III

Солнце скрылось за горизонтом, и немного погодя яркое багровое сияние залило половину неба. Над вершинами гор начали собираться перистые облака, которые постепенно сгущались и спускались все ниже к подножию. Они скоро поглотили кровавое сияние заката и покрыли все небо. Приближалась гроза...

Вдруг из леса показался высокого роста туземец с маской на лице, увешанный с головы до ног пальмовыми листьями. В руках он держал длинное копье. Все повернулись к нему. Когда он приблизился к танцующим, все расступились. Ряженый вступил в круг и начал плясать перед парами. Всматриваясь в них, он вызывающе вертел головой и издавал особенные звуки, похожие на собачье рычание. В то же время он грозно замахивался копьем, словно хотел вонзить в кого-то, причем далеко не в шутку, потому что намеченный юноша боязливо жался и спешил поскорее отдалиться от человека в маске.

Я спросил Боамбо, знает ли он этого опасного человека, но он пожал плечами. Оказалось, что никто из присутствующих не знал, кто он такой, не имея возможности его опознать, так как маска целиком скрывала его лицо, а пальмовые листья покрывали до пят его тело. Вождь сказал мне, что неизвестный имеет право ранить любого из парней, даже убить того, кто не уважает своих престарелых родителей и не заботится о них, а также того, кто хулит Арики и не слушается его советов.

Я содрогнулся при мысли о том, какой опасности мог подвергнуться, если бы был среди танцующих. Туземец с копьем наверняка был человеком главного жреца — в этом я не сомневался. Если бы злобный старик ему сказал: «Проколи Андо копьем», человек в маске мог меня убить, не неся за это никакой ответственности. И я еще раз убедился в том, что главный жрец — действительно очень опасный тип.

А в это время танец разгорался. Пляшущие громко подвывали, наклонялись вперед, как бы кланяясь, и приседали то на одну, то на другую ногу.

Наконец главный жрец обернулся к толпе и громко крикнул:

— Муж, который хочет оставить свою жену и жена, которая хочет оставить своего мужа, пусть подойдут ко мне! Парень, оставшийся без сахе и желающий жениться, пусть тоже подойдет ко мне!

Трое парней, среди которых был и Боро, подбежали к Арики. Ни один муж и ни одна жена не подошли к главному жрецу. Это значило, что на нынешнем большом празднике не будет разводов. На прошлогоднем празднике случился один развод. Одна женщина, муж которой ее бил, при первом же вызове главного жреца, подошла к нему. Арики послал ее в лес. Пошли ее искать двое — один из них был ее муж. Но женщина вышла из лесу с другим мужчиной.

Трое парней, подошедших к Арики, не смогли найти себе девушек для женитьбы, и сейчас им предоставлялась последняя возможность жениться. Но это не зависело от них, а от самих девушек. Если одна из них оставит своего избранника и подойдет к кому-нибудь из трех юношей, то станет его женой. Но ни одна девушка не подошла к ним. Боро напрасно поглядывал на Анду — она не обращала на него никакого внимания.

Постояв так некоторое время в весьма глупом положении, трое парней посрамленные смешались с толпой. Им оставалось одно из двух: похитить девушку из чужого племени или ждать следующего большого праздника.

Танцы были в полном разгаре. Человек в маске тоже не останавливался. Теперь он оставил молодежь и плясал перед зрителями, продолжая грозно размахивать копьем. Когда он к кому-нибудь приближался, тот отступал назад и скрывался в толпе. Вдруг он направился ко мне и Боамбо, но вождь сердито взглянул на него и он отстал.

Бурум и дудки смолкли. Танец новобрачных кончился. Взявшись за руки, молодожены ушли с поляны и присоединились к другим. Главный жрец остался один. Выпрямившись во весь свой рост, тощий и высокий, он оглядывал сборище особенно торжественно и молчаливо. Наступила напряженная тишина. Все ждали чего-то очень важного.

Ночь наступила сразу, как всегда, а тучи еще больше сгустились и потемнели. Неожиданно сверкнула молния, ослепительный свет озарил все небо, залил горные вершины, волны в океане и лица людей, а через секунду послышался сильный раскат грома, и мрак снова все поглотил. Первый удар грома потряс землю под нами. Снова наступила мучительная тишина. Мрак стал еще гуще и непроницаемее.

