В тесной связи с этим стоит вопрос о так называемом сроке вооруженного восстания. Само собою разумеется, что дело идет не о каком-нибудь произвольном назначении срока, так сказать, через голову событий, дело не идет также о назначении какого-либо неподвижного и незыблемого срока. Наконец, уже во всяком случае, дело не идет об открытом провозглашении какого-либо срока, в духе старой летописи: такого-то числа «иду на вы». Чтобы так подходить к вопросу о сроке, нужно обладать совсем-таки ребяческим представлением о характере революции и ходе ее. Что восстание не вызывается по произволу, это мы, как марксисты, должны знать твердо и помнить ясно. Но когда объективные условия для восстания налицо, то восстание не само по себе делается – его нужно сделать. А чтобы сделать его, руководящий орган должен иметь в голове план восстания, прежде чем его осуществить. План восстания предполагает ориентировку в пространстве и во времени. Нужен самый тщательный учет всех факторов и элементов восстания, нужен глазомер, чтобы определить их динамику, нужен глазомер, чтобы определить тот разбег, какой требуется авангарду класса, чтобы не оторваться от класса, и в то же время совершить решающий прыжок. Одним из необходимых элементов этой ориентировки и является срок вооруженного восстания. Он намечается заранее, когда предпосылки восстания вырисовываются яснее. Разумеется, этот срок не провозглашается во всеуслышание, наоборот, он маскируется, по возможности, от врага, но так, чтобы не ввести в заблуждение собственную партию и массы, идущие за нею. Работа партии в разных областях приурочивается к этому сроку, подгоняется под него. Разумеется, если глазомер обманул нас, то срок может быть изменен, хотя это всегда уже связано с серьезными затруднениями и опасностями.

Надо прямо сказать, что вопрос о сроке восстания приобретает в некоторых случаях характер лакмусовой бумажки по отношению к революционному сознанию многих и многих западно-европейских коммунистов, до сих пор не освободившихся от выжидательного, фаталистического подхода к основным задачам революции. Наиболее глубокое и талантливое выражение этот подход нашел еще у Розы Люксембург. Психологически это вполне понятно. Она выросла, главным образом, в борьбе против бюрократического аппарата германской социал-демократии и германских профсоюзов. Она неутомимо доказывала, что этот аппарат удушает инициативу масс, и она видела спасение и выход в стихийном движении низов, которое должно опрокинуть все социал-демократические заставы и рогатки. Революционная всеобщая стачка, переливающаяся через все берега буржуазного общества, стала для Люксембург синонимом пролетарской революции. Но всеобщая стачка, какой бы мощной массовидностью она ни отличалась, еще не решает проблемы власти, а только ставит ее. Чтобы взять власть – нужно, на основе всеобщей стачки, организовать вооруженное восстание. Разумеется, все развитие Розы Люксембург шло в этом направлении: она сошла со сцены, не сказав не только своего последнего, но и своего предпоследнего слова. Однако в германской коммунистической партии очень сильны были до самого недавнего времени тенденции революционного фатализма: революция идет, революция приближается, революция принесет с собою вооруженное восстание и власть, а партия… будет в это время вести революционную агитацию и ждать последствий. В такого рода условиях ставить ребром вопрос о сроке значит пробуждать от фаталистической пассивности и поворачивать лицом в сторону основной революционной задачи, т.-е. сознательно организованного вооруженного восстания с тем, чтобы вырвать у врага власть.

