Д’Аламбер писал Лагранжу: «у меня не в характере заниматься продолжительно одним и тем же предметом. Я оставляю его и принимаюсь за него снова по воле моей фантазии. И такой способ занятий нимало не вредит моим успехам». В противоположность ему Лагранж долго не мог оторваться от занятий каким-нибудь одним предметом; он говорит о себе: «Я занимаюсь математикой спокойно и в тишине. И когда меня ничто и никто не торопит, то я работаю более для своего удовольствия, а не по обязанности; я похожу на вельмож, охотников строиться: я строю, ломаю, перестраиваю до тех пор, пока не выйдет что-нибудь такое, чем я останусь хоть несколько доволен».

Лаплас рожден был для того, чтобы все усовершенствовать, расширять пределы нашего знания, приводить вопросы к строгому окончательному решению. Фурье говорит: «Если бы астрономию можно было закончить, Лаплас бы ее закончил».

Лаплас всегда стремился к тому, чтобы людям принадлежали только результаты его деятельности; о себе самом, о внутренней стороне своей жизни, он всегда и везде умалчивает. Как в жизни, так и в науке величайшая осторожность составляет его отличительную черту; редко поверяет он миру свои гипотезы, большею частью говоря только о том, что ему положительно известно; он излагает свои открытия языком, который в литературном отношении считается образцовым. Везде и всегда он является перед нами в полной форме.

Разделяя мнение, что слог характеризует человека, приведем несколько выдержек из сочинения Лапласа.

«Астрономия, – говорит Лаплас, – возвышенностью своего предмета и совершенством своих теорий представляет самый лучший памятник человеческого ума и самое благородное проявление его духовных сил. Человек долгое время под влиянием иллюзий чувств и самолюбия считал себя центром вселенной; он думал, что вокруг Земли, им обитаемой, вращаются все светила небесные, и был наказан за свое пустое тщеславие тем страхом, который испытывал перед ними. Наконец вековые труды человечества сняли завесу с системы мира, и вся вселенная предстала перед человеком в истинном свете. Человек осмотрелся и увидел себя на планете, представляющей ничтожную песчинку сравнительно со всей вселенной. Великие результаты такого открытия способны, однако, утешить человека в его разочаровании; как ни мала Земля, а все же, находясь на этой ничтожной по своим размерам планете, он постиг великие тайны вселенной. Будем же ревностно сохранять сокровища человеческих знаний, будем стараться увеличить запас того, что составляет возвышенное наслаждение мыслящих существ. Эти знания, сверх того, оказали важные услуги мореплаванию и географии; но величайшее благодеяние их для человечества заключается в том, что они рассеяли страх человека перед чудесами неба и искоренили заблуждения, происходившие от незнания истинного отношения человека к природе; эти заблуждения и этот страх возродились бы тотчас, если бы вдруг какими-нибудь судьбами погас светоч науки».

Далее в своем сочинении «Изложение системы мира» Лаплас высказывает следующее мнение о способе нахождения истины:

«Сгорая от нетерпения узнать причины явлений, ученый, одаренный живым воображением, часто предвидит то, чего нельзя вывести из запаса существующих наблюдений. Без сомнения, самый верный путь от явлений восходит к причинам; однако история науки убеждает нас в том, что люди, открывшие законы природы, не всегда шли долгим и трудным путем. Они вверялись своему воображению. Но как много заблуждений открывает нам этот опасный путь! Воображение рисует нам причину, которой противоречат факты; мы перетолковываем последние, подгоняя их к нашей гипотезе, мы искажаем таким образом природу в угоду нашему воображению; время неумолимо разрушает такую работу, и вечным остается только то, что не противоречит наблюдению. Успехи в науках создаются только теми истинными философами, в которых мы находим счастливое соединение могучего воображения с большою строгостью в мышлении и тщательностью в опытах и наблюдениях; душу всякого такого философа волнует попеременно то страстное желание угадать причины явлений, то страх ошибиться именно вследствие такого желания».

