Так шла жизнь братьев Воронцовых: один сражался за Россию с английскими дипломатами в Лондоне, другой жил в Петербурге, затаив глубокую неприязнь к царившим там порядкам. Старший брат был для младшего живою связью с оставленною последним родиною: писал ему, извещал о переменах при дворе и в России, предстательствовал за брата и за его проекты перед императрицею. Кроме дружбы к Англии, у обоих Воронцовых за описываемое время резко выделяется неприязнь к Франции, демагоги которой не на шутку переполошили всех защитников старого режима. Хотя Воронцовы и стояли за “лучшее” правление, за коллегиальное решение государственных дел, но во всяком случае не сочувствовали забиравшему силу парламенту, а на лиц, подобных Марату, Робеспьеру и Дантону, смотрели с нескрываемым ужасом. Разумеется, в понятиях Воронцовых “лучшее” управление было синонимом командования “лучших” людей (в смысле их принадлежности к “высшему” сословию) остальною массою. Мысль о главенстве “народа” была еще тогда слишком молодою, и трудно было бы, конечно, рассчитывать встретить ее адептов среди людей, выросших в горделивых родовых традициях.

Но всего интереснее, что эту неприязнь к “жакобитам” Воронцовы перенесли на всю французскую нацию, нравам которой они, однако, подражали, а перед литературою – преклонялись. Семен Романович в одном из своих писем говорит: “Кто с французами ни связывался, – все теряли свою непорочность, славу и независимость. От них только развращения умножаются”. А Александр Романович в своей записке о Французской революции к Безбородко говорит: “Нужно бы сим неистовствам преграду сделать государям. Если сей образ правления и мнимого равенства хоть тень закоренелости во Франции примет – для других весьма пагубно”. В этой же записке “осторожный” Воронцов предлагал смотреть за приезжими французами. Конечно, граф пересаливал, предполагая, что эти “французики”, приезжавшие к нам за “ловлей счастья и чинов”, способны устроить революцию и в России...

Семен Романович, не любя “жакобитов”, вместе с тем негодовал на то, что – при скудости русских финансов – выдали принцам, эмигрировавшим из Франции, большие деньги. В ранних детских воспоминаниях Михаила Семеновича Воронцова осталась сцена, происшедшая у отца его с графом д'Артуа, приехавшим, по опрометчивому настоянию Зубова, в Англию. В полурастворенную дверь дети слышали, как Семен Романович сказал в горячности принцу: “Когда в жилах течет кровь Генриха IV, то нечего попрошайничать, а нужно возвращать свои права со шпагою в руке!”

Отношения графа Александра Романовича к государыне и придворным партиям оставались по-прежнему холодными, и в 1794 году он вышел, по собственному желанию, в отставку, призванный снова на службу только при Александре I.

В замечательной автобиографической записке Александр Романович высказывает много благородных мыслей и, говоря в исполненных достоинства выражениях о своей службе, не бесполезной, по его мнению, родине, а также об испытанных неудачах, заканчивает следующими прекрасными словами: “Впрочем, я всегда был того мнения, что люди имеют соответственно их достоинствам внутреннюю цену, которой не в состоянии отнять у них никто”.

Но и государыня на этот раз была довольно справедлива к своему неугодливому министру. Приказывая Завадовскому заготовить указ об отставке его друга, она писала: “Не спорю, что он вам дорог и что таланты имеет. Всегда знала, а теперь наипаче ведаю, что его таланты не суть для службы моей и что он мне не слуга. Сердце принудить нельзя; права не имеют принудить быть усердным ко мне... Разведены и развязаны навек будем”... Затем следовало совсем не “дипломатическое”, но чисто русское ухарское выражение по адресу Воронцова: “Черт его побери!”

Александр Романович был избавлен от необходимости откланиваться после отставки государыне, причем последняя мотивировала это дозволение следующими умными словами: “За справедливость, коя требована с гордостью и отдана по убеждению, – поклон всякой неуместен!”

Так расстался Воронцов с императрицею, жизнь которой, исполненная бурных приключений, крупных, но неоконченных начинаний и давшая России так называемый “золотой Екатерининский век”, склонялась к неизбежному концу, от которого не избавлены – увы! – даже могучие венценосцы.

Глава V. Кары и милости

Царствование Павла I. – Деятельность Семена Воронцова в Англии. – Трудное положение России. – Блестящий эпизод из посланничества Воронцова. – Неугодливость Зубову. – Интимные черты переписки. – Смерть Екатерины II. – Ужасное положение Зубова. – Воцарение императора Павла I. – Отношения государя к Воронцовым. – Семен Воронцов в фаворе. – Рискованное ослушание императора. – Характер царствования Павла I. – Опала Ростопчина. – Опасные предложения. – “Реприманд” Семену Воронцову. – Его внезапная отставка. – Конфискация и секвестр[6] имений Воронцова. – Письмо священника Смирнова о смерти Павла I. – Молодой государь. – Подача мнений Воронцовыми. – Старший Воронцов – канцлер. – Брюзжащая старость и кипучая юность. – Прибытие Семена Воронцова в Россию. – Воронцов и Чарторижский. – Отставка и смерть канцлера Воронцова. – Утешение последних лет жизни Семена Воронцова

Приближалась эпоха – одна из самых угрюмых в русской истории: кратковременное царствование Павла I. Эпоха политических комбинаций и союзов, заключенных сегодня для того, чтоб быть разрушенными завтра; эпоха мальтийского гроссмейстерства и удивительного похода в Индию русских казаков, совершенно не знавших дороги в сокровищницу “коварного Альбиона”, власть которого в этой богатой стране предполагалось сокрушить смелым казацким набегом атамана Платова. Эта эпоха, конечно, должна была отразиться и на братьях Воронцовых, но, прежде чем рассказывать об этом, мы должны остановиться на жизни и деятельности графа Семена Романовича в Англии.

Обладая “обаятельным добродушием”, импонирующею внешностью и многосторонне образованный, граф скоро совершенно акклиматизировался даже в малогостеприимной Англии: он завел там многочисленные знакомства, близок был даже к знаментому Питту-младшему (лорду Чатаму). Как известно, граф выдал свою единственную дочь за представителя родовитой английской аристократии – лорда Пэмброка. В письмах его на континент, относящихся к очень длинному промежутку времени, видно, как Семен Романович более и более знакомился с английскими порядками и как с этим более основательным знакомством все сильнее возбуждалось в нем уважение к строю, царствовавшему в этой высококультурной стране. Но, глубоко уважая Англию, граф Семен Романович высоко держал знамя интересов своей родины и не раз оказывал ей услуги в то богатое всякими военными столкновениями время. Мы, конечно, не можем перечислить всех случаев, где проявил себя Семен Романович верным слугою своей далеко оставленной отчизны, но остановим внимание читателей на самом знаменитом эпизоде его посланнической деятельности.

Вскоре (в 1788 – 1791 годах) после начала дипломатической службы Воронцова в Англии для России наступили тяжелые времена: она воевала со Швецией и Турцией, – и в это же время ей грозила война на западе с Пруссией и Англией. Питт, для которого унижение Россиею Турции было так же нежелательно, как и в недавнюю войну для нынешнего английского правительства, стал весною 1791 года вооружать огромные морские силы. Россия, истощенная недавнею пугачевщиною и тяжелою войною в Швеции и Турции, могла жестоко пострадать, если бы осуществилась еще новая страшная война на западе, – и большая честь Семену Романовичу, что он сумел оказать крупную помощь в устранении этого несчастия.

Англия вела значительную морскую торговлю с Россиею, обеспеченную очень выгодным для первой страны трактатом, срок которого, однако, уже истекал. Очень любезно относясь к своим приятелям лордам и к английскому правительству и успокаивая их насчет нового заключения торгового договора, Семен Романович, однако, ввиду военных приготовлений Англии, посылал в Петербург энергические представления о том, что не следует спешить с заключением трактата, и в этом отношении Александр Романович, как президент коммерц-коллегии, и Безбородко были его деятельными пособниками, представляя Екатерине II убедительные доводы.