Вопрос о сроке в намеченной выше постановке также должен найти свое место в уставе гражданской войны. Этим самым мы облегчаем подготовку партии к восстанию, по крайней мере, подготовку ее руководящих кадров. Нужно иметь в виду, что для коммунистической партии самым трудным будет переход от длительной подготовительной работы к непосредственной борьбе за власть. Этот переход не может быть совершен без кризиса, притом очень и очень глубокого. Ослабить этот кризис, облегчить группировку наиболее решительных руководящих элементов, можно только одним путем: побуждая кадры партии продумывать и прорабатывать все вопросы революционного восстания заранее и тем конкретнее, чем ближе надвигаются события. Изучение Октябрьской Революции имеет с этой точки зрения совершенно неоценимое и незаменимое значение для европейских коммунистических партий. К сожалению, такого изучения сейчас нет, и его не может быть, покуда не будут созданы надлежащие пособия. Мы сами не изучили и не свели воедино опыт Октябрьской Революции и, в частности, ее военно-революционный опыт. Нужно проследить все этапы подготовки от марта до Октября, ход Октябрьского восстания в нескольких наиболее типических пунктах и затем – борьбу за закрепление власти.

Для кого мы будем писать этот устав? Некоторые товарищи говорили здесь: для рабочих, для того, чтобы каждый рабочий знал и пр. Разумеется, было бы очень хорошо, если бы «каждый» рабочий знал. Но такая постановка вопроса слишком широка и утопична. Начинать во всяком случае нужно не с этого. Наш устав должен быть, в первую голову, предназначен для руководящих кадров, для командного состава революции. Разумеется, по частям, по отдельным вопросам он будет популяризоваться для более широких кругов, но, в первую голову, он должен быть предназначен для руководителей. Но, прежде всего, нам нужно самим собрать свой опыт и свои мысли – для себя самих, по возможности, ясно формулировать их, тщательно проверить и привести, по возможности, в систему. Некоторые военные писатели жаловались до империалистской войны, что войны происходят слишком редко для воспитания военачальников. С не меньшим основанием можно сказать, что революции происходят слишком редко для воспитания революционеров. Нашему поколению повезло в том смысле, что мы уже зрелыми людьми проделали революцию 1905 г. и дожили до руководящего участия в революции 1917 г. Но и то приходится сказать, что в будни революционный опыт очень быстро выветривается. Столько новых практических, повседневных, частичных и неотступных задач! Мы теперь гораздо чаще вынуждены рассуждать о том, как делается ситец, Волховстрой, кольчуг-алюминий, чем о том, как делается вооруженное восстание. Но и этот последний вопрос далеко еще не устарел. Ответ на него понадобится истории еще не раз.

КОГДА НАЧИНАТЬ?

Германская катастрофа прошлого года поставила Коммунистический Интернационал перед вопросом о методах организации революции и, в частности, перед вопросом о революционном восстании. На этой основе вопрос о назначении срока получил принципиальное значение, так как на нем яснее и повелительнее всего заостряются все вопросы, связанные с организацией революции… Социал-демократия усвоила, по существу, то отношение к революции, какое характеризует либерализм в эпоху борьбы буржуазии с феодалами и монархией за власть. Буржуазный либерализм спекулирует на революции, не беря на себя ответственности за нее. В подходящую минуту массовой борьбы либерализм бросает на чашу весов свой имущественный вес, свой образовательный ценз и другие средства классового влияния, чтобы захватить власть в свои руки. Германская социал-демократия сыграла подобную же роль в ноябре 1918 г., являясь при этом по существу политическим аппаратом для передачи власти, вырванной из рук Гогенцоллерна, в руки буржуазии. Такая политика выжидательной спекуляции абсолютно не совместима с коммунизмом, поскольку он ставит себе задачей вырвать государственную власть от имени пролетариата и в интересах пролетариата. Пролетарская революция есть революция огромных масс, в большинстве своем не организованных. Элемент стихийности играет в движении колоссальную роль. Обеспечить победу может только централизованная коммунистическая партия, которая ставит себе вполне определенно цель захвата власти, тщательно эту цель продумывает, прорабатывает, подготовляет и – на основе массового восстания – осуществляет. Коммунистическая партия своей централизованностью, решительностью, плановым подходом к вооруженному восстанию заменяет пролетариату в деле борьбы за власть те преимущества, какие буржуазии давались уже одним ее экономическим положением. В этой связи вопрос о сроке не есть какая-либо техническая деталь, – в вопросе о сроке ярче и конкретнее всего выражается отношение к восстанию, как искусству.