кусака лежал на боку, уткнувшись мордой в отверстие кельи-склепа. Тело его казалось странно раздувшимся, будто несчастное животное пало уже несколько дней назад, но, когда Лэн склонился ближе, ему стало понятно, что в действительности все обстоит куда хуже. Кто-то очень сильный и свирепый буквально вгрызся в живот коня, выломав ему ребра, торчавшие теперь наружу наподобие гигантского окровавленного нароста. При мысли о том, что чудовище, сделавшее это, находилось в нескольких шагах от него, Лэна бросило в дрожь. Он заставил себя обойти мертвого Кусаку и осторожно, держа наготове кинжал, заглянул в склеп. От сладковатого запаха тлена мага замутило, но никаких следов присутствия зверя или демона, способного вырвать коню внутренности, он не заметил. Кем бы ни был ночной убийца, он пришел из черного провала под растрескавшимся постаментом.

Преодолевая страх, Бар-Аммон подобрался поближе к дыре и осмотрел ее, насколько позволяла тусклая лучинка. Голубая паутина — если она вообще была, а не померещилась магу — исчезла. Отверстие выглядело слишком узким для того, чтобы в него пролезло крупное животное, но Лэн хорошо помнил, что увиденный им прозрачный силуэт направлялся именно к постаменту. На всякий случай он обошел мраморную глыбу кругом, но не обнаружил ничего необычного. Впрочем, в такой темноте это было неудивительно. Следовало, конечно, завалить провал каким-нибудь достаточно тяжелым камнем, но поблизости таких не нашлось, а сдвинуть постамент с места оказалось Лэну не под силу.

Маг вернулся к вздрагивающему Драгоценному и встал рядом, обняв его за шею. Ему почему-то подумалось, что, если они будут держаться вместе, чудовище побоится напасть снова. К тому же оно, очевидно, наелось внутренностями Кусаки. Что ждет их в том случае, если под землей обитает не один, а несколько хищников и не все они утолили свой голод, думать не хотелось.

Он был уверен, что не сможет сомкнуть глаз до самого рассвета, но усталость все же брала свое. Несколько раз Лэн ловил себя на том, что задремывает, и просыпался, только уткнувшись носом в нерасчесанную конскую гриву. Потом он почувствовал, как кинжал выпадает у него из руки, но успел поймать клинок в нескольких дюймах от земли, после чего счел за лучшее убрать его обратно в ножны. Наконец, прижавшись к Драгоценному и согревшись его теплом, маг уснул.

За мгновение до того, как разноцветный поток сна унес его в таинственную страну грез, он услышал странный звук, доносившийся откуда-то из-под земли. Этот звук походил на перезвон серебряных колокольцев, но Лэн почему-то знал, что колокольцы здесь ни при чем. Это был смех, заливистый детский смех. Где-то в подземельях под башней, в темных коридорах из его тревожного сна, на берегу черного бездонного озера громко смеялся ребенок.

7

Снежная Твердыня показалась в разрывах плотных облаков к вечеру следующего дня. Облака плотной овечьей шапкой громоздились над высочайшей вершиной восточных гор, прозванной Белым Великаном. Столица князя Сариуша была выстроена в удобной для обороны расселине между двумя пиками, грозящими серому рыхлому небу своими ледяными пальцами. Над крепостной стеной возвышались три башни с развевающимися знаменами; насколько мог разобрать с такой дистанции Лэн, на серебристых полотнищах были изображены различные легендарные животные — грифон, единорог, левиафан.

Дорога, ведущая к воротам Твердыни, была вырублена прямо во льду. Широкие ступени, слегка присыпанные снегом, голубели под копытами Драгоценного. Маг ожидал, что конь будет скользить на этой ледовой лестнице, но тот ступал уверенно, хотя и не торопясь — к обычной для него ноше прибавились тяжелые переметные сумы, которые раньше вез погибший Кусака.

При мысли о Кусаке Лэну всякий раз делалось не по себе. Наутро после ужасной ночи он сделал попытку похоронить коня, завалив его камнями. Смысла в этом не было никакого — только лишняя работа, — но и оставлять изуродованный труп посреди башни магу не хотелось. При свете дня огромная рваная рана в брюхе коня произвела на него еще более жуткое впечатление. Неожиданно Лэну пришло на ум, что убившее коня существо пришло не извне, а изнутри — будто некий гигантский червяк с железными зубами, выросший в чреве Кусаки до размеров волкодава, прогрыз себе путь наружу сквозь его грудную клетку. Однако самое странное открытие ожидало его впереди. Когда он бросил на труп коня первую горсть камней, туго натянутая между вывернутыми ребрами кожа лопнула с неприятным щелкающим звуком. Преодолевая отвращение, Бар-Аммон протянул руку и прикоснулся к мертвому телу. Протянул — и тут же отдернул: труп Кусаки обжигал холодом. То, что происходило с мертвым конем, ничуть не напоминало обычное окоченение трупа — плоть Кусаки вымерзала изнутри, подобно тому, как превращаются в лед фрукты в выставленной на лютый мороз чаше. Шкура казалась хрупкой как стекло, морда покрылась синеватым налетом инея. Внутренности, вываливающиеся из вспоротого брюха, выглядели твердыми, будто вырезанными из красноватого дерева. Если бы конь пал на леднике, холод и ветер могли бы сотворить с ним нечто подобное, но в защищенной от непогоды башне замерзнуть так было совершенно невозможно…

Подъем к Снежной Твердыне занял у него несколько часов. Была уже ночь, когда Лэн въехал на широкий каменный мост, ведущий к воротам крепости. Расселина под мостом в темноте казалась бездонной, но где-то далеко внизу слышался едва различимый звук струящейся воды. Снегопад, к счастью, перестал — небо над горами приобрело глубину и цвет темного аметиста, и очертания крепостных башен угрожающе вырисовывались на фоне слабо светившегося в ночи ледника. Лэн преодолел уже половину моста, когда окованные черной бронзой ворота бесшумно распахнулись и навстречу ему выехала кавалькада закованных в доспехи всадников с высокими плюмажами на шлемах. Их кони ступали неслышно, словно призраки. Не успел Бар-Аммон сообразить, что к чему, как оказался в плотном кольце верховых латников. Драгоценный нервно заржал, вскидывая голову. Лэна пробрала дрожь, но он демонстративно осадил коня, всем своим видом показывая, что неожиданное появление всадников его нисколько не напугало.

— Я — Лэн Бар-Аммон, могущественный маг, прибывший из южных земель, — торжественно произнес он, обращаясь к воину, чей гребенчатый шлем был увенчан особенно длинными перьями. Скользнул взглядом по отполированному металлическому забралу, в узкой прорези которого чернели неподвижные глаза, и осекся, почувствовав, как язык примерзает к небу. Этим людям бессмысленно рассказывать о своих заслугах, отчетливо понял Лэн. «Им неинтересны мои регалии и мой послужной список. Я для них не более чем явившийся без спросу странник, осмелившийся приблизиться к стенам столицы. Сейчас они оттеснят меня к краю моста… потом грубо выдернут из седла и скинут вниз, в бездонную пропасть…»