С этого момента, а особенно после знаменитой “Родины”, Белинский начинает возлагать на Некрасова как на поэта большие надежды, и отношения его к автору оригинальных стихотворений принимают нежный, почти любовный оттенок…

Посмотрим же, чем был Белинский для Некрасова. “Он видел во мне, – вспоминал впоследствии сам поэт, – богато одаренную натуру, которой недостает развития и образования. И вот около этого-то держались его беседы со мною, имевшие для меня значение поучения”. А каким обаянием веяло на Некрасова от личности Белинского, видно хотя бы из рассказа Достоевского о его первом знакомстве с Некрасовым по поводу “Бедных людей”: “В полчаса мы Бог знает сколько переговорили, с полслова понимая друг друга, с восклицаниями, торопясь, говорили и о поэзии, и о Гоголе, цитируя из “Ревизора” и из “Мертвых душ”, но главное – о Белинском. “Я ему сегодня же снесу вашу повесть, и вы увидите… Да ведь человек-то, человек-то какой! Вот вы познакомитесь, увидите, какая это душа!” – восторженно говорил Некрасов, тряся меня за плечи обеими руками… О знакомстве его с Белинским я мало знаю, но Белинский его угадал с самого начала и, может быть, сильно повлиял на настроение его поэзии. Несмотря на всю тогдашнюю молодость Некрасова и на разницу лет их, между ними, наверное, уж и тогда бывали такие минуты и уже сказаны были такие слова, которые влияют навек и связывают неразрывно”. Или вот какой разговор Некрасова с Добролюбовым передает в своих воспоминаниях Панаева-Головачева:

К воспоминаниям Панаевой во многих частностях позволительно относиться cum magno grano salis,[12] но в данном случае показания ее нисколько не стоят в противоречии с отзывами самого Некрасова о Белинском, рассеянными во многих местах его стихотворений и поэм.[13] Не станем цитировать всем известную знаменитую тираду из “Медвежьей охоты”, обращенную к “многострадальной тени” великого “учителя”, научившего русское общество “гуманно мыслить”. Но есть у Некрасова еще одно произведение, в главном герое которого изображен, думается нам, также Белинский: это – Крот из второй части “Несчастных”. Если никто не замечает обыкновенно поразительного сходства этой фигуры с личностью Белинского, то, конечно, лишь благодаря Достоевскому, который пустил в обращение совсем иное толкование. “Однажды, в 63-м, кажется, году, – рассказывает он в “Дневнике писателя”, – отдавая мне томик своих стихов, Некрасов указал мне на одно стихотворение, “Несчастные”, и внушительно сказал: я тут об вас думал, когда писал это (т. е. об моей жизни в Сибири), – это об вас написано”. На этом основании и сложилось распространенное до сих пор мнение, будто Крот Некрасова – Достоевский… Но во-первых – и по рассказу самого Достоевского – Некрасов отнюдь не сказал, что именно в образе Крота изобразил его: он только вообще думал о горькой судьбе Достоевского, сочиняя “Несчастных” (что и без его признания не подлежит, конечно, сомнению). Что касается Крота, то с автором “Записок из Мертвого дома” в нем положительно ничего нет общего.

Напомним читателю, что “Несчастные” писались в 1856 году, задолго до возвращения Достоевского из Сибири, когда в литературе он был известен еще только как автор “Бедных людей”, “Двойника”, “Хозяйки” и других рассказов, в которых о его будущем учительстве не было еще и помина. Личным же своим характером, нелюдимым, болезненно самолюбивым, он, как известно, не внушил особенной любви членам кружка, в котором вращался до своего ареста, в том числе и Некрасову. Другое дело – Белинский…

Прежде всего – наружность последнего. Вот как описывает ее великий мастер такого рода описаний, Тургенев: “Это был человек среднего роста, на первый взгляд довольно некрасивый и даже нескладный, худощавый, с впалой грудью и понурой головой… Всякого, даже не медика, немедленно поражали в нем все главные признаки чахотки, весь так называемый habitus[14] этой злой болезни… Густые белокурые волосы падали клоком на белый, прекрасный, хоть и низкий лоб. Я не видал глаз более прелестных, чем у Белинского. Голубые, с золотыми искорками в глубине зрачков, эти глаза, в обычное время полузакрытые ресницами, расширялись и сверкали в минуты одушевления; в минуты веселости взгляд их принимал пленительное выражение приветливой доброты и беспечного счастья. Голос у Белинского был слаб, с хрипотою, но приятен; говорил он с особенными ударениями и придыханиями, «упорствуя, волнуясь и спеша»…”

Не тот же ли это портрет, что и в поэме Некрасова?

Подобно Белинскому, и Крот погибает от злой чахотки: “Почти два года, из тюрьмы не выходя, он разрушался…” Это внешние черты сходства, но внутренние еще поразительнее:

Разве это не Белинский?… Даже одним и тем же выражением “святое беспокойство” характеризует Некрасов своего Крота в “Несчастных” и Белинского – в “Медвежьей охоте”. Литературные и исторические пристрастия обоих точно так же одинаковы: “вещие песни” Кольцова, великие деяния великого Петра, “отца России новой”…

Но особенно ярко бросается в глаза сходство Крота с Белинским в изображении конца первого: