«Утилитарное общество» существовало около трех лет. Оно никогда не было многочисленным и даже во время наибольшего процветания число членов его не превышало десяти. Членами были самые близкие приятели Милля – молодые люди приблизительно одного возраста, но далеко не одинакового развития. Лидером их был сам Милль, так как более зрелые бентамисты, например, Остин, не принимали никакого участия в «Утилитарном обществе». Занятия общества заключались в чтении рефератов, написанных в духе утилитарной философии, и в устных дебатах по поводу прочитанного. Ораторские упражнения были не бесполезны для Милля, но так как он стоял значительно выше товарищей по своему развитию, то устроенное им общество не могло существенным образом увеличить его познания и расширить его умственный кругозор. В то же время это общество сыграло большую роль в его жизни: выросши среди людей, бывших гораздо старше его, он впервые очутился в среде своих сверстников, получил возможность влиять на других и содействовать распространению увлекавших его теоретических учений.

Результаты деятельности Милля были довольно удачные, так как ему удалось завербовать в свой кружок очень даровитых молодых людей, до этого времени остававшихся чуждыми новому учению.

Настоящим главою этого кружка был отец Стюарта – Джеймс Милль. Философские воззрения Бентама и Джеймса Милля проникали в общество главным образом посредством трех каналов: во-первых, фанатическим и неутомимым проповедником нового слова был Джон Стюарт Милль, находившийся в это время под полным и неограниченным влиянием отца. Во-вторых, среди бывших кембриджских студентов принципы утилитарной философии пропагандировались Чарлзом Остином, а в самом Кембриджском университете те же взгляды проповедовались одним из ближайших друзей Милля – Туком. Таким образом, в обществе образовалось несколько кружков бентамистов, связанных между собой единством философского и политического миросозерцания.

Учение Бентама о том, что достижение наибольшего счастья на земле должно быть единственной целью нравственности и политики, было главным основанием этого миросозерцания, но последнее не исчерпывалось им одним. Все лица, присоединявшиеся к взглядам Джеймса Милля, признавали психологическое учение Гартли существенным пунктом своей философской программы. Они отрицали существование в нашем уме каких бы то ни было прирожденных идей; человеческий ум есть tabula rasa, и только путем индивидуального опыта он может усваивать новые истины и познавать устройство вселенной. Отрывочные впечатления, получаемые нами извне, под влиянием воздействия на наш организм сил природы, связываются друг с другом и образуют одно слитное целое под влиянием основного психологического закона ассоциации. Нравственные понятия – справедливость, долг и так далее – возникают в нас сходным путем, под влиянием ассоциации между представлениями об известных поступках и их обычных последствиях. Человеческий характер также образуется воспитанием и условиями жизни, как кристаллы осаждаются в растворе. Поэтому не существует границы нравственному совершенствованию человека, если только воспитание его ведется разумным образом.

По своим экономическим воззрениям последователи Джеймса Милля и Бентама примыкали к Мальтусу, но с одним существенным отличием – они понимали в обратном смысле закон народонаселения, на основании которого Мальтус утверждал неустранимость бедности и нищеты на земле, и верили в легкую достижимость общего благополучия вследствие добровольного воздержания рабочего класса от чрезмерного размножения. В области политики они стояли за представительное правление и свободу печати в самом широком смысле этого слова. Их вера в могущество разума была так сильна, что они считали одним из главных средств для достижения лучшего государственного устройства предоставление народу свободы читать, слушать и говорить все, что ему заблагорассудится.

Все эти воззрения с восторгом усваивались небольшой группой молодежи, к которой принадлежал и Джон Стюарт Милль. Любопытно, что хотя он и был главным проповедником нового слова, он увлекался им менее, чем другие его товарищи.

В «Автобиографии» Милль дает себе следующую характеристику:

«Столь обычное определение бентамиста, как „мыслящая машина“, не было несправедливо относительно меня в этот период моей жизни. У меня было много честолюбия и жажды превосходства и почестей; чувством, покрывающим все остальные, было стремление к тому, что я считал общественным благом; но это стремление имело совершенно отвлеченный характер. Оно не основывалось на живом и глубоком чувстве симпатии и любви к людям. Точно так же оно не вытекало из идеального увлечения благородными свойствами человеческой души. Я был очень восприимчив ко всему подобному, но в моем воспитании не хватало настоящей пищи для таких чувствований, именно поэтического элемента, и в то же время было слишком много противоположного элемента – логики и анализа. К тому же отец всегда учил меня не придавать большого значения чувству. Все наши взгляды, которым мы придавали больше всего значения, постоянно оспаривались именно со стороны чувства; полезность называлась холодным расчетом, политическая экономия – жестокосердой наукой, и так далее. Такие возражения мы называли „сентиментальностью“, и это слово вместе с эпитетами „декламация“ и „общее место“ служили нам высшими выражениями порицания. Хотя обыкновенно мы бывали правы в этих спорах, они производили на нас вредное действие, побуждая нас совершенно пренебрегать развитием чувства в нас самих и мало думать об этом вопросе. Наша задача заключалась в том, чтобы изменить мнения людей; заставить их поверить в силу разума и понять собственные интересы… Вследствие этого мы мало ценили поэзию, как и произведения человеческой фантазии вообще. В обществе привыкли считать бентамистов врагами поэзии. Это вряд ли было верно относительно самого Бентама и было совсем неверно относительно многих из нас; что касается моего отца и меня, то мы в теории были совершенно равнодушны к поэзии. Я не любил сентиментальности ни в стихах, ни в прозе и не придавал значения поэзии в деле воспитания человеческого духа, но сам лично очень увлекался некоторыми поэтическими произведениями. В пору моего наибольшего увлечения Бентамом я прочел Попа „О человеке“ и до сих пор помню, какое громадное впечатление на меня произвели эти стихи. Но, быть может, в это время на меня не подействовала бы поэзия высшего сорта, чем красноречивые рассуждения Попа в стихотворной форме. Поэтические впечатления я испытывал также, читая о жизни и характере великих людей, особенно героев человеческой мысли. Меня воодушевляло описание Сократа в диалогах Платона и некоторые современные биографии, в особенности „Жизнь Тюрго“, написанная Кондорсе. Героические добродетели этого блестящего представителя тех воззрений, которым я глубоко сочувствовал, приводили меня в восторг, и я постоянно прибегал к этой книге, как другие прибегают к своим любимым поэтам, когда чувствовал потребность отдохнуть душою в высших сферах чувства и мысли. Эта же книга избавила меня от моих сектантских увлечений: я перестал называть себя и своих товарищей утилитаристами и оставил дурную привычку при всяком удобном случае выставлять на вид свою сектантскую нетерпимость. Но от внутреннего сектантства я избавился гораздо позже и более постепенно».

С 16-ти лет Милль начал печатать свои произведения. Он поместил в одной газете несколько писем в защиту экономических воззрений Рикардо, которые подвергались нападению в этом органе. Вслед за тем он написал несколько статей о Карлейле. Но настоящая его литературная деятельность началась только в 1824 году, после основания бентамистами своего органа «Westminster Review». В первой же книжке была помещена статья Джеймса Милля, заключающая в себе злую и меткую характеристику либеральной партии, которая заигрывала с народом, но избегала всяких коренных реформ государственного строя. Статья эта обратила на себя общее внимание своей смелостью, и первый номер журнала разошелся в громадном количестве экземпляров. В «Westminster Review» печатались почти все лица, группировавшиеся вокруг Джеймса Милля, но особенно деятельными сотрудниками его были молодые члены «Утилитарного общества». Больше всего писал молодой Милль, помещавший свои статьи, рецензии и разные заметки почти в каждом номере журнала. Журнал вначале шел хорошо, но молодые сотрудники не были им довольны, и Милль замечает, что они доставляли много огорчения редактору своей постоянной критикой помещаемых статей.