И тем не менее, несмотря на собранные доказательства, в этот донос продолжают верить, правда только те, кому это выгодно.

Такова, вкратце, суть обвинений, предъявляемых теми, кто осуждал аннексию и выступал против должностного лица, ответственного за ее претворение в жизнь, и нужно сказать, что не было никогда более безответственных и необоснованных обвинений, чем эти. В самом деле, к каким только средствам ни прибегали эти господа, неважно в интересах ли партии или из каких-либо личных злобных побуждений, с тем чтобы дискредитировать аннексию и все, что с ней было связано. Вот перед вами наглядный пример. Один из авторов (мисс Коленсо, «История зулусской войны», стр. 134) в своей работе доходит до такого абсурда, что выдает отрывок из речи президента Бюргерса за речь сэра Шепстона и затем обвиняет его в крайней неосведомленности о положении дел в стране. Несомненно, это выходит за рамки любой справедливой критики.

Прежде чем перейти непосредственно к рассказу о том, как проходила аннексия, мне бы хотелось заострить внимание читателя на одном важном моменте. В Англии о смене правительства всегда говорили так, как будто это касалось только сорокатысячного белокожего населения страны, но почему-то постоянно забывали, что на той же самой земле проживает около миллиона истинных ее владельцев, отличающихся от других рас, к своему несчастью, темным цветом кожи, а потому обреченных терпеть пренебрежительное отношение к себе – даже со стороны самого филантропичного правительства в мире. Похоже, что тем, кто поднял столько шума в защиту сорока тысяч буров, и в голову не пришло задаться вопросом, а что же все-таки думает по этому поводу миллионное население туземцев. Если бы им предоставили право голоса, то решение об аннексии тогда действительно было бы принято большинством голосов. Правда, Секукуни, подстрекаемый бурами, впоследствии продолжил с нами войну, но, за исключением этого вождя, все остальные туземцы Трансвааля с радостью приветствовали наступление «эры» британского правления, да и он сам в то время тоже был этому рад. В этот период трансваальские туземцы жили, как они и предполагали, в относительном мире и спокойствии, чего никогда не бывало с тех пор, как нога белого человека вступила на эту землю. Они без принуждения платили налоги, между ними не было вооруженных столкновений; но с того самого момента, как мы покинули страну, до нас стали доходить слухи, говорящие об обратном. Именно этот миллион мужчин, женщин и детей, которые, несмотря на черный цвет кожи, живут, чувствуют и думают так же, как и мы, пострадал больше всех в результате «цирковых фокусов» м-ра Гладстона, способного превращать сюзеренное государство в государство суверенное так же легко и просто, как фокусник, приподнимающий шляпу, под которой до этого ничего не было, показывает публике появившихся там морских свинок. Мы обманули и предали тех, кого брали под свою защиту «навсегда» (так им было обещано) и кого теперь отдаем обратно в руки старых врагов, отплатив им таким вот образом за преданность и верность англичанам; это самое грязное пятно во всем этом грязном деле, которое теперь не отмыть, и они смотрят на нас, не скрывая своих чувств, как на «трусов и предателей».

Похоже, что в Трансваале во все времена не очень-то считались с мнениями и запросами туземцев; на протяжении всей жизни с ними обращались как с крепостными, при необходимости могли продать новому хозяину. Правда, правительство под давлением общества по защите туземцев предприняло жалкую попытку по случаю капитуляции добиться независимости для некоторых туземных племен; однако вскоре после того, как бурские лидеры заявили о том, что не потерпят ничего подобного и что в противном случае они снова займут Лейнгс Нэк, правительство тотчас же отказалось от своей попытки, принеся многочисленные извинения за нанесенную обиду. Но самое ужасное, Что подобное обхождение с нашими туземными подданными и союзниками в конечном итоге непременно отразится на будущих ни в чем не провинившихся правительствах страны.

Вскоре после назначения объединенной комиссии, о которой упоминалось в начале главы, президент Бюргерс, будучи в курсе всех планов чрезвычайного комиссара на случай, если не удастся осуществить проведение радикальных реформ, которые бы удовлетворили английское правительство, решил, что наступил самый подходящий Момент для созыва фолксраада. Тем временем было объявлено, что «мятежник» Секукуни запросил мира и подписал договор, где признавал себя подданным республики. Мне придется ниже остановиться на этом договоре подробнее, а пока я только подчеркну, что этот документ был первым на повестке дня парламента и после обсуждения он был ратифицирован. Вторым рассматривался вопрос о конфедерации, изложенный в законопроекте лорда Карнарвона. По этому вопросу с очень яркой и эмоциональной речью выступил президент, который просил присутствующих обратить внимание на всю серьезность положения, в котором находится республика, и встретить трудности, как подобает мужчинам.

