Но мне не спалось. В голове вертелись нерадостные мысли. Благодаря сердитой обезьянке у меня имелось еды на несколько дней. Но впереди были не дни и не педели, а вся жизнь. Прежде чем кончатся орехи, я должен найти другую пищу. А где ее найдешь? Кругом в лесу я не видел никаких плодов. «Как это может быть, — думал я, — что все эти огромные деревья бесплодны? Нет, не может этого быть. Некоторые из пальмовых и хлебных деревьев, которые я видел в селениях дикарей, должны находиться в диком состоянии и в лесах. Да ведь из лесов человек перенес их в свои сады... Встречаются же в наших лесах дикие груши и яблони — почему же тут нет диких плодов? Должны быть, — думал я, — только надо их найти. Они, наверно, не так вкусны, как их собратья во фруктовых садах, но голодный желудок не слишком разборчив...»

Отдохнув, я попытался пробраться в глубь леса. Я долго полз между колючим кустарником и с большим трудом продвинулся на каких-нибудь десять шагов. Особенно мешали острые шипы ротанга[6], которые цеплялись за одежду и могли изодрать лицо до крови. Усталый и из мученный я остановился и огляделся кругом. Джунгли, настоящие джунгли, тонущие в полумраке и влаге. Сюда никогда не проникают Солнечные лучи, через густые ветки деревьев не видно неба. Я влез на низкое дерево, с него перебрался на другое, повыше, потом — на третье, еще выше — никаких плодов. Я хотел, по крайней мере, осмотреть окрестность, но ближайшие деревья были еще выше и закрывали кругозор.

Тут, высоко над землей, один среди густых веток вековых деревьев, я вспомнил о том виде обезьян, от которых сотни тысяч лет назад произошел человек. Эти древнейшие предки человека жили на деревьях и питались дикими плодами и сладкими кореньями. Встав между ветвями, я походил на них с тою разницей, что они благодаря длинным пальцам конечностей лазили по деревьям с гораздо большей легкостью, чем я, и гораздо легче защищались от врагов, благодаря острым когтям и зубам. У меня не было их ловкости, их острых когтей и зубов, но я обладал чем-то другим, чего у них не было: человеческим разумом, который гораздо сильнее всяких зубов и когтей. И все же в этих диких джунглях только с разумом и двумя голыми руками я подвергался большим опасностям. В лесах и сейчас живут обезьяны. Это не те, от которых произошел род человеческий, но и они живут стадами, помогают друг другу в случае опасности, а я был один. Если бы на меня напал какой-нибудь дикий зверь, никто не пришел бы мне на помощь и разум едва ли бы меня спас...

Итак, я не нашел никаких плодов, никакой пищи. Но, кроме пищи, я должен был позаботиться и о приюте. Где мне спать? Правда, здесь ночи гораздо теплее наших летних ночей, можно спать на открытом воздухе, но я опасался диких зверей. Обезьяны не были опасны. Мангусты также избегают человека. Львов и тигров не водилось — в этом я был уверен. Есть два острова в мире, на которых водятся тигры — Цейлон и Борнео. А львов нет ни на одном острове. Я был также уверен, что на Тамбукту нет медведей и волков, нет шакалов и гиен. Но зато наверняка есть змеи, более опасные, чем самые свирепые хищники. Как спастись от какого-нибудь опасного пресмыкающегося, если оно нападет на меня? Спать на деревьях? Но змеи ползают по деревьям так же, как и по земле...

Тряхнув головой, я прогнал эти черные мысли. Не так страшен черт, как его малюют...

К ночи я подбросил сухих веток в костер и спокойно улегся, зная, что каждая живая тварь, кроме человека, боится огня...

