Республика последних снов на грани,

Где шелест нив и шум лесной к пустыне

Приносят гул надбрежных обмираний!

Предельные, где скат песков, святыни!

Убогий храм, прямь пальмовой колонны,

И нить бойниц, в простом, но тесном тыне.

Там, на крыльце, твой светлый лик, наклонный

К окну, где свет от светочей Кибелы;

Чу! хоры жриц – мне омен благосклонный!

Там, сзади, край, где, в битвах огрубелы,

Ввысь вызов мечут журавлям пигмеи,

Где склоны гор костями странных – белы;

Там тяжек путь, пустых ночей немее,

Самумов зов, за сушью сдвиг миража, —

А здесь, а здесь! твой взор, – черты камеи!

Был долог срок – искать возврат. Пора же

В тень памяти швырнуть Край Носорогов.

Слышней наш топот; копья взносит стража.

Миг, разве миг? Я, пыльный, на порогах,

Мечта, стой здесь! Мечта, в день не гляди ты!

Что, кроме влажных губ к губам! С отрогов

Последних снов диск ранней Афродиты.

Развертывается скатерть, как в рассказе о Савле,

Десятилетия и страны последних эпох;

Что ни год, он сраженьем промочен, прославлен,

Что ни дюйм, след оставил солдатский сапог.

Война на Филиппинах; война в Трансваале;

Русско-японская драма; гром на сцене Балкан;

Наконец, в грозном хоре, – был трагичней едва ли,

Всеевропейский, всемирный кровавый канкан!

Но всхлип народов напрасен: «поторговать бы мирно!»

Вот Деникин, вот Врангель, вот Колчак, вот поляк;

Вот и треск турецких пулеметов под Смирной,

А за турком, таясь, снял француз шапокляк.

Жизнь, косясь в лихорадке, множит подсчеты

Броненосцев, бипланов, мортир, субмарин...

Человечество – Фауст! иль в музеях еще ты

Не развесил вдосталь батальных картин?

Так было, так есть... неужели так будет?

«Марш!» и «пли!» – как молитва! Первенствуй, капитал!

Навсегда ль гулы армий – музыка будней?

Красный сок не довольно ль поля пропитал?

Пацифисты лепечут, в сюртуках и во фраках;

Их умильные речи – с клюквой сладкий сироп...

Но за рынками гонка – покрепче арака.

Хмельны взоры Америк, пьяны лапы Европ!

Не запела, застонала,

Заскрипела то, что знала,

И забыла, – быль иль сон?

Песня – вздохи, пляска – стон.

Скорбный вопль за блеском бальным,

Вальс в напеве погребальном...

Вздрогнет, охнув, ржавый вал,

Кашель старческий обронит, —

И мазуркой вновь хоронит,

Плачем правит карнавал.

Наших бабушек приманка,

Как ты, шамкая, шарманка,

До трамваев дожила?

Краска с ящика сошла,

Доски гнилы, слева, справа;

Лишь на створке – немец бравый,

В шляпе длинное перо.

Петь ты хочешь дряхлым хрипом,

Но, под полинялым трипом,

Ох, скрипит, болит нутро!

Звуки, словно в стужу, дрогнут.

А старик, над старой согнут,

Вертит, вертит рукоять...

Эй, бедняк! чего стоять!

Все – кто в кино, кто на даче...

Или ты не ждешь подачи,

Нищий мейстер? – что пятак!

Только б стоном удлиненным

Жить в былом, в похороненном:

Плакать можно ведь и так!

Кошмар! Кошмар опять! Один из многих,

Историей являемых в бреду:

Сонм пауков, огромных, восьминогих,

Сосущих кровь близ мертвых клумб в саду.

Германия! Да, ты в былом повинна

За страшное, но – страшен твой расчет!

Раздавлена низринутой лавиной,

Ты знала казнь, вновь казнь, и казнь еще!

Нет ничего: ни стран – манить под тропик,

Ни стимеров – дробить в морях стекло,

Ни фоккеров – кричать, что век торопит,

Ни шахт, копивших уголь и тепло,

Ни золота, ни хлеба... Да! свидетель

Весь мир, как рок смеялся и казнил:

Твои богатства рвали все, а детям

Нет молока, и в школах нет чернил!

И тщетно те, кто зиждил это

Богатство, те, чей подвиг – труд,

Встают, чтоб мышцами атлета

Открыть блистанье лучших руд:

Им против – свой земляк-предатель,

Им против – звон чужих монет...

На Шпрее зажечься ль новой дате?

Мечтаешь: да! быть может: нет...

От Сен и Тибров до Миссурей

Следит строй мировых владык,

И, веря в помощь, твердо в Руре

Стоит француз, примкнув свой штык.

А те? – Веселятся и пляшут, ведь раны

Их бойни избытой – не им;

И золото, золото, – пряно, багряно, —

Поет им оркестром немым.

Им весело, весело, – золото в башни

Слагать, вить второй Вавилон.

Что день, их восторг удалей, бесшабашней:

Весь мир им достался в полон.

Там черный, там желтый, там парий, там кули:

Всех – в копи, к станкам, на завод!

«Недаром же в Руре штыки мы примкнули!» —

Поют, выводя свой гавот.

«Враг сломлен, мы вместе, теперь мы посмеем»,

«Нам власть над землей с этих пор!»

«Над толпами станем, пропляшем по змеям»,

«А в фасках фашистов – топор!»

Те пляшут, та исходит кровью,

Мир глухо ропщет под пятой...

Но с трона вдруг поводит бровью

Пугливо идол золотой.

На миг в рядах поющих смута,

И мысль, прожженная огнем,

Кричит невольно и кому-то:

«Не надо вспоминать об нем!»

А он, у грани их веселий,

С земли всходя до звездных сфер,

Стоит; и тучи вниз осели,

Чтоб людям вскрыть СССР.

Да, так. Старуха Клио хмурее

Глядит, как точит кровь земля;

Но внове ль ей? все ж от Лемурии

Был путь до Красного Кремля.

И все равно, опять прольются ли

Такие ж токи в тайну тьмы:

Из бурь войны, из революции

Мир стал двойным: они и мы.

Иных нет сил...