Мы не станем включать в нашу классификацию 3 000 000 мусульман, 2 000 000 иудеев, 250 000 буддистов, языческих ижоров, савакотов и карелов, которых, похоже, российский закон удовлетворял исключительно из-за терпимости к их разнообразным объектам поклонения.[242] Таким образом, за исключением очень высокообразованных иудеев и некоторых фанатически настроенных мусульман, остальных почти не волновала рука, управляющая ими. Однако мы напомним читателю тот факт, что в России в то время проживало свыше тысячи различных национальностей и племен, говорящих больше, чем на сорока различных языках, и они были разбросаны по территории, равной 8 331 884 английских миль;[243] что плотность населения всех русских, европейцев и азиатов была не больше 10 человек на квадратную милю; что железных дорог было очень мало и контролировать их было легко, а другие транспортные средства весьма скудны. Насколько возможно провести революционное изменение всей Российской империи, можно только строить догадки. Объединить такое множество наций в единое движение любому иностранцу казалось настолько безнадежным делом, что это приводило в уныние любого интернационалиста или нигилиста. Прибавьте к этому еще и необъяснимую преданность освобожденных крепостных и крестьянства к царю, в котором они видят благодетеля угнетенных, наместника Бога и главу их церкви, и это дело покажется еще больше проблематичным. В то же время нам нельзя забывать уроки истории, которые уже не раз показывали нам, как чрезмерная обширность империи при отсутствии единства среди ее подданных приводят к кризису, который и становится причиной ее краха.

В реальности, Санкт-Петербург, этот аристократический Parc aux Cerfs, место бесстыдного распутства и безудержных, буйных излишков, где так мало национального, что даже название его и то немецкое. Это и есть естественный порт для входа континентальных пороков, равно как полного равнодушия к нравственным идеалам, религии и общественному долгу, и все это постепенно становится господствующим. Парижское влияние коррупции, разложившее Францию, теперь перешло в Санкт-Петербург и оттуда разлагает Россию. Влиятельный российский журнал «Русская речь» на днях описал нам нижеследующую картину санктпетербургского общества:

Российское общество дремлет, или, скорее, ощущает сонливость. Оно лениво кивает, и иногда открывает свои безжизненные глаза, как может открывать их человек после тяжелого сытного ужина, вынужденный сидеть в неестественном положении, неспособный сопротивляться этой летаргической вялости и чувствуя, что он должен или расстегнуть пуговицы мундира и вздохнуть полной грудью, или… задохнуться. Но этот ужин официальный, и его тело, слишком полное для имеющейся одежды, буквально заковано в государственный мундир. Этот человек борется с непреодолимой дремотой; он чувствует, как кровь приливает к голове, ноги его дрожат, а рука механически тянется к пуговице мундира, чтобы сделать хоть один глубокий вздох, который прервал бы бесконечные мучения. Таково нынешнее состояние нашего общества.

Однако, опуская голову от угрозы апоплексии, от излишества трудно перевариваемой пищи, эти плотоядные подхалимы всегда готовы есть и пить и способны переварить, что бы им ни дали, но не уснуть. Нарушение седьмой заповеди, интеллектуально, как и физически, очерняет тело, разум и душу, это укоренилось в самом сердце общества. Прелюбодеи тела, прелюбодеи мысли, прелюбодеи знаний и наук, прелюбодеи труда – царствуют среди нас; они со всех сторон подкрадываются в виде представителей общества и народа, похваляясь своей немыслимой наглостью, причем весьма успешно, где бы они ни появлялись, отбрасывая в сторону стыд, и им совершенно все равно, разоблачены ли догола их деяния, даже в глазах тех, из кого они выжимают все, что можно выжать из такого дурака, каким есть – человек. Правительство и казначейство втихаря разворовывается; присваивается общественная и частная собственность; мошенники, плуты и жулики субсидируются бесчисленными дутыми предприятиями, биржевыми компаниями и обманными фирмами; профессиональными шулерами и насильниками женщин и детей, которых они растлевают и уничтожают; подрядчиками, ростовщиками, судьями-взяточниками и продажными советниками, хозяевами маклерских контор и жуликами всех мастей и национальностей, всех религий и всех общественных классов. Это и есть наша современная общественная сила. Подобно хищникам, преследующим добычу, они охотятся стаями, и эта сила, поглощая свою жертву, насыщаясь, с шумом грызет своими безустанными челюстями все – науку, литературу, искусство и даже свои мысли. Вот вам королевство этого мира, плоть от плоти, кровь от крови, которое создает образ животного, от которого впервые развилась великая ценность – человек.

