…Вижу этих дам —

В боа – дородных, благородных;

И – тех: пернатых, страстных дам,

Прекрасных дам в ротондах модных…

Костров каленые столбы

Взовьются в кубовые сини

Из-за редеющей толпы;

Стрекозы, рдеющие в иней,

Метаясь, гаснут всем, что есть;

Мордастый кучер прогигикнет;

Снегами радостная весть,

Слетая, сладостно воскликнет;

И прометет – и пронесет

Квадратом лаковым из ночи,

Ударит конским потом в рот,

Завертит огненные очи,

Очертит очерк дорогой

Из соболей в окне кареты…

Вдали слезливою серьгой

Играют газовые светы…

И всё, что было, всё, что есть —

Снеговерченье ясных далей,

Светомолений светлых весть,

Перелетание спиралей!

Но взвоет улицей зима… —

И быстроногою фигурой,

Из ног выметываясь тьма

Растет и сумеречит хмуро

На белобокие дома;

И мнится: темные лемуры,

Немые мимы, – из зимы,

Мигая мимо, строят туры

И зреют речью:

– «Ты и мы!..»

Иду, покорный и унылый,

Четвероногим двойником:

И – звезденеет дух двухкрылый;

И – леденеет косный ком;

Перемерзая и мерцая,

Играем роем хрусталей,

Налью из зеркала лица я

Перезеркаленных лилей, —

И там, под маской, многогрешный,

Всклокочу безысходный срам,

Чтобы из жизни встал кромешный

Бесцельный, сумасшедший храм…

Взлетайте выше, злые мимы,

Несясь вдоль крыши снеговой,

Мигая мимо – в зимы, в дымы —

Моей косматой головой!..

О, обступите – люди, люди:

Меня спасите от меня;

Сомкните молнийные груди

Сердцами, полными огня.

Я – зримый – зеркало стремлений,

Гранимый призраком алмаз

Пересеченных преломлений:

Мигнув, отбрасываюсь – в вас,

Как переполненный судьбою

На вас возложенный венец:

Созрею, отдаваясь бою

Родимых, греющих сердец.

Вы – подойдете, я – омолнен;

Вы – отойдете, я – не тот: —

Я переломлен, переполнен

Переполохами пустот,

Как тени пустолетний конус,

Как облачка высотный лет,

Как бессердечный, вечный тонус

Несуществующих высот.

На тучах строятся фигуры:

И я – изъятьем лицевым,

Дробимый, сумеречный, хмурый,

Несусь по кучам снеговым;

Из ног случайного повесы

Тянусь – безвесый, никакой:

Меня выращивают бесы.

Невыразимою тоской…

Мы – неживые, неродные, —

Спирали чьих-то чуждых глаз:

Мы – зеркала переливные —

Играем в ясный пустопляс;

На стенах летом пляшут пятна;

В стакане светом пляшет винт;

И все – так странно непонятно;

И все – какой-то лабиринт…

Глаза – в глаза!.. Бирюзовеет…

Меж глаз – меж нас – я воскрешен;

И вестью первою провеет:

Не – ты, не – я!.. Но – мы: но – Он!

А ум насмешливый, как леший,

Ведет по плоскости иной:

Мы чешем розовые плеши

Под бирюзовою весной;

Перемудрим, перевопросим,

Не переспросим, не поймем,

Мечту безвременную бросим,

По жизни бременно пройдем;

И не выносим, и ругаем

В летах переблиставший дым:

Бодаем жалобным бугаем,[33]

Брыкаем мерином седым.

Рассудок, свинорылый комик,

Порою скажет в зовы зорь,

Что лучше деревянный домик,

Чем эта каменная хворь;

И прячет голову, как страус,

Отскочит в сторону, как пес,

Вмаячив безысходный хаос,

В свой обиходный, злой «хавó»…

Переварив дары природы

Тупыми животами, – мы

Перетопатываем годы;

И – утопатываем в тьмы.

Вставайте, морочные смены,

Пустовороты бытия,

Как пусто лопнувшие пены, —

Да, вас благословляю я!

Бросай туда, в златое море,

В мои потопные года —

Мое рыдающее горе

Свое сверкающее: «Да!»

Невыразимая Осанна,

Неотразимая звезда,

Ты Откровением Иоанна

Приоткрывалась: навсегда.

Кропя духами Аткинсона

Ей ометеленный подъезд,

Пред Нею, тайною иконой,

Я упивался блеском звезд;

Она ко мне сходила снами

Из миротворной глубины

И голубила глубинами

Моей застенчивой весны;

Персты орфической цевницы

Приоткрывали звуком бурь

И поцелуйные денницы,

И милоглазую лазурь.

Остановясь перед киотом,

Бывало, пав под фонарем,

Я, полоненный миголетом,

Моленьем тихим осенен;

В белопокровы, в ветроплясы

Метясь светелицей на нас,

Влача свистящие атласы,

Вставал алмазноглазый Спас.

Бывало: белый переулок

В снегу – дымит; и снег – летит.

И Богоматерь в переулок

Слезой перловою глядит.

Бегу Пречистенкою… Мимо…

Куда? Мета – заметена,

Но чистотой необъяснимой

Пустая улица ясна.

Кто там, всклокоченный шинелью,

Скрыв озабоченный свой взор,

Прошел пророческой метелью

(Седою головой – в бобер),

Взвиваясь в вой седоволосый,

Своей космою пурговой,

Снегами сеющий вопросы

На нас из Вечности самой.

А вихри свистами софистик

Заклокотали в кругозор,

Взвизжали: «Вот – великий мистик!»

И усвистали за забор.

Мигают звезды теософии

Из неба кубового в вой;

Провеял кризис философий,

Как некий гейзер снеговой:

Так в ночи вспыхивает магний,

Бьет электрический магнит;

И над поклонниками Агни,

Взлетев, из джунглей заогнит…

Бегу Пречистенкою – мимо:

Куда? Мета – заметена;

Но чистотой необъяснимой

Пустая улица ясна…

Проснулась на Девичьем Поле

Знакомым передрогом ширь:

– «Извозчик: стой!»

– «Со мною, что ли?»

– «В Новодевичий монастырь!..»

– «Да чтоб тебя: сломаешь сани!..»

………….

И снова зов – знакомых слов:

– «Там – день свиданий, день

восстаний…»

– «Ты кто?»

– «Владимир Соловьев:

Воспоминанием и светом

Работаю на месте этом…»

И – никого: лишь белый гейзер…

Так заливается свирель;

Так на рояли Гольденвейзер

Берет уверенную трель.

Бывало: церковка седая

Неопалимой Купины,

В метели белой приседая,

Мигает мне из тишины;

Перед задумчивым киотом —

Неугасимый фонарек;

И упадает легким лётом

Под светом розовый снежок.

Неопалимов переулок

Пургой перловою кипит;

И Богоматерь в переулок

Слезой задумчивой глядит.