— Зажгите костер! — прозвучал голос Боамбо.

Он стоял рядом, но я его не видел, — так было темно. Костер угас. Люди забыли его поддерживать.

Несколько туземцев подбросили в костер сухих дров, и он снова разгорелся. Высокие языки пламени рассеяли мрак вокруг, и людям как бы стало легче. Они задвигались, заговорили, а некоторые вздохнули с облегчением.

— Приведите пленника! — крикнул Арики. — Пленника приведите, слышите!

Габон! Несчастный Габон из племени бома!.. Я было забыл о нем, и это было непростительно. У меня самого было много забот и неприятностей, но все-таки не следовало забывать, что в одной из хижин заперт мой старый друг. Последние дни и ночи он слышал бой бурума и вой туземцев, которые ему напоминали о предстоящем конце. Правда, я попытался его спасти, умолял Боамбо не приносить его в жертву проклятому идолу, хотел вырвать его каким-нибудь образом из хижины, устроить ему бегство, но двое сторожей неотступно бдели у двери, готовые в случае нужды пустить в ход копья. Что я мог сделать?

Через несколько минут Габон погибнет. Вот двое туземцев вырыли у большого костра глубокую яму и забили в нее толстый столб — жертвенный столб, к которому будет привязан Габон. И действительно они привели его на поляну и привязали к столбу. Я посмотрел на старого друга, видел его продолговатое, мрачное лицо, лицо осужденного па смерть, и в моей душе поднялась буря негодования. Мне казалось, что сама природа протестовала против этого отвратительного зрелища — ветер усиливался все больше и больше, засверкали молнии, все чаще раздавались раскаты грома, тропический лес зашумел и застонал на тысячи голосов, гроза разразилась во всю силу...

Привязанный к столбу Габон стоял молча, с опущенной головой. Оба сторожа отошли, и пленник остался один у костра. К нему подошел Арики и крикнул:

— Бурум! Бейте в бурум!

— Бейте в бурум! — повторило несколько голосов. — Арики будет танцевать танец семи поясов мудрости!

Разнеслись удары в бурум и пискливые звуки дудок. Арики постоял некоторое время неподвижно, потом начал медленно подплясывать вокруг привязанного Габона под такт бурума, бормоча что-то неразборчивое. Он развязал один из своих семи поясов и бросил его на землю. Обойдя три раза пояс, он отвязал второй и бросил его рядом с первым. Опять обошел три раза и отвязал третий пояс. Так, один за другим, главный жрец снял с бедер все семь поясов и набросал их вокруг связанного Габона, продолжая приплясывать. Он переступал мелкими шажками, извивался и выпрямлялся, приседал, откидывал голову назад и выкрикивал: «Хе-хо! Хе-хо!» Этот высохший, хилый старик с торчащими ребрами, был вынослив и плясал с завидной легкостью. Глядя на него, я подумал: «Да, он крепкий, и алкоголь не скоро разрушит его старый организм. Арики еще долго будет жить, и еще много пакостей можно ждать от него...»

Ветер загудел еще сильнее, верхушки деревьев гнулись и стонали, молнии прорезали темную ночь и на миг освещали все вокруг, потом слышался страшный удар грома, словно обрушивалась гора, и эхо долго отдавалось в ночи. Арики торопился. В другое время он, наверно, танцевал бы целый час, а может быть, и больше, но сейчас он спешил. Обойдя несколько раз связанную жертву, он начал собирать пояса и завязывать их вокруг бедер.

В это время два туземца принесли на особых носилках, сплетенных из лиан, идола и поставили его у костра лицом к связанному Габону. Идол должен был присутствовать на празднике и принять жертвоприношение. Разглядывая его деревянное лицо, освещенное костром, я еще раз убедился в его поразительном сходстве с Арики. То же продолговатое лицо с выдающимися скулами, такие же прищуренные хитрые глазки, даже его правая рука, поднятая к небу, с торчащим указательным пальцем, была такая же высохшая и длинная, как руки главного жреца.