Такова общественная мораль нашей современной России, по свидетельству русских. Если это так, то вскоре должна приблизиться кульминационная точка, из которой страна либо погрязнет в трясине разложения, подобно древнему Риму, либо потянется к возрождению, преодолевая все ужасы и хаос «Царства Террора». Пресса полна осторожных жалоб на «упадок сил» среди ее представителей, на постоянные знамения быстро надвигающегося общественного распада и глубокой апатии, в которую, похоже, низвергается русский народ. Единственные люди, полные жизни и деятельности среди этого избытка летаргии, похоже, это вездесущие и всегда невидимые нигилисты. Совершенно ясно, что шанс должен быть.

И из всей этой социальной грязи и неразберихи и черных поганок неожиданно развился нигилизм. Его теплое ложе готовилось годами посредством постепенно развивающихся живительных сил нравственного настроения и чувства собственного достоинства, а также разложения высшего класса, который всегда давал толчок для добра или зла тем, кто находился ниже их на социальной лестнице. Благодаря введению Николаем паспортной системы, возможность посещать Париж осталась только для богатого дворянства, которым царский каприз дозволил путешествовать. И даже им, привилегированным и богатым, приходилось заблаговременно, за полгода, печься о получении разрешения на выезд, да вдобавок заплатить тысячу рублей за паспорт; и довольно тяжкие штрафы в случае проведения за границей более разрешенного времени, к тому же любого ожидало наказание в виде конфискации всего имущества, если пребывание за границей продлится более трех лет. Однако потом, уже в царствования Александра, все изменилось; за освобождением крепостных последовали бесчисленные реформы – отмена цензуры, суд присяжных, равенство прав граждан, бесплатные паспорта и т. д. Несмотря на то, что сами по себе эти реформы стремились к хорошему, они были проведены весьма шероховато и плохо продуманно в отношении народа, совершенно не привыкшего к подобным привилегиям, что вызвало у них в сильнейшее возбуждение. И больной, высвободившись из своей смирительной рубашки, с дикими воплями стал носиться по улицам. Это привело к Польской революции 1863 года, в которой приняло участие множество русских студентов. За сим последовала реакция и, одна за другой, – жесточайшие репрессии, но было уже поздно. Сидящий в клетке зверь, вырвавшись из нее, почувствовал вкус к свободе, хотя, как обычно, к очень короткой, и а после этого он уже не стал таким покорным, как прежде. При прежнем царствовании редкий русский путешественник попадал в Париж, Вену и Берлин, теперь же там были тысячи и десятки тысяч путешественников; и такое же множество посредников неустанно трудились, чтобы импортировать порок и научный скептицизм. Имена Джона Стюарта Милля, Дарвина и Бюхнера не сходили с уст безбородых юнцов и беззаботных девушек, учащихся в университетах и колледжах. Первый проповедовал нигилизм, последний – Права Женщин и Свободную Любовь. Одни отращивали длинные волосы, как мужики, и одевались в красную национальную рубаху и крестьянский кафтан; другие коротко стриглись и предпочитали синие очки. Как грибы после дождя, под влиянием Интернационала, росли Трэйд Юнионы;[244] а демагоги пустословили в общественных клубах о конфликте между трудом и капиталом. Котел начал закипать. И наконец пришел соответствующий человек.