– Да, должна умереть! – как эхо, пропищала Гагула, бросив быстрый взгляд на несчастную жертву, которая, не подозревая своей страшной участи, стояла ярдах в десяти от своих подруг, нервно обрывая лепестки цветов из своего венка.

– Почему, о король, она должна умереть? – воскликнул я, с трудом сдерживая свое негодование. – Девушка так хорошо танцевала и доставила нам большое удовольствие. И она так хороша! Было бы безжалостно вознаградить ее смертью.

Твала засмеялся и ответил:

– Таков наш обычай. И те каменные изваяния, что сидят там, – он указал на три отдаленные вершины, – должны получить то, чего они ждут. Если сегодня я не умерщвлю прекраснейшую из дев, на меня и на мой дом падет несчастье. Вот что гласит пророчество моего народа: «Если в день пляски дев король не принесет красивейшую девушку в жертву Молчаливым, которые несут стражу в горах, то и он и его королевский дом падут». Слушайте, что я вам скажу, белые люди! Мой брат, правивший до меня, не приносил этих жертв из-за слез женщины, и он пал, так же как и его дом, и я правлю вместо него. Но довольно об этом! – закричал он. – Она должна умереть. – И, повернувшись к страже, он воскликнул: – Приведите ее сюда, а ты, Скрагга, точи свое копье.

Два человека вышли вперед и направились к девушке. Только тогда, поняв грозящую ей опасность, она громко вскрикнула и бросилась бежать. Но сильные руки королевских телохранителей схватили ее и привели к нам, несмотря на ее слезы и сопротивление.

– Как тебя зовут, девушка? – запищала Гагула. – Что? Ты не желаешь отвечать? Или ты хочешь, чтобы сын короля убил тебя сразу?

Услышав эти слова, Скрагга, зловеще усмехаясь, сделал шаг вперед и поднял свое копье. В этот момент я увидел, что Гуд инстинктивно положил руку на свой револьвер. Хотя глаза девушки были полны слез, но, увидав тусклый блеск стали, она вдруг перестала отбиваться и теперь стояла перед нами, дрожа всем телом, судорожно ломая руки.

– Смотрите! – закричал Скрагга в полном восторге. – Она содрогается от одного вида моей маленькой игрушки, которая еще до нее не дотронулась! – И он погладил рукой широкое лезвие своего копья.

В это время я вдруг услышал, как Гуд пробормотал про себя:

– При первом же удобном случае ты мне заплатишь за это, негодяй!

– Ну, а теперь, когда ты успокоилась, скажи нам, как тебя зовут, дорогая, – ехидно улыбаясь, спросила Гагула. – Ну, говори, не бойся.

– О мать! – ответила дрожащим голосом несчастная девушка. – Я из дома Суко, и зовут меня Фулатой. О мать, скажи мне, почему я должна умереть? Я никому не сделала зла.

– Успокойся, – продолжала старуха со злорадной усмешкой. – Ты должна быть принесена в жертву сидящим там Молчаливым, – и она указала своим костлявым пальцем на вершины гор, – и поэтому тебя ждет смерть. Лучше покоиться вечным сном, чем трудиться изо дня в день в поте лица своего. Вот почему лучше умереть, чем жить. А ты умрешь от царственной руки самого королевского сына!

Фулата в отчаянии заломила руки и громко воскликнула:

– О жестокие! Ведь я так молода! Что я сделала? Неужели мне никогда больше не суждено видеть, как восходит солнце из мрака ночи и как звезды одна за другой вспыхивают вечером на небесном своде? Неужели никогда в жизни я не буду больше собирать цветы, покрытые свежей утренней росой, и не услышу, как журчат ручьи в яркий солнечный день? Горе мне! Не увижу я больше хижины отца своего, не почувствую поцелуя матери своей, не буду смотреть за больным ягненком! Горе мне! Ни один возлюбленный не обовьет стана моего и не взглянет мне в глаза, и не быть мне матерью воина! О жестокие! Жестокие!

И вновь она начала ломать руки, подняв свое залитое слезами лицо к небу. Эта увенчанная цветами красавица была прелестна в своем отчаянии, и я уверен, что менее жестокие люди, чем те три дьявола, перед которыми она стояла, прониклись бы к ней состраданием. Я думаю, что мольбы принца Артура, обращенные к негодяям, которые пришли его ослепить, были не менее трогательны, чем мольбы этой дикарки.

