– Следовательно, я все же остаюсь в родстве с тобой, Мопо, и радуюсь этому. Кто мог подумать, что я – сын этого человека-гиены? Может быть, поэтому я, подобно Галаци, люблю общество волков, хотя не чувствую в сердце никакой любви к отцу своему и его дому!

– У тебя мало причин любить его, Умслопогас, ведь он убил твою мать, Балеку, и хотел убить также и тебя. Но все же ты сын Чеки!

– Я вижу, что для того, чтобы узнать в толпе своего отца, надо иметь зоркие глаза, дядя. Припоминаю теперь, что когдато слыхал уже этот рассказ, хотя давно забыл его!

– От кого слыхал ты этот рассказ, Умслопогас? Еще недавно знал обо всем этом только один человек, остальные давно умерли. Теперь известно нам обоим! (Отец мой, я не подозревал о третьей.) От кого же ты узнал всю правду?

– Узнал я правду от мертвого; по крайней мере, ГалациВолк слыхал этот рассказ от мертвеца, который сидел в пещере на Горе Привидений. Мертвец оказал ему, что вскоре явится на гору и станет его братом человек по имени УмслопогасБулалио, сын Чеки; Галаци повторил мне этот рассказ, но я давно забыл о нем!

– Видно, мудрость живет среди мертвых, – отвечал я, – теперь тебя зовут Умслопогас-Булалио, а сегодня я объявляю тебе, что ты сын Чеки. Но выслушай меня!

И я рассказал ему все, начиная с минуты рождения; повторил слова его матери Балеки, когда я рассказал ей свой сон, и описал ее смерть, совершившуюся по приказанию Чеки, и величие, с которым она умерла. Умслопогас заплакал, хотя плакать случалось ему редко. Когда рассказ приближался к концу, я заметил, что слушает он невнимательно, как слушает человек, в сердце которого зародился тревожный вопрос. Не дав мне договорить, он прервал меня:

– Итак, дядя Мопо, если я – сын Чеки и Балеки, Нада-Лилия мне не сестра?

– Нет, Умслопогас, она только твоя двоюродная сестра!

– Все же близкое родство! – заметил он. – Впрочем, оно не будет служить препятствием к браку между нами! – И лицо его стало радостным.

Тут я понял, что Умслопогас любит Наду, и сказал ему:

– Нада еще не у твоих ворот и, может быть, никогда их не отыщет! Я желаю, Умслопогас, чтобы ты правил страной Зулусов по праву рождения; хотя будто бы все складывается неблагоприятно, но мне кажется, что можно найти способ осуществить мою мечту.

– Каким образом? – спросил он.

– Многие из великих вождей, моих друзей, боятся и ненавидят Дингана, Если бы они знали, что сын Чеки жив и сын этот – Убийца, они подставили бы ему свои плечи, чтобы, опираясь на них, он достиг власти. Воины чтят имя Чеки, он обращался с ними жестоко, но был щедрым и храбрым царем. Они не любят Дингана: жесток он не менее Чеки, но дары его не так щедры, поэтому они с радостью приняли бы сына Чеки, если бы достоверно узнали о его существовании. Но в том-то и вопрос, что им пришлось бы положиться только на мое слово. Надо постараться убедить их!

Вскоре после этого Умслопогас покинул меня и пошел в хижину Зиниты, своей Инкозикази; она лежала, завернувшись в одеяла, и, по-видимому спала.

– Привет, супруг мой, – сказала она медленно, как бы только пробуждаясь. – Мне снился странный сон, будто тебя называли царем, и все полки зулусов проходили перед тобой, приветствуя тебя, как царя!

Умслопогас с удивлением взглянул на нее, он не понимал, слыхала ли она что-нибудь или то был вещий сон.

– Подобные сны опасны, – отвечал он, – и тот, кому они снятся, хорошо делает, если молчит, пока они не забудутся!

– Или не сбудутся! – возразила Зинита, и снова Умслопогас с удивлением взглянул на нее.

После этой ночи я начал свою деятельность: выслал шпионов в краали Дингана и от них узнавал все, что происходило у царя. Он хотел было собрать войско для нападения на народ Секиры, но в это время до него дошла весть, что буры, числом пять тысяч всадников, направляются к его краалю. Поэтому Динган не мог выслать войска к Заколдованной Горе, и мы, живущие в ее тени, пребывали там в покое.