В этих словах сказалось отношение к науке самого Лапласа. Отношение живое и честное. В своей истории астрономии он с сокрушением говорит об ошибках и заблуждениях, в которые впадали иногда великие умы, и восторгается великими проявлениями человеческого ума. Но всем этим чувствам он как-то не поддается, выражает их урывками, сдержанно и замечательно сильно. Какая же связь между грандиозной научной деятельностью Лапласа и его жизнью? Мы видели его главное стремление в науке доказать устойчивость, порядок. В области науки можно различить два рода трудов: одни требуют окрыления фантазии – вдохновения, другие – упорной, ровной и непрерывной работы мысли. Когда Лаплас вступил на поприще научной деятельности, великий закон тяготения был открыт Ньютоном; Декарт, Ньютон и Лейбниц установили новые методы в математике. Ему оставалось только продолжить начатое. Но это еще не значит, что ему не пришлось преодолевать никаких трудностей; последние, напротив, были громадны. Его предшественники в области точных наук завоевали новые области, а ему пришлось покорять их своей власти. Такая научная деятельность требует всех свойств мудрого правления; таким мудрым правителем является нам Лаплас в своих сочинениях. Он сдержан в словах, осторожен в поступках, упорен и тверд, но честолюбие его ненасытно и глубоко. Он идет шагом, но верным шагом, оправдывая пословицу «Тише едешь – дальше будешь». Он родился в бедной среде и весьма рано начал заниматься наукой; в науке он сразу почувствовал свои силы, а то, что он видел вокруг себя, наносило раны его гордости; с презрением отвернулся он от жизни и не отводил глаз от своих книг. Астрономия и математика привлекли его внимание, и он принялся за ту работу, которая представлялась ему в этой области в тот момент; эта работа наложила свою печать на личность Лапласа, уяснением которой мы и займемся.

Глава II. В самом себе и среди других

Жизнь и характер Лапласа. – Отношение Лапласа к Араго, Бувару, Бальи.

Пьер Симон Лаплас родился 24 марта 1749 года в Бомоне на Оже, местечке департамента Кальвадос в Нормандии. К сожалению, биографию Лапласа приходится начинать указанием пробела, относящегося к его раннему детству; этим пробелом мы обязаны воле самого Лапласа; он никогда не любил говорить о своем детстве и первой молодости и упорно скрывал все, что относилось к этому времени его жизни. Великий астроном и математик не пожелал, чтобы мы знали его слабым и беззащитным ребенком и могли бы проследить тот путь, каким он дошел до той степени развития, какую он обнаружил перед людьми, когда стал им известен. Но, скрыв от нас свое детство, он выдал нам свои взгляды на жизнь, свое отношение к людям, о которых мы будем говорить впоследствии. Итак, Лаплас явился перед нами уже молодым человеком, одаренным замечательною памятью; и необыкновенно быстрым пониманием. Мы видим, что он в совершенстве знал древние языки и с успехом занимался литературой. Все области знания, казалось, привлекали его расцветающий гений. Он готовился быть теологом и имел самый блестящий успех на этом поприще, проявив большой ораторский талант и изворотливость ума в спорах о различных предметах богословия. Однако Лаплас вскоре оставил и богословие, и литературу и предался одной математике; в этой области он сразу почувствовал свои силы и ему захотелось более широкого поприща; его стало тянуть в столицу. В то время самым влиятельным математиком был Д’Аламбер. Он дал понять Королевской академии в Турине, что молодой Лагранж, которого она недостаточно ценила, – первоклассный математик; королю прусскому он же внушил должное почтение к великому Эйлеру. Взоры молодого Лапласа также устремились к Д’Аламберу: не поможет ли тот и ему выйти из неизвестности. Он приехал в Париж с запасом всевозможных рекомендаций. Но Д’Аламбер не обратил на них никакого внимания и даже не принял Лапласа. Тогда Лапласу пришла счастливая мысль изложить свои мысли об основных законах механики и послать их Д’Аламберу. Позднее Лаплас любил вспоминать об этом и часто сообщал математику Фурье отрывки из этого своего письма к Д’Аламберу. Фурье в своем похвальном слове Лапласу говорит, что в них много было глубоких мыслей, поэтому неудивительно, что Д’Аламбер после такой рекомендации принял Лапласа с распростертыми объятиями и через несколько дней предоставил ему место профессора в Париже, в Военной школе. Лаплас, став таким образом на свою дорогу, неуклонно пошел к намеченной им цели, не останавливаясь и не сворачивая в сторону. Гений Лапласа отличался большим постоянством и твердостью. Он в то время уже был прекрасно знаком с современным ему состоянием математики. Это было известно всем, но никто не знал, каким чудом теолог превратился в математика. Тогда же он избрал своей специальностью астрономию и решил один важный вопрос из теоретической астрономии. Только в этой науке находил полное удовлетворение гордый дух Лапласа.