Этот вопрос передали на рассмотрение комиссии, но в связи с тем, что прозвучало выступление, в котором приводились контраргументы, к нему больше не возвращались.

Вполне возможно, что страх сыграл определенную роль при ускоренном рассмотрении этого весьма важного вопроса, если учесть, что, пока велись прения, огромная толпа буров, вооруженная хлыстами из тюленьей кожи и наводящая своим видом ужас на окружающих, следила через окна Фолксраад-холла за каждым движением своих депутатов. Так на практике было продемонстрировано действие системы м-ра Чемберлена.

Спустя несколько дней после того как был отклонен законопроект о конфедерации, президент Бюргерс, часто ссылавшийся на безнадежное положение республики и заявлявший о необходимости радикальных реформ или, в противном случае, о передаче власти англичанам, представил на рассмотрение фолксраада проект новой конституции, весьма примечательной по своей сути, и поставил перед членами собрания условие – либо они ее принимают, либо теряют свою независимость.

В первой части этого удивительного документа рассматривались положения о правах граждан, которые, по существу, не претерпели каких-либо изменений, за исключением пункта, где говорилось о необходимости гарантировать гражданам тайну переписки. Признание этого права – необычайный случай в истории свободного государства. Соответствующие статьи предусматривали обязанности туземных граждан республики, отправление правосудия, управление образованием, регулирование финансами и т.д. И только в четвертой главе мы подходим к сути основного закона страны, а именно: предоставление президенту чрезвычайных (диктаторских) полномочий. М-р Бюргерс считал, что спасти государство можно, став абсолютным монархом. Срок его полномочий при этом увеличивался до семи лет, вместо пяти, за ним закреплялось право быть переизбранным на последующие сроки, а также право назначения служащих на все государственные должности без согласования с законодательными органами власти. Президент пользовался законодательной властью с правом налагать вето на резолюции фолксраада, который он мог созывать или распускать по своему усмотрению. И наконец, в состав его исполнительного совета должны были входить главы департаментов, которых он назначил сам, и один член фолксраада. Фолксраад отнесся к данному законопроекту точно так же, как к законопроекту о конфедерации: он наспех рассмотрел его и затем отклонил.

Президент тем временем делал все, чтобы убедить собрание в существовании реальной опасности для страны: казна была пуста, а кредиторы торопили, со всех сторон угрожали враги и, наконец, чрезвычайный комиссар ее величества расположился «лагерем» в тысяче ярдов от них и наблюдал с некоторым интересом за происходящим. Он указал на невозможность в данный момент отказаться от проведения реформы, выразив сомнение в том, что имеется иной выход из создавшегося положения и что если не предпринимать никаких мер, то как нация они обречены. «Старейшины страны» все же отказались плясать под президентскую дудку. Тогда президент повел себя более решительно. Он заявил им, что нация, виновная в происходящем, не сможет уйти от неминуемой расплаты и от суда грядущих поколений. Он обратился с убедительной просьбой доказать народу, что было бы крайне нецелесообразно противиться объединению с более могущественным государством. И он бы не советовал им отказываться от такого союза… Он не верил, что новая конституция спасет их, потому что в той степени, в какой старая конституция привела их к развалу, в такой же степени новая вряд ли приведет их к возрождению. Если бы английские граждане вели себя по отношению к своему правительству таким же образом, как граждане Трансвааля, Англия никогда бы не смогла так долго удерживать свои позиции. Он указал им на безнадежность финансового положения. «Сегодня, – сказал президент, – мне принесли на подпись вексель на 1100 фунтов, но я бы скорее отдал на отсечение свою правую руку, чем подписал эту бумагу (аплодисменты ), ибо у меня нет ни малейшего основания полагать, что когда наступит момент оплачивать этот вексель, в стране найдется хотя бы один-единственный грош». И наконец он предложил: «Давайте дадим им возможность воспользоваться нашим трудным положением, и пусть это будет по возможности на самых выгодных для них условиях; пусть они договариваются об объединении со своими соотечественниками на юге, и тогда от Мыса до Замбези будет единое великое сообщество людей. Да, в этом есть нечто более монументальное и величественное, чем сама их идея о республике, то, что импонирует их национальным чувствам (аплодисменты ), и стоит ли об этом сожалеть? Да, стоит, но только тем, кто не в ладах с законом, мятежникам и революционерам; всем же честным гражданам, для которых превыше всего закон и порядок, это будет сулить благополучие и процветание».