В этот раз буры были разбиты, потому что Богоза, шпион, завел их в засаду; убитых было немного, остальные отступили только для того, чтобы впоследствии вернуться снова, и Динган это понял. В то же время белые люди из Наталя, англичане, напали на Дингана через Нижнюю Тугелу и были перебиты нашими воинами.

При помощи различных колдунов я наводнил страну всякими слухами, пророчествами и неясными предсказаниями и старался подействовать на умы дружественных мне вождей, посылая неудобопонятные вести и приготовляя их к пришествию того, кто скоро объявится им. Они слушали внимательно, но дело двигалось медленно, племена жили далеко друг от друга, а многие вожди находились в походах со своими отрядами.

Так шло время. Прошло много дней с тех пор, как мы вернулись к Горе Призраков. Умслопогас более не ссорился с Зинитой, но она ревниво наблюдала за ним, а он ходил угрюмый. Он все ждал Наду, а та не приходила.

ПОЯВЛЕНИЕ НАДЫ

Как-то ночью – на небе светла полная луна – я сидел в своей хижине один с Умслопогасом, и мы беседовали о своих планах; потом разговор перешел на Наду-Лилию, и он начал выказывать отчаяние, что девушка уже не вернется.

Вдруг, среди полной тишины, залаяла собака. Мы встали и выползли из хижины. Было поздно, и не мешало бы быть осторожным; собака могла лаять на шелохнувшийся лист, как и на отдаленные шаги идущего войска, которое она почуяла.

Нам не пришлось долго искать причину тревоги: перед нами стоял высокий, стройный человек, который осматривал хижины, как бы не решаясь окликнуть живущих в них. В одной руке он держал ассегай, а в другой небольшой щит. Мы не могли разглядеть лица этого человека, оно было в тени, изорванный плащ висел на его плечах. Видно было, что он хромал и стоял, выдвинув одну ногу. Мы выглянули из-за хижины, тень которой скрывала нас, незнакомец же не замечал нас. Он постоял немного, потом заговорил сам с собой; голос его был удивительно нежный, и мой чуткий слух уловил, что это голос НадыЛилии, единственной оставшейся в живых из моих детей. Я затрепетал от радости, но, сделав знак Умслопогасу, чтобы он скрылся в тени, сам выступил вперед и потребовал назвать себя. Нада боязливо молчала. Тогда я сорвал плащ, прикрывавший ее.

Когда Нада увидела, что я открыл ее тайну, она бросила щит рядом с копьем, как предмет более ей не нужный, и угрюмо опустила голову. Но когда я оказал, что отведу ее к старому начальнику, она кинулась на землю и обняла мои колени; слыша, что я назвал его стариком, она подумала, что начальник наш – не Умслопогас, и продолжала со слезами просить меня.

Я повернул голову по направлению к хижине и заговорил.

– Начальник, – сказал я, – судьба милостива к тебе сегодня, она дарит тебе девушку, Прекрасную, как Лилия Галакациев!

Нада испуганно взглянула на меня.

– Пойди же сюда и возьми ее!

Нада нагнулась, чтобы поднять с земли ассегай; хотела ли она убить меня или вождя, которого так боялась, или себя, я не знаю; в своем отчаянии она назвала Умслопогаса по имени. Она нашла ассегай и снова выпрямилась. Перед нею стоял, опираясь на секиру, высокий вождь; угрожавший ей старик исчез, недалеко, правда, – он стоял за углом хижины.

Нада-Лилия подняла голову, протерла себе глаза и взглянула снова.

– Мне показалось, девица, что голос Нады звал Умслопогаса? – сказал человек, опирающийся на секиру.

– Да, я звала Умслопогаса, но где тот старик, который обошелся так грубо со мной? Впрочем, все равно – оставь его там, куда он ушел. Судя по твоему росту и секире, ты Умслопогас, мой брат. Узнать же тебя совершенно я не могу при этом слабом свете, но я узнаю секиру, которая когда-то близко промелькнула перед моими глазами!

Так говорила она, чтобы выиграть время, продолжая рассматривать Умслопогаса, пока не убедилась, что то был действительно он. Тогда она замолчала, кинулась ему на шею и стала целовать его.

– Надеюсь, что Зинита спит крепко! – пробормотал Умслопогас, внезапно вспоминая, что Нада ему не сестра, как думала она.