Д. Велланский издал в 1812 г. в Петербурге “Биологическое исследование природы в творящем и творимом ее качестве, содержащее основные начертания всеобщей физиологии”. Это антропология в связи с главнейшими явлениями природы. Человеку и психической стороне отведено подобающее место. Все сочинение написано в духе философии природы Шеллинга. Велланский читал и специальные курсы по психологии, в которых главнейшее содержание заимствовано из биологического исследования. “Конспект лекций по психологии профессора Велланского” с его рукописными поправками имеется в Публичной библиотеке. В том же духе составлено и сочинение Галича “Картина человека” (СПб., 1834). Галич не упоминает о Шеллинге, хотя называет целый ряд немецких сочинений, написанных в духе Шеллинга, как то: Каруса, Гейнрота, Стиденрота и др. Из русских сочинений Галич упоминает физику Д. Велланского и М. Г. Павлова. Книга Галича разделяется на три части: в первой человек рассматривается “в разуме общей природы”, во второй говорится о составе человеческого существа, о теле и духе, наконец, в третьей части рассматривается соотношение телесной жизни с духовною. Книга Галича написана очень хорошим языком, полна идей и аналогий, которые так любит натурфилософия Шеллинга; так, Галич любовь сравнивает с всемирным тяготением, а общую причину смерти усматривает в том, что чувственный мир может выражать божественные идеи только во временных, изменчивых, мимолетных символах – это косность материи, неспособной продолжительно вмещать и отсвечивать в себе всю силу и жизнь души. Но, может быть, наиболее оригинальная психология в шеллингианском духе принадлежит архимандриту Феофану Авсеневу, профессору Киевской духовной академии. Его сочинение издано после его смерти и озаглавлено “Из записок по психологии” (Киев, 1869). Книга Авсенева составлена, главным образом, по “Истории души” Шуберта и в первой части рассматривает “Общее естествословие души”, т. е. место человека в ряду земных существ, степени духовного бытия, т. е. одушевление растений, животных и человека. Во второй части излагается история души, т. е. видоизменения и состояния души человека, иначе говоря – развитие человеческой души. Авсенев выработал подробный план истории души, в котором должны были рассматриваться мировая жизнь души (солнечная, лунная и земная); частные ее изменения (племенные, народные, половые), индивидуальные изменения (дарования, темперамент, характер). Во второй части должны были быть подвергнуты анализу безличные состояния человека, т. е. бессознательные состояния, которым шеллингианство придавало большое значение, наконец, к третьей части относил Авсенев вопросы о происхождении души, о возрасте и смерти и состоянии души после смерти. Авсенев был склонен ко всякого рода фантастике, поэтому темные стороны человеческой жизни, ее бессознательная сторона его особенно привлекала, и часто он уклонялся в область наукою вовсе непроверенную.

В лице Экеблата (“Опыт обозрения биологико-психологического исследования способностей человеческого духа”, СПб., 1872) Д. Велланский нашел горячего поклонника. Экеблат занят разъяснением смысла явлений душевной жизни. Первый отдел “Опыта” составлен по Велланскому. Автор различает душу от духа и думает, что лучше других удалось уразуметь дух гностикам, полагавшим, что все духовные существа вытекают из существа Божия.

Указанные четыре психологические сочинения, придерживающиеся направления Шеллинга, имеют много общих черт. Во-первых, все они рассматривают человека и его душевную жизнь в связи с явлениями физического мира, – и это нельзя не ставить им в большую заслугу; благодаря этому они не уединяют человека, не вырывают его из общей связи явлений и на самую душу смотрят как на единую цельную жизнь, не разлагая ее на отдельные элементы, напр, представления, или волевые акты. С этой стороной шеллингианской психологии и ее взгляда на единство душевного развития и на цельность вселенной, в которой человек занимает определенное место, – связана любовь к аналогиям и сопоставлениям явлений психических с явлениями космическими и отысканием в этих аналогиях смысла душевной жизни. Но эти хорошие стороны трактовки психологических вопросов влекли за собой и недостатки. Искание смысла явлений отвлекало от точного наблюдения и описания фактов и открывало обширное поле рискованным предположениям метафизического и в особенности психологического свойства. Без сомнения, отыскание смысла явлений есть дело доброе, но при этом легко находит оправдание в явлениях предвзятых мыслей или верований, почему-либо особенно ценных. В указанных психологических сочинениях и этот христианский элемент часто играет слишком большую роль.

Еще в конце пятидесятых годов, когда господство получили позитивные и материалистические идеи, слышатся отзвуки шеллингианской психологии; так, например, в любопытных “Основаниях опытной психологии” архимандрита Гавриила (Кикодзе), вторая часть коих составлена по сочинениям Каруса и Кленке. В предисловии автор утверждает, что душа должна быть изучаема “опытами и наблюдениями… Психология выиграла бы весьма много, если бы, отбросив бесплодные умозрения, обратилась к строгому опыту, беспристрастным наблюдениям, анализу явлений и фактов, словом, обратилась к тому превосходному методу, который сообщает наукам естественным столь завидную точность, занимательность и основательность”. Но опытная психология арх. Гавриила отнюдь не оправдывает приведенных мыслей. Выписав несколько фактов из физиологии Жемчужникова и Валентина, наш автор заботится лишь о том, чтобы показать, что физиология в области психической ничего сделать не может (и в этом он, конечно, прав), потом излагает коротко описательную часть психологии, более подробно останавливается на полемике с Кантом, – причем “Критика чистого разума” оказывается опровергнутой на 5 страничках – и спешит к рассмотрению метафизических вопросов в духе Каруса и Кленке; с последним автор впрочем кое в чем не согласен. Этот курс психологии любопытен для характеристики того, что считалось у нас опытной психологией в половине прошлого столетия; для выяснения этого понятия полезно просмотреть “Введение в опытную психологию” А. Фишера (СПб., 1839). Фишер стоит за опытный метод, за наблюдательную психологию, возражает против внесения философского умозрения в психологию, возражает против применения метафизического метода, но в то же время он возражает и против воззрений Гоббса, Гартли, Пристли и Ламетри и допускает в виде гипотезы особое духовное начало, право на которое мы находим не только “в верованиях христианской религии, но и в правилах строгого естествознания”.

Время господства позитивных и материалистических идей не могло быть благоприятным для занятий психологией, так как самое существование психологии подвергалось сомнению, или же ей указывались пути, на которых невозможно было правильное развитие; так, напр., Антонович в статье “Два типа современных философов” (“Совр.”, 1861, № 4) восклицает: “Пусть ученые сколько угодно занимаются психологическими исследованиями, но только они должны помнить, что изучаемые ими явления суть цветки и плод того растения, корень которого и все питательные вещества заключаются в организации и в тех явлениях, которые изучаются физиологией и естественными науками вообще”. Характерными произведениями для этого направления физиологической психологии являются “Рефлексы головного мозга” И. Сеченова, принципы коего разрабатываются в так называемой объективной психологии школ И. Павлова и В. Бехтерева.

Отметить следует, что П. Лавров, сочувствовавший во многом позитивизму, стоял за самостоятельность психологии и очень внимательно относился ко всем психологическим сочинениям, появлявшимся в России и на Западе. Заслуги П. Лаврова по отношению к психологии столь же очевидны, как и заслуги Кавелина, которого Лавров довольно жестоко критиковал. “Задачи психологии” Кавелина (СПб., 1872) не имеют большого научного значения, но им принадлежит почетное место в борьбе с материализмом и в защите самостоятельности психологии. Лавров в этом отношении шел, может быть, слишком далеко, считая психологию основной философской наукой.