Неожиданно до моего слуха долетел какой-то особенный шум, который заставил меня вскочить. Я еще больше придвинулся к костру — единственному моему защитнику — и вперил взгляд в темноту. Река тихо несла свои воды, ветра не было, а шум усиливался. Он шел откуда-то сверху, с верхушек деревьев, терявшихся в темном небе. Я всмотрелся и увидел каких-то животных, которые летали одно за другим по кругу высоко над моей головой, вероятно привлеченные светом. Они скулили, как собаки. Да, это и были собаки! Никто другой, а летающие собаки — колонги. Днем они спят, вися на ветках деревьев, а с наступлением темноты вылетают в поисках пищи. Обыкновенно они питаются плодами, но иногда едят и насекомых, даже мелких животных. Я где-то читал, что на Яве и Суматре колонги нападают на фруктовые сады и уничтожают их. Туземцы борются с ними и истребляют их, а некоторых из них приручают — натаскивают преследовать своих собратьев.

Летающие собаки повертелись высоко над костром и исчезли в сторону садов туземцев...

Чуть свет, на другое утро, я отправился в сады за кокосовыми орехами, которые спрятал в кустах, но не нашел их. Это было для меня неприятной неожиданностью. Кто мог их взять? Может быть, обезьяна следила за мной, или какой-нибудь туземец случайно натолкнулся на них? Проклятие! Мне просто не везло... У меня оставался всего один из вчерашних кокосовых орехов, а не на каждой пальме сидели обезьяны, да и я не мог на них рассчитывать.

Неожиданно я услышал человеческие голоса и скрылся в кустах у частокола. Мимо по тропинке прошли несколько туземцев. Когда они удалились и их голоса заглохли, я вышел из сада и пошел обратно по тропинке через лес. Неудача сильно меня расстроила. Я просто не знал, что и думать. Могла ли обезьяна взять орехи? А если их взял какой-нибудь дикарь, как мог он их найти в густых кустах?

Вдруг на ходу мне показалось, что я опять слышу человеческие голоса. Пока я соображал, что мне делать, на тропинке показались двое туземцев. У одного из них в руках был каменный топор, у другого — копье. Увидев меня, они так испугались, что выпустили из рук и топор, и копье и бросились бежать обратно по тропинке. Я подобрал копье и каменный топор и пошел дальше рад-радешенек, что наконец у меня было оружие.

Копье было очень длинное, прямое и хорошо отполированное, с острым наконечником из бамбука. Я попробовал наконечник на ладони — он был очень твердый, закаленный на огне. Им можно было убить любое животное. Каменный топор не был таким острым, как железный, но при большом упорстве и силе и он оправдывал свое предназначение. Короткая рукоятка была гладкая и прочно привязана к каменному обуху веревкой из лыка.

Я немедленно приступил к делу: срубил несколько молодых деревьев, очистил их от веток и построил из них шалаш, связав их верхушки лианой, покрыл ветками и высокой травой, росшей на полянке, сделал себе из той же травы ложе — и хижина была готова. Я построил ее всего за несколько часов в лесу недалеко от излучины реки. Деревья вокруг хижины широко простирали свои ветви и бросали густую тень.

Вот у меня и жилище, и как раз вовремя: ночью поднялся сильный ветер, небо покрылось густыми тучами, засверкали молнии. Деревья зашумели. Иногда раздавался сильный треск от вырванного с корнем дерева, ветки жалобно скрипели над головой. Тропический лес словно ожил, пришел в движение. Пошел проливной дождь, но хижина не пропускала ни капли, и это особенно меня обрадовало. Что бы я делал в такой дождь, если бы туземцы не были такими пугливыми? Без их каменного топора я не смог бы соорудить хижину.

После полуночи буря утихла, дождь перестал. На рассвете тучи разошлись, замерцали холодным блеском звезды, но вскоре взошло солнце, и они растаяли в ясном небе. Я вышел из хижины и отправился вдоль реки искать рыбу или раков. Долго шарил руками под камнями и по дну, но ничего не поймал. В одном заболоченном месте, где ветки деревьев касались воды, между корневищами я поймал двух раков. Я возвратился к костру, чтобы их сжарить, но от костра остался мокрый пепел: ночью его залил дождь. Съел раков сырыми. Без соли их белое сырое мясо было отвратительно безвкусно. Да и съедобного в них так мало, что и после того, как я высосал сок из долгих клешней и шейки, я был так же голоден, как и раньше.