Был он, за шумным простором

Грозных зыбей океана,

Остров, земли властелин.

Тает пред умственным взором

Мгла векового тумана,

Сумрак безмерных глубин.

Было то – утро вселенной,

Счет начинавших столетий,

Праздник всемирной весны.

В радости жизни мгновенной,

Люди там жили, как дети,

С верой в волшебные сны.

Властвуя островом, смело

Царства раздвинул границы

Юный и мощный народ...

С моря далеко горело

Чудо всесветной столицы,

Дивного Города Вод.

Был он – как царь над царями.

Все перед ним было жалко:

Фивы, Мемфис, Вавилон,

Он, опоясан кругами

Меди, свинца, орихалка,

Был – как огнем обнесен!

Высилась в центре громада

Храма Прозрачного Света —

Дерзостной воли мечта,

Мысли и взорам услада,

Костью слоновой одета,

Золотом вся залита.

Статуи, фрески, колонны,

Вязь драгоценных металлов,

Сноп самоцветных камней;

Сонм неисчетный, бессонный, —

В блеск жемчугов и кораллов,

В шелк облаченных людей!

Первенец древнего мира,

Был он единственным чудом,

Город, владыка земель,

Тот, где певучая лира

Вольно царила над людом,

Кисть, и резец, и свирель;

Тот, где издавна привыкли

Чтить мудрецов; где лежали

Ниц перед ними цари;

Тот, где все знанья возникли,

Чтоб обессмертить все дали

Благостью новой зари!

Был – золотой Атлантиды

Остров таинственно-властный,

Ставивший вехи в веках:

Символы числ, пирамиды, —

В Мексике жгуче-прекрасной,

В нильских бесплодных песках.

Был, – но его совершенства

Грани предельной достигли,

Может быть, грань перешли...

И, исчерпав все блаженства,

Всё, что возможно, постигли

Первые дети Земли.

Дерзко умы молодые

Дальше, вперед посягнули,

К целям запретным стремясь...

Грозно восстали стихии,

В буре, и в громе, и в гуле

Мира нарушили связь.

Пламя, и дымы, и пены

Встали, как вихрь урагана;

Рухнули тверди высот;

Рухнули башни и стены,

Всё, – и простор Океана

Хлынул над Городом Вод!

Они пленительны и нежны,

Они изысканно-небрежны,

То гармонически размерны,

То соблазнительно неверны,

Всегда законченны и цельны,

Неизмеримо-нераздельны,

И завершенность линий их

Звучит, как полнопевный стих.

От грозных и огромных пифов

До тонких, выточенных скифов,

Амфоры, лекифи, фиалы,

Арибаллы и самый малый

Каликий, все – живое чудо:

В чертах разбитого сосуда,

Загадку смерти разреша,

Таится некая душа!

Как исхищренны их узоры,

Ласкающие сладко взоры:

В запутанности линий гнутых,

То разомкнутых, то сомкнутых,

Как много жизни претворенной, —

Пресыщенной и утомленной

Холодным строем красоты,

В исканьях новой остроты!

И вот, причудливо согнуты,

Выводят щупальцами спруты

По стенкам нежные спирали;

Плывут дельфины на бокале,

И безобразны и прекрасны;

И стебель, странно-сладострастный, —

Па что-то грешное намек, —

Сгибает девственный цветок.

На черном поле звезды – рдяны,

Горят, как маленькие раны,

А фон лазурный иль червленый

Взрезают черные фестоны;

Глазам и сладостно и больно,

И мысль прикована невольно

К созданиям чужой мечты,

Горящим светом красоты.

Глубокий мрак тысячелетий

Расходится при этом свете!

И пусть преданья мира – немы!

Как стих божественной поэмы,

Как вечно ценные алмазы,

Гласят раздробленные вазы,

Что их творец, хотя б на миг,

Все тайны вечности постиг!

Тот, владыка написанных слов,

Тот, царящий над мудростью книг!

Научи меня тайне письмен,

Подскажи мне слова мудрецов.

Человек! умом не гордись,

Не мечтай: будешь славен в веках.

Над водой промелькнул крокодил,

И нырнул в глубину навсегда.

Нил священный быстро течет.

Жизнь человека протекает быстрей.

Ты пред братом хвалился: я мудр!

Рука Смерти равняет всех.

Тот, хранитель священных книг,

Тот, блюститель священных ключей!

Скажи: это написал Аменампат

Двадцать шестого Паини в третий год Мерери.