Но это никак не тронуло ни Гагулу, ни ее господина, хотя я заметил выражение сочувствия и жалости на лицах вождей и стражи, стоявшей позади короля. Что касается Гуда, он скрежетал зубами и едва сдерживал охватившее его негодование; наконец, не выдержав, он сделал шаг вперед, словно желая броситься к ней на помощь. С проницательностью, столь свойственной женщинам, девушка поняла, что происходит у него в душе. Она подбежала к нему и, бросившись перед ним на колени, обняла его «прекрасные белые ноги».

– О белый отец с далеких звезд! – воскликнула она. – Набрось на меня плащ твоей защиты, возьми меня под сень твоего могущества и спаси от этих жестоких людей! Хорошо, моя милочка, я позабочусь о тебе! взволнованно отвечал Гуд на английском языке. – Ну, встань, встань, детка, успокойся! – И, наклонившись к ней, он взял ее за руку.

Твала обернулся, и по его знаку Скрагга выступил вперед с поднятым копьем.

– Пора начинать! – шепнул мне сэр Генри. – Чего вы ждете?

– Жду затмения, – отвечал я. – Вот уже полчаса я не свожу глаз с Луны, но в жизни не видал, чтобы она так ярко светила!

– Все равно, нужно идти на риск и немедленно, иначе девушку убьют. Твала теряет терпение.

Я не мог не согласиться с этим доводом и, прежде чем действовать, еще раз взглянул на яркий диск Луны. Думаю, что никогда ни один самый ревностный астроном, желающий доказать новую теорию, не ждал с таким волнением начала небесного явления. Сделав шаг вперед и приняв самый торжественный вид, на какой был только способен, я стал между распростертой девушкой и поднятым копьем Скрагги.

– Король! – промолвил я. – Этому не бывать! Мы не позволим тебе убивать эту девушку. Отпусти ее с миром.

Твала вскочил в бешеном гневе, и шепот изумления пронесся среди вождей и сомкнутых рядов девушек, робко окруживших нас в ожидании развязки этой трагедии.

– Этому не бывать? Белая собака, как смеешь ты тявкать на льва, находящегося в своей пещере? Этому не бывать? В уме ли ты? Берегись, как бы судьба этой девчонки не постигла и тебя и тех, с кем ты пришел! Ты думаешь, что можешь спасти и ее и себя? Кто ты такой, что осмеливаешься становиться между мной и моими желаниями? Прочь с дороги, говорю тебе! Скрагга, убей ее! Эй, стража! Схватить этих людей!

Услышав это приказание, несколько вооруженных воинов быстро выбежали из-за хижины, куда их, очевидно, предусмотрительно спрятали до нашего прихода.

Сэр Генри, Гуд и Амбопа стали около меня и подняли свои винтовки.

– Остановитесь! – грозно закричал я, хотя, признаться, душа моя в этот момент ушла в пятки. – Остановитесь! Мы, белые люди, спустившиеся со звезд, говорим, что этого не будет, ибо берем девушку под свою защиту. Если вы сделаете хоть один шаг, мы погасим Луну. Мы, живущие в ее чертогах, сделаем это и погрузим всю Землю во мрак. Осмельтесь лишь ослушаться, и вы увидите воочию всю силу нашего колдовства.

Моя угроза подействовала. Стража отступила, а Скрагга остановился как вкопанный с поднятым наготове копьем.

– Слушайте, слушайте этого лжеца, который хвастается, что может потушить Луну, словно светильник! – пищала Гагула. – Пусть же он это сделает, и тогда девушку можно будет пощадить. Да, да, пусть он это сделает или сам умрет с ней, сам и все, кто с ним пришел!

С отчаянием я взглянул на Луну и, к моей невероятной радости, увидел, что календарь Гуда нас не подвел: на краю огромного яркого диска появилась легкая тень и поверхность луны начала заметно тускнеть.

Я торжественно поднял руку к небу, причем моему примеру тотчас же последовали сэр Генри и Гуд, и с пафосом продекламировал несколько строф из легенд Инголдзби. Сэр Генри внушительно и громко произнес несколько строк из Ветхого завета, а Гуд обратился к царице ночи с длиннейшим потоком самых отборных классических ругательств, на которые только он был способен.

Тень медленно наползала на сияющую поверхность Луны, и, но мере того как она двигалась, в толпе начали раздаваться сдержанные возгласы